Ее преданность спорту удивляла, злила и одновременно восхищала его. Никогда ни одна женщина не могла сказать ему «нет», даже Власта, которую он мог заставить делать все, что хотел. Если Катринка отказывала ему, его недовольство всегда уступало место страсти.
В начале учебного года Бартош снял для Катринки в Малой стране комнату в маленьком очаровательном домике с цветочными ящиками под окнами и красной черепичной крышей. Домик принадлежал матери его школьного друга, погибшего на войне. Бартош помогал ей деньгами и впервые попросил об ответной услуге. Она согласилась, поверив рассказу о случайном знакомстве со студенткой которой негде жить.
Катринка сообщила родителям, что Жужка переехала к Томашу и она тоже хочет оставить общежитие и снять комнату; так как хозяйка, госпожа Колчик, пользовалась хорошей репутацией, Иржка и Милена не возражали. Катринка не лгала родителям, но и не говорила всей правды. Хоть они и хорошо относились к Миреку Бартошу, они никогда не приняли бы его в качестве ее любовника. Даже если убедить их в том, что разница в возрасте ничего не значит, они сочтут его жену непреодолимым препятствием. И никакие разговоры о современных браках не убедят их. Они были религиозны и очень старомодны. Они верили, что брак соединяет до гроба, несмотря ни на что.
– Еще кофе? – спросил Мирек. – Или вина?
Катринка покачала головой.
– Нет, ничего.
Она избегала его взгляда, делая вид, что высматривает официанта, который уже спешил к Миреку. Она решила, что дальше откладывать нельзя. Когда они будут дома, она ему все расскажет.
Они вышли из ресторана и направились к машине. Ночь была холодной, воздух чистым, на фоне звездного безоблачного неба виднелись очертания шпилей освещенных соборов «Золотой Праги Глаза Катринки наполнились слезами то ли от ветра, то ли от красоты этой ночи, то ли от смутного предчувствия. Она дрожала, и Мирек обнял ее.
– Ты замерзла. Бедняжка, у тебя легкое пальто. Я должен купить тебе шубу. К Рождеству. Это будет тебе подарком. Соболья шуба из России.
– Нет, нет, – запротестовала Катринка. – Я не замерзла. Просто чудесная ночь.
За пять месяцев он надарил ей массу подарков: кожаные сумочки из Италии, платья из Франции, флаконы духов «Шанель № 5», немецкий проигрыватель, американские голубые джинсы. Вся эта роскошь была доступна немногим в Чехословакии. В Германии, Швейцарии и скандинавских странах за фильмы Бартоша платили валютой, из путешествий за рубежом он привозил все, что хотел, не имея проблем с таможней.
Когда они приехали домой, госпожа Колчик, которая не желала знать, что творится у нее под носом, уже ушла в свою комнату. Возможно, она не хотела сталкиваться с Бартошем и смущать его. Они с Катринкой могли топать, как штурмовики, она и тогда не вышла бы посмотреть, в чем дело. Но они вели себя тихо, стараясь не беспокоить ее.
Когда они вошли в комнату Катринки, Мирек обнял ее, уткнулся лицом в ее шею.
– О Господи, – прошептал он, – как я скучал по тебе.
Не ответив, Катринка отстранилась.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросила она. Мирек удивился и испытующе посмотрел на нее. Что случилось? В душу закрались предчувствия. Уж не собирается ли его Катринка, такая независимая, любящая и свободная в любви, устроить ему сцену? Мирек Бартош питал отвращение к сценам, если они были не на подмостках.
– Хорошо, – сказал он. – Коньяк.
Комната Катринки была очень уютна, как, впрочем, и весь дом. В ней стояла недорогая мебель из светлого дерева и было несколько антикварных вещей. В углу – столик со спиртным. Она подошла к нему и налила коньяк в уникальные бокалы из чешского хрусталя ручной работы, его подарок. Один подала ему, другой взяла себе. Напряженно улыбаясь, отпила глоток; спиртное обожгло горло. Глаза наполнились слезами.
Он поднял бокал. Отпил коньяк, смакуя его вкус, закурил французскую сигарету и замолчал, решив не спрашивать, что случилось. В конце концов, она может не решиться на разговор, и вечер пройдет так, как он рисовал его в своем воображении: обнаженное тело Катринки в различных позах, невыносимо соблазнительное. Внезапно им овладела паника. Не откажется же она встречаться с ним? Конечно, нет. Он улыбнулся. Если решится, то он знает, как повлиять на нее.
