– Вот бульонные кубики, куриные…
– Куриный бульон очень подойдет.
Она передала ему коробочку с кубиками и побежала в гостиную за бутылкой хереса.
– Что-нибудь еще?
Он уже нашел острый нож и начал чистить трюфель.
– Хлеб с маслом есть?
Она кивнула.
– Тогда через каких-нибудь тридцать минут мы сможем поужинать.
– Могу я тебе чем-нибудь помочь?
– Нет, нет, не надо. Накрывай на стол, только сначала налей мне бокал вина, чтобы я не погиб от жажды, пока готовлю.
Катрин исполнила его просьбу и пошла в гостиную, чтобы наконец убрать на место его сапоги, свои туфли и разбросанную одежду. Она разложила все на свои места в спальне. Потом надела босоножки. Дело в том, что Жан-Поль терпеть не мог, когда женщина – во всяком случае, Катрин – бегала в домашних тапочках. Потом причесала черные, как вороново крыло, волосы и, взглянув в зеркало на свое сияющее лицо, подумала, что ведь это Жан-Поль сделал его таким. Ох, как она его любит!
Познакомились они два года назад. Он тогда читал лекцию в Городском зале Гильдена о всемирной опасности загрязнения окружающей среды. На лекцию из их семьи пошла одна Катрин, хотя обычно ходили все вместе. Матери на этот раз идти не захотелось: «Проблема, о которой рассуждают и пишут уже слишком много! Интересными могут быть только практические решения». Но Катрин лекция понравилась, она восхищалась эрудицией лектора и была сражена его сказочным обаянием. В развернувшейся затем дискуссии она участвовала активнее, чем когда-либо раньше.
Одиноких женщин на лекции было немного, большинство пришли с мужьями. И все-таки казалось почти невероятным, что лектор именно Катрин спросил, где можно было бы хорошо перекусить. А когда она назвала ресторан гостиницы «Хагелькройц», то он попросил ее составить ему компанию.
Так они познакомились.
Катрин пустилась в эту авантюру с нелегким сердцем. Она вдовствовала уже семь лет – мужа не стало, когда Даниэла была совсем крошкой. За эти годы она успела устроить свою жизнь с матерью и дочерью вполне пристойно. Сотрудничество в журнале «Либерта», для которого она не только разрабатывала модели, но и писала статьи, обычно о модах сезона, целиком заполняло ее досуг. Иногда семья путешествовала – не слишком подолгу и не слишком далеко, чтобы не утомлять ребенка. Но все же дороги в Париж, Лондон и Рим они уже одолели, а Нью-Йорк стоял в списке путешествий следующим. Катрин полагала, что имеет основания быть довольной своей жизнью. А если временами ее все же охватывало чувство щемящей тоски, она старалась не обращать на это внимания.
Но Жан-Поль был не из тех, кто позволяет держать себя на дистанции. Да, собственно, и не было сколько-нибудь серьезных причин противиться его притязаниям. Катрин была молода и свободна, а он если и был женат, то свое отношение к этому факту красноречиво продемонстрировал пренебрежительным взмахом руки. Жена, по его словам, не имела для него никакого значения, и поскольку упоминал он о ней лишь в редких случаях, то и Катрин не была слишком обеспокоена самим фактом ее существования или, во всяком случае, убеждала себя в этом. Но будь она абсолютно честной сама с собой, ей пришлось бы признать, что все это корявой занозой сидело в самой глубине ее сердца.
Если когда-нибудь между ними все же заходил разговор на эту тему, то он объяснял:
– Мадам – француженка, не забывай этого. У нее совершенно другой подход к подобным вещам.
После таких слов Катрин казалась самой себе немного провинциальной.
Мать Жан-Поля тоже была француженкой, отец же – швейцарцем, а сам он вырос в горах, окружающих Граубюнден. Он в совершенстве владел несколькими языками, но, когда охотно пересыпал свою немецкую речь французскими словами, это, как полагала Катрин, вызывалось не необходимостью, а лишь отражало его пристрастие к выкрутасам, к некоторой свойственной ему экстравагантности. Когда однажды они вместе были в Лондоне, он нередко дополнял и свой весьма изящный английский язык оксфордской пробы отдельными французскими блестками. Ей это нравилось, как и вообще все то, что было ему присуще. По документам он числился швейцарцем, но считал себя гражданином Европы, а может быть, и всего мира.
Увы, дни в Лондоне не принесли ей особой радости. Там он все время разрывался между срочными делами, так что виделись они только ранним утром, да и то мысли его были заняты не ею, а предстоящей работой. Слава Богу, что она уже была немного знакома с городом-гигантом, так что ей было не слишком трудно вращаться в нем самостоятельно. Катрин понимала, что лучше бы ей оставаться на это время с матерью да хлопотать о Даниэле. Не утешало ее признание Жан-Поля, что ему безумно стыдно перед ней. Он не мог посвятить ей даже их последний вечер в Лондоне. С тех пор они предпочитали встречаться в Дюссельдорфе. Когда он приезжал туда, Катрин хотя бы могла быть уверена, что его время принадлежит ей.
