В эти мгновения все, кроме радости движения, было забыто.
Время от времени она видела Риккардо и его двух сыновей или Теда Йенсена, который выглядел вполне бодрым и довольным. Вот уже три года он не пил, и дело его приносило неплохой доход. Она приветствовала их взмахом лыжных палок и продолжала спуск, не желая нарушать тот душевный покой, который она в данный момент испытывала. Когда она решила передохнуть и пообедать, она увидела, что Лючия прошла в ресторан прямо перед ней. У Катринки даже появилось желание выждать и вернуться к ресторану позже, чтобы не потерять приобретенного душевного покоя. Однако Лючия увидела ее и улыбнулась, так что Катринке пришлось примириться с неизбежным, и она подошла к ней.
– Как дела? – спросила она, усаживаясь за стол.
Лючия улыбнулась, ее ореховые глаза на секунду потеплели.
– Ты сегодня улизнула от нас утром, мы даже не успели спросить, чем ты там занималась, – сказала она.
– Ничего интересного, – ответила Катринка. – Я узнала, что Эрика Браун не очень хорошо себя чувствует, и заехала к ней на пару часов повидаться.
Лючия несколько раз встречалась с Эрикой на вилле «Махмед».
– Надеюсь, ничего серьезного, – спросила она, и в ее голосе послышалась тревога.
– Несчастная любовь, – ответила Катринка. – Но думаю, она скоро справится, как все мы рано или поздно это делаем.
– Да, – сказала Лючия с несчастным видом. – Они заказали легкий обед из жареной телятины с овощами, и когда официант отошел, Катринка спросила, не было ли каких-нибудь вестей от Ника.
– Он звонит каждый день, – сказала она равнодушно.
– Ну и?…
– Я не собираюсь возвращаться к нему.
– Да, да, конечно, – пробормотала Катринка сочувственно.
Лючия, конечно, приняла правильное решение, но оно далось ей нелегко.
– Не могу поверить, что я была такой дурой, – продолжала Лючия, повторяя слова Эрики Браун. – Ну просто круглая идиотка.
Примерно в то же время, как начали появляться слухи о том, что Нику придется предстать перед большим жюри по обвинению в нескольких уголовных преступлениях, довольно злая критика о работах Лючии стала регулярно появляться не только в колонке Сабрины, но и в «Дейли ньюс», «Пост», «Нью-Йорк мэгэзин», «Венити фер», причем в статьях довольно серьезных журналистов. Вначале Лючию больше волновали неприятности Ника, чем плохие отзывы о ней самой. В течение многих лет она принимала его объяснения, что он защищает гангстеров потому, что кому-то надо это делать, потому, что в Америке так принято. И она действительно восхищалась его смелостью. Она настолько привыкла защищать его, начиная с их первого свидания и резкого осуждения ее матери, что «он ей не пара», настолько привыкла относить все нападки на него на счет слепых предрассудков, что продолжала брать его сторону, не рассуждая, даже когда друзья стали высказывать все больший скептицизм. Нападки в прессе она не принимала всерьез, а обвинения в совершении уголовных преступлений она объясняла желанием честолюбивого генерального прокурора Нью-Йорка прославиться борьбой с мафией. И когда пресса начала стрельбу по ней, это только утвердило ее в своем мнении.
Но затем Карлос Медина, ее протеже и старый приятель, заявил, что она перехватила его заказ. Разозлившись, Лючия обвинила его в мелкой зависти, тот в ответ заявил, что Ник силой заставляет людей давать ей работу. Вначале эта мысль показалась ей абсолютно абсурдной. С ее прекрасной репутацией и массой довольных клиентов не было никакой необходимости кого-либо запугивать. Однако слова Карлоса продолжали мучить ее, нападки прессы продолжались, и Лючия попросила Адама выяснить, есть ли хоть доля правды в том, что сказал Карлос. Адам позвонил кое-кому и узнал, что довольно часто Ник «способствовал» тому, чтобы его жену нанимали, намекая на то, что в случае отказа у заказчиков возникнут неприятности.
Когда Адам рассказал ей об этом, Лючия, конечно, была в ярости. Она была достаточно искушенным человеком и знала, что связи в деловых отношениях имеют огромное значение и что мало кто обходится без просьб и взаимных услуг. Однако то, что позволил себе Ник, не лезло ни в какие рамки принятого негласного кодекса деловых отношений «ты мне – я тебе». Он шантажировал людей с тем, чтобы они пользовались ее услугами, причем без всякой необходимости. В этом и была абсурдность ситуации. Лючия знала цену своим способностям и была абсолютно убеждена, что могла бы получить ту работу, которую «помог» ей получить Ник, благодаря своему собственному таланту.