Увидев его улыбку, Катринка собралась с духом. Он такой большой, сильный, абсолютно независимый, уверенный в любви.
– Я беременна, – сказала она. Мгновение до него доходил смысл сказанного.
– О Господи, – пробормотал он. – Ты уверена?
Он не ожидал этого. Никто никогда не ожидает, хотя это случается довольно часто. Он сделал большой глоток коньяку, и, к его изумлению, его захлестнула волна радости. Он поставил хрустальный бокал, загасил сигарету и заключил Катринку в объятия.
– Милая, – прошептал он. – Сколько?
– Два месяца.
Она отстранилась, чтобы видеть его лицо, думала, что увидит на нем недовольство, но увидела только нежность. Он посадил ее на колени, гладил ее волосы. У него был тридцатилетний сын, чья жена ждала сейчас второго ребенка, и дочь, на несколько лет старше Катринки, беременная первым ребенком. Его умиляло, что его ребенок будет младше его внуков. Он чувствовал себя не по годам молодым.
– Я думала, ты расстроишься, – сказала она.
– Это будет непросто. – Его рука соскользнула с волос на ее руку, затем на грудь, которая будет кормить его ребенка. Он нежно ласкал ее.
– Что мы будем делать?
– Я не знаю. Нужно подумать.
– Спортивный комитет… – начала она было, желая поделиться с ним своими страхами.
– Оставь все мне, – перебил он ее. – Ты ведь доверяешь мне?
– Да, – сказала она, желая верить, что он все уладит.
Он начал расстегивать ее блузку, она попыталась его остановить.
– Я хочу видеть твои груди, – сказал он, раздевая ее. – Они так красивы.
Несмотря на то, что Катринка была худенькой, грудь у нее была полная. Он взял в руки ее груди, чувствуя ладонями шелковистость кожи.
– Как они красивы, – повторил он. Он уложил ее рядом с собой, целовал ее грудь, одна его рука отдыхала у нее на животе, где рос их ребенок.
Катринка попробовала сопротивляться тем чувствам, которые овладевали ею, когда Мирек дотрагивался до нее. Им надо было многое обсудить, решить столько вопросов. Ей хотелось знать, что он собирается делать. Она тронула его волосы.
– Мирек, скажи…
Он прервал ее поцелуем. Его рука скользнула по ее ноге под юбкой, приспустила трусики. Она застонала, почувствовав его пальцы.
Он приподнял голову, посмотрел на ее охваченное страстью лицо. Сейчас ей не хотелось ничего, кроме любви. Она обхватила его голову, прижала к себе.
– Не волнуйся, – сказал он. – Я позабочусь о тебе. Я люблю тебя. – Он даже не думал, что так сильно ее любит. Он обожает ее. Чувствовал ли он что-нибудь подобное к другой женщине? Он не может предать ее. Он женится на ней. Все сразу же стало ясным. Он разведется с Властой и женится на ней.
– Я люблю тебя, – пробормотал он. – Боже, как я люблю тебя. – Восторг затопил его.
Глава 14
– Катринка, пожалуйста, пойми. Я ничего не могу сделать.
– Я понимаю, – ответила она упавшим бесцветным голосом.
Прошла неделя с тех пор, как она сказала Миреку, что беременна. Всю неделю от него не было вестей, а сегодня он поджидал ее после занятий. Когда она увидела его машину рядом со своей, то ощутила прилив радости, как будто луч солнца пробил облака.
А потом она увидела его лицо.
– Садись, – сказал он, открывая ей дверь. Он слегка поцеловал ее, завел машину и выехал по Манесову мосту за город.
– Извини, что не звонил, я был занят.
Всю минувшую неделю в ней боролись надежда и отчаяние, вера в любовь Мирека сменялась сомнениями. Ради нее ему придется стольким пожертвовать. Хватит ли у него решимости пойти на это? Имеет ли она право требовать это от него?
Да, конечно, убеждала она себя, лежа по ночам без сна. Он так же в ответе за этого ребенка, как и она. Даже больше. Он льстил ей, ухаживал за ней, вскружил ей голову. Он не должен был соблазнять ее. Он старше и опытнее. Он должен был все знать.
Нет, конечно, нет, думала она в другой раз. Она же не дурочка. Она отдалась ему добровольно, потому что любит его. К чему упреки. Никого нельзя порицать за любовь.
Мирек тоже всю эту неделю не спал по ночам. Он разрывался между любовью к Катринке и чувством самосохранения. Сейчас он ее любит, хочет, а что потом? Много раз он думал, что любовь будет продолжаться вечно, а ее хватило лишь на несколько месяцев. Вдруг ради нее и ребенка – а он не особенно любил детей – ему придется отказаться от всего, а через год он обнаружит, что она совсем его не интересует. Сейчас ему казалось, что это вполне возможно, даже более того.
Другие решились бы. Иначе для Катринки будет все потеряно. Он думал так в те мгновения, когда ночью страстно желал ее или когда днем вспоминал ее смех. Но здравый смысл брал верх. Другие не были женаты на Власте Мач. В их отношениях с женой все было ясно, они не интересовались увлечениями друг друга, но она дала ему понять, что разведется лишь в том случае, если это будет одобрено ее отцом. А ее отцу не стоило вставать поперек дороги. Нравилось ему это или нет, но Мирек должен был признать, что, несмотря на его талант и осторожные политические взгляды, его карьера не была бы столь стремительной, если бы не поддержка тестя. Не было бы ни возможностей, ни успеха, если бы за его спиной не стоял его тесть Мач. Стоило ли не считаться с Властой, делать ее несчастной, зная, что Мач может отомстить. Мирек Бартош не хотел провести остаток дней в лагере по обвинению, сфабрикованному секретной полицией.
Всю неделю он провел в их с Властой роскошной квартире в Новом городе, в Праге. Квартира была обставлена великолепной мебелью, полна дорогих вещей, привезенных им из-за границы. Он сравнивал комфорт и безопасность со скудным существованием в лагере. При мысли об этом его пробирал холодок и останавливалось дыхание. Он обзывал себя трусом и истериком. В конце концов, сейчас не шестнадцатый век: из груди не вырывают живое сердце, не оскопляют за любовь и не отправляют в ссылку.
Мирек с Властой и детьми были приглашены на обед по случаю дня рождения тестя. Он изучал лица друзей Мача, высокопоставленных чиновников, отметил у них сочетание веселых улыбок и жестких глаз.
– Хорошо мы живем, – сказала Власта, когда они вернулись домой.
– Да, – согласился он.
– Было бы глупо все испортить.
Кто-то донес ей или она сама заметила перемену в нем?
– Да, – опять ответил он.
Она поцеловала его и принялась ухоженными руками с маникюром вынимать из волос шпильки, державшие прическу.
– Я просто вымотана, – добавила она. – Тяжелый вечер.
На следующий день он поехал к Катринке.
– Что ты будешь делать? – спросил он, объяснив ей, почему ему невозможно расстаться с Властой. Они стояли на обочине узкой горной дороги. Внизу расстилались долины Богемии. Днем можно было увидеть низкие зеленые холмы, но сейчас, ночью, на темном ландшафте одинокими звездочками сверкали огни ферм. Стараясь не разрыдаться, Катринка невидящим взором уставилась в окно.
– Я не знаю, – сказала она.
– Ты не можешь оставить ребенка.
– Нет. Не знаю. Мне нужно подумать.
На нее внезапно навалилась усталость. Ей хотелось уснуть и не просыпаться.
Мирек был рад, что не видит ее лица.
– Я помогу. Чем смогу…
– Да, – согласилась она.
Внезапно он повернулся к ней, обнял и крепко прижал к груди.
– О Господи, Катринка. Я люблю тебя. Я действительно тебя люблю.
Она резко оттолкнула его:
– Не говори мне этого. Я не хочу этого слышать. Он помрачнел и почувствовал себя очень старым.
– Да, конечно. Ты права.
Всю ночь Катринка проплакала, уткнувшись в подушку, чтобы не услышала госпожа Колчик. Она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой, испуганной и несчастной.
Даже если бы Мирек женился на ней, заботился о ней и ребенке, все равно были бы сложности: нужно было сообщить все родителям, бесконечно огорчить, подорвать их веру в нее, объясняться в Спортивном комитете, распрощаться с университетом и лыжной командой, забыть о карьере спортсменки, оставить надежду