И вот теперь он колдовал в кухне, она же, успев надеть изящные трусики, торопливо накрывала на стол: если уж она ничем не может ему помочь, то хотя бы успеть подглядеть, что он там делает.
На кухне Катрин появилась как раз вовремя: он перчил, солил и укладывал на сковородку тушки двух голубей.
– Дикие голуби из Перигора, – пояснил он.
Потом стал тушить их ножки и грудки под алюминиевой фольгой, опрыскивая жаркое бульоном и красным вином. Готовый продукт своего кулинарного искусства Жан-Поль выложил на блюдо. Делал это все он так проворно и легко, что даже наблюдать за ним было приятно.
Катрин уселась на выступ серванта, поджав ноги, чтобы не мешать его движениям.
– Если бы мы пробыли вместе подольше… – начала она, но тут же замолкла, опасаясь ляпнуть что-нибудь неуместное.
– Да? – спросил он, не оборачиваясь.
– Нет, нет, ничего, – торопливо заверила она его, – хотела глупость сказать.
– Так разреши мне услышать эту глупость.
Она глубоко вздохнула.
– Я восхищена тем, как ты с этим справляешься, вот и подумала, что охотно пошла бы к тебе на выучку по кулинарии. Но ведь до этого дело никогда не дойдет.
– Кто знает, кто знает… – Он что-то размеренно мешал деревянной ложкой. – А где тарелки? А чашки для бульона у тебя есть?
– Все уже стоит на столе.
– Тащи тарелки сюда, мы их чуть подогреем.
Когда она принесла посуду, он наполнил ее и поставил в духовку.
– Правило номер один: теплая еда хороша только на подогретых тарелках.
– Это я учту, – заверила она и снова взобралась на свой наблюдательный пункт.
– Как же это ты не научилась готовить у матери? Она, может быть, не очень хорошо готовит?
– Да нет, очень даже хорошо. Но, конечно, попроще, не так, как ты.
– Так почему же ты не подсмотрела, как она это делает?
– Она не любит, когда подсматривают. – Катрин прижала руками колени и задумалась. – Ее раздражает, когда я сижу на кухне.
Он засмеялся.
– Ну точно, как моя жена. Она тоже не любит, когда я готовлю. Потому что знает, что я это делаю лучше, чем она.
– Ну, моей-то маме ничего подобного опасаться не приходится.
– Не скажи! Многие кулинары не хотят, чтобы кто-то выведывал их секреты. Есть женщины, которые постоянно что-то переставляют и перекладывают в своей кухне только для того, чтобы муж не мог в ней свободно ориентироваться.
– Звучит комично.
– Домашняя хозяйка защищает свое рабочее место. Готов держать пари, что чистить картофель тебе разрешается.
– Верно. А также и чистить и мыть другие овощи, убирать кухню. Вся черная работа.
– А ты должна стараться подсмотреть, что делается у нее в кастрюлях.
– Раньше, – призналась Катрин, – я так и делала. Но это вело только к ссорам.
– А моя малютка хочет мира, n'est-ce pas?
– Да, это правда, – ответила она без обиняков. Жан-Поль зачерпнул ложкой соус и снял пробу.
– Гм, tr?s bon!
– Может быть, ей даже приятнее, – продолжала Катрин, – если за столом кто-то восклицает: «Ах, какое прекрасное блюдо!» Это куда лучше, чем замечание типа: «Сюда бы чуточку тмина, тогда бы соус был еще вкуснее!»
– Откуда ты знаешь? – удивленно спросил он.
– О чем ты?
– Что именно так я и поступаю, когда хочу досадить Эльзе.
Катрин засмеялась.
– О, это был всего лишь выстрел вслепую. Но видишь, как хорошо я уже тебя знаю: до самого донышка твоей черной души.
Потом они ели нарезанные тончайшими ломтиками трюфели, не очень-то удобно примостившись за столиком около кушетки в гостиной. Катрин пришлось сначала привыкать к этому терпкому, пахнущему землей блюду, но она бы ни за что на свете не призналась, что приготовленный Жан-Полем деликатес ей не сразу пришелся по вкусу. Они пили куриный бульон, закусывая его хлебом с сильно охлажденным маслом. Все это сопровождалось хересом. Катрин зажгла свечи, но Жан-Поль не захотел выключать торшер, хотя ей казалось, что с одними свечами обстановка была бы романтичнее.
– Едва ли существует более скверная привычка, чем закусывать в полутемной комнате, – заявил он.
После столь необычного первого блюда, как трюфель, она была уже сыта, но не сказала ни слова, чтобы не разочаровать любимого. К тому же голубиные грудки, которые он заранее, еще в кухне, нарезал ломтиками и полил соком, были очень вкусны. Они запивали их вином.
«Только бы желудок не забастовал», – подумала она с испугом.
Но Жан-Полю удалось отвлечь ее от неприятных мыслей рассказами об исторической области Перигор. Он очень образно обрисовал ей карстовые известковые плоскогорья, глубоко изрезанные впадинами, похожими на пропасти.