Ник был не только не смущен, но казался страшно довольным, когда она уличила его. Как влюбленный, тайно посылающий записки с нежными признаниями, он надеялся, что будет раскрыт и что его забота будет по достоинству оценена. Он помог жене и очень гордился этим. Для чего же тогда существуют мужья? Он не мог понять, почему она считает его помощь унизительной, оскорбительной и подрывающей ее репутацию. Причина ее возмущения так и осталась для него загадкой. Он решил, что она просто переигрывает и скоро успокоится. Но этого не произошло. Если Ник мог дойти до шантажа в том случае, когда в этом не было никакой необходимости, то на что же он мог быть способен в случае, если ему действительно что-нибудь потребуется? Ее вера в него была полностью поколеблена. Может быть, его мотивы для защиты мафиози сначала и были совершенно чисты, но сейчас все стало не так. В какой-то момент он свернул па кривую дорожку. Если он и не был виновен во всех тех преступлениях, в которых его обвиняли, то кое в чем, как она полагала, он был замешан. В начале декабря Лючия переехала во Фьезоле, чтобы быть поближе к Паие, которая училась в школе во Флоренции, затем она привезла дочь в Сан-Мориц, чтобы провести Рождество вместе с Дэйзи и Риккардо.
– Все эти годы я верила ему, – сказала Лючия. – Наверное, я просто сошла с ума.
– Не больше, чем любая другая женщина, которая любит.
– Он разрушил все, что было между нами. Он отнял у меня гордость за то, что я чего-то добилась сама.
– Ты действительно добилась всего сама, – пыталась убедить ее Катринка. – То, что сделал Ник, было просто глупо. Но как он мог отнять твою гордость за твои прекрасные работы?
– Я никогда не прощу ему этого. Никогда.
Этот разговор, как и опасалась Катринка, совершенно нарушил утреннюю безмятежность, вместе с ним ушла и радость лыжной прогулки. Во время ее третьего спуска пошел сильный снег, ледяная крошка царапала лицо, попадала ей в нос, уши, за воротник ее бирюзовой лыжной куртки. Поскольку под ее лыжными брюками были только колготки, а под курткой – тонкая шелковая блуза, она вскоре замерзла и решила вернуться в шале, принять горячий душ и немного поспать перед ночным торжеством.
Они ужинали в шале. Внуки Риккардо со своими нянями – в детской, остальные – в столовой с ячеистым потолком и стенами, увешанными старинными гобеленами; в углу столовой стояла одна из забавных монументальных оловянных скульптур Риккардо. Настроение у всех было веселое и праздничное, даже Лючия поддалась ему.
– У нас хорошая новость, – сказала Марго.
– Рада, что хоть у кого-то она есть, – весело откликнулась Дэйзи.
Марго положила на стол локти, соединила кончики пальцев с длинными ярко-красными ногтями и обернулась к Теду.
– Лучше ты скажи. Тед улыбнулся.
– Мы получили деловое предложение. Очень хорошее предложение.
– Ты хочешь сказать, что у кого-то еще есть деньги, чтобы их вкладывать? – спросила Лючия.
– Мы все продаем, – сказал Тед, глаза его блестели за очками в роговой оправе. – Упаковываемся. Уезжаем из Нью-Йорка.
– И куда же вы едете? – спросил Риккардо.
– Палм-Бич, – сказал один из его сыновей. – Я обожаю Палм-Бич.
– Флоренция, – сказала Дэйзи. – Вам там ужасно понравится. Там великолепно.
– Я бы очень хотел жить в Калифорнии, – заметил второй сын Риккардо.
– Мы думали, может быть, юг Франции, – сказала Марго. – Нам всегда очень нравилось жить на вилле «Махмед».
– Это просто сказка, – сказала Катринка.
– Может быть, Монте-Карло, – сказал Тед. – Там можно разбогатеть.
– Так интересно обсуждать все это, – сказала Марго. – Мы, наверное, никогда так и не примем никакого решения.
После ужина все пошли в гости в соседнее шале и вернулись домой лишь в три часа ночи. Но опять на следующее утро Катринка встала очень рано и уже в восемь была на склоне горы. Она каталась до тех пор, пока во второй половине дня не перестали работать подъемники. Вечером все опять веселились, а на следующий день она выиграла две гонки в соревновании между Сан-Морицем и Гстаадом. Казалось, Адам всегда звонил, когда ее не было дома, а когда она ему звонила, он был то на совещании, то на банкете, то еще в каком-нибудь столь же недосягаемом месте. Наконец, он передал ей, что приедет в день ее рождения к вечеру.
Принц и принцесса Турна и Таксиса давали костюмированный бал в «Палас»-отеле в тот вечер. Катринка решила ехать со всеми, а не ждать Адама, так как было неизвестно, насколько он еще может задержаться.
Бал, посвященный «знаменитостям», был необычайно богат на костюмы – от самых невероятных до обычной одежды: Чарли Чаплин, У. Филдс, Мэрилин Монро, Ширли Темпл, Уилл Роджерс, Долли Партон. Риккардо был в костюме принца Альберта, а Дэйзи – королевы Виктории Марго и Тед облачились в костюмы Джинджер Роджерс и Фреда Астора. Лючия, одевшись монашенкой, говорила, что она мать Тереза, а Катринка в рыжем парике и облегающем платье от Боби Макки изображала Риту Хейуорт в роли Сэди Томпсон.
Первого, кого Катринка увидела, войдя в зал, был принц Халид в белой одежде и клетчатом пиджаке. Лючия рассмеялась впервые за многие месяцы и сказала: «Он что, считает себя Рудольфом Валентино?», а затем подошла поздороваться с ним и его новой женой. Грэхемы продолжали поддерживать дружеские отношения с принцем, но принц и Катринка, насколько возможно, старались держаться друг от друга подальше. Натали, как незаживающая рана, стояла между ними, несмотря на то что его новая жена-блондинка была моложе, красивей Натали и недавно подарила ему сына.
– О Боже, – воскликнула Дэйзи громко, чтобы перекричать шум рок-музыки, указывая на молодую женщину с зачесанными наверх волосами, высокими скулами и светло-голубыми глазами, цвет которых, несомненно, был достигнут с помощью контактных линз; на ней было точно такое же платье от Унгаро, которое было на Катринке на недавнем балу в Нью-Йорке. – Она нарядилась тобой.
– Дорогая моя, вы стали очень знаменитой, – произнес по-немецки знакомый голос.
Она обернулась и увидела Клауса Циммермана в плаще и мягкой шляпе, одетого как Макс фон Сюдов из «Трех дней кондора». Ее обычная злость к нему немедленно испарилась, она почувствовала облегчение. Теперь, когда он нашел ее, ей не надо было искать его.
– Привет, доктор Циммерман, – сказала она с милой улыбкой. – Как удобно, что я вас встретила здесь.
– Удобно? – переспросил он, несколько озадаченный ее любезностью.
– Да, я так надеялась, что смогу поговорить с вами. И теперь мне не надо ехать в Мюнхен.
Он слегка поклонился.
– Всегда рад оказать вам услугу, дорогая.
– Доктор Циммерман, – сказал по-немецки молодой человек, слегка касаясь его рукава. – Извините, что перебиваю вас, но мои родители и госпожа Циммерман собираются уходить.
– Да, да, Кристиан. Ты помнишь миссис Грэхем? По-моему, вы встречались.
Молодой человек щелкнул каблуками и слегка поклонился.
– Очень рад встретиться с вами опять, миссис Грэхем, – сказал он вежливо, хотя было ясно, что он ее не помнил.
Это был интересный молодой человек двадцати с небольшим лет, темноволосый, с чудесной чистой гладкой кожей, высокими скулами и темно-карими, чуть раскосыми глазами. Она была так занята Циммерманом, что не сразу вспомнила его.
– Кристиан Хеллер, – сказала она. – Правильно? – Он был сыном дипломата, с которым Катринка и Адам когда-то общались.
– Да. Как любезно с вашей стороны помнить меня.
– Вы сильно изменились.
– Надеюсь, к лучшему? – Он улыбнулся ей, уверенный в том впечатлении, которое производит на женщин.
– Пожалуй, да, – ответила Катринка, улыбаясь.
– Скажи своим родителям, что я сейчас буду, – сказал Циммерман, отсылая его.
И опять Кристиан Хеллер щелкнул каблуками и слегка поклонился.
– До свидания, миссис Грэхем, – сказал он.
– Этот парень считает себя абсолютно неотразимым, – произнес с неодобрением Циммерман.
– Но ведь так оно и есть, – возразила Катринка. Циммерман улыбнулся.
– Вы так считаете? – В его голосе больше не слышалось раздражение. – Так о чем вы хотели поговорить со мной? – обратился он к Катринке.
– Я хотела сказать, что теперь у меня имеются доказательства против вас, их достаточно для того, чтобы подвергнуть уголовному преследованию вас за множество преступлений, начиная от торговли младенцами и кончая использованием фальшивых документов.
– Какая ерунда, – сказал возмущенно доктор. – Вы не знаете, что говорите.
– Если вы скажете мне, где мой сын, тогда я, может быть, и забуду все, что узнала. В противном же случае…
– Вы блефуете, – сказал он.
– Скоро вы получите доказательства. Подумайте об этом, – ответила Катринка. – И дайте мне знать. Но на вашем месте я бы не стала тянуть время. Я и так слишком долго ждала.
Циммерман резко повернулся и ушел. Его бледное лицо и глаза выражали ярость. Катринка видела, как он подошел к Хеллерам и высокой пышной даме в коротком светлом парике, которая, по всей вероятности, была его женой. Катринка подумала с горечью, что Эрика могла выглядеть так же лет двадцать тому назад.
– Кто это был? – спросила Лючия, еле переводя дух после танца с одним из сыновей Риккардо.
– Человек, который сделал несчастной Эрику, – сказала Катринка. «И меня тоже», – добавила она про себя.
– Похоже, что он разгневан, – сказала Лючия. – Видно, ты ему здорово насолила.
– Нет еще, – ответила Катринка. – Но скоро я это сделаю.
Катринка танцевала с Риккардо и его сыновьями, с Тедом и устроителем бала, представительным Юханнесом, известным как «Принц зари», с Джанни Агнеллы и множеством сыновей бывших глав государств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83