– Более живописные виды едва ли можно себе представить, – продолжал он. – Это мой любимый ландшафт. Кроме того, в долине реки Везер можно найти следы времен палеолита. Я уж не говорю об интересных и любезных жителях. Когда-нибудь ты будешь меня сопровождать в поездке туда.
Катрин слушала, как зачарованная.
– Когда же?
– Как-нибудь организуем, – сказал он, не задумываясь. – Можно будет это устроить.
Она очень хотела ему верить.
Когда Жан-Поль предложил ей еще одну голубиную ножку, она отказалась.
– Для меня этого слишком много.
– Слишком много? – переспросил он удивленно. – Да ведь мы еще только-только пробу сняли.
– Пожалуйста, съешь эту ножку сам.
– Merci, non! Не люблю женщин, которые жертвуют собой ради меня.
– О, тут я тебе не верю, – вырвалось у Катрин.
– Ты считаешь меня эгоистом?
– Да, – призналась она.
– Ладно, тогда больше не заставляю тебя упрашивать эгоиста. – И он взял ножку.
– Минутку! Я принесу тебе что-нибудь повязать на шею вместо салфетки.
Она вскочила, принесла чистое кухонное полотенце и прикрепила одним уголком к белому купальному халату, в котором он теперь сидел. Этот халат Катрин всегда готовила для него.
– К сожалению, нормальной полотняной салфетки у меня нет.
– Il n'y a pas de mal!
Она завороженно наблюдала за тем, как он обгладывает ножки одну за другой. В завершение он, пропитав соусом кусочки хлеба, проглотил и их.
Ей пришло в голову, что следует подать ему миску с теплой водой. И Катрин это сделала, встав при этом перед ним на колени. Он сполоснул руки, медленно наклонился и поцеловал ее, похвалив:
– Браво, девочка!
И хотя Жан-Поль разговаривал с ней, как с хорошо выдрессированной собачонкой, она бросила на него лучезарный взгляд.
– Я правильно придумала, да?
Он, изображая недовольство, нахмурил лоб.
– А где же тут кружок лимона?
Она на секунду растерялась, потом, поняв, что он всего лишь шутит, воскликнула:
– Паша несчастный!
Резко вскочив на ноги, она выплеснула воду из миски. «Паша» вытер руки и кинул ей полотенце. Катрин промокнула брызги на полу, отнесла миску и полотенце в кухню и вернулась с еще одной бутылкой вина, штопором и подносом. Пока она убирала со стола, он открыл бутылку, и к ее возвращению с кухни бокалы были уже наполнены. Она присела рядом с ним на кушетку.
– Можно, я все же погашу свет? – спросила она.
– Нет. Мне больше нравится, когда я тебя вижу. Любовь в темноте столь же мало привлекательна, как и трапеза без освещения.
– О! – только и вымолвила она, прильнув к нему.
Жан-Поль рассказал о запланированном им путешествии в Абруццы и о том, что ему пришлось пережить но время последней поездки туда. Рассказчик он был замечательный, его можно было слушать часами.
И все же Катрин внезапно прервала его.
– Ты был прав!
– Я всегда прав, – с готовностью согласился он, – но почему ты сказала это именно сейчас?
– Мне так приятно смотреть на тебя.
Это признание ничуть его не смутило, он только улыбнулся.
– И причем совершенно бесплатно!
– Рассказывай дальше! А правда, что в Абруццах водятся волки?
– К сожалению, нет. Спортсмены-лыжники их всех извели.
– Тебе их действительно жаль?
– Да, ma petite. Всякий исчезающий вид фауны составляет потерю и для человечества, что совершенно естественно. Волк – красивое и умное животное, от него произошли все наши домашние собаки.
– Да, мне всегда это казалось странным. Молодых волков еще как-то можно приручить, это ясно. Но как превратить волка в мопса, пуделя или терьера – этого я не понимаю.
Он вдруг вскочил, так что Катрин, лишившись опоры, едва удержалась от падения.
– Что случилось? – спросила она. Жан-Поль начал нервно ходить по комнате.
– Едва не забыл: мой издатель ожидает от меня информацию. Сядь, пожалуйста, за пишущую машинку!
– Прямо сейчас? – вскрикнула она. – Нет, это невозможно!
Он перестал расхаживать по комнате и подошел к ней.
– Прости, что я вспомнил только теперь…
– В этом-то я ничего плохого не вижу, Жан-Поль. Просто сейчас я, как бы ни старалась, печатать не в состоянии. Слишком под хмельком.
– Ну, пожалуйста, попробуй хотя бы.
– Нет, бесполезно. Ты же знаешь, что с этой старой машинкой я вообще едва справляюсь.
В ее дюссельдорфской квартире была только механическая портативная пишущая машинка, а в Гильдене она привыкла работать на электронном принтере с дисплеем.
– Стоит мне попросить тебя об услуге, как ты отказываешься.
– Завтра рано утром, – пообещала она, – сразу же после завтрака я сделаю все, что в моих силах. Не говори только, что тогда будет уже слишком поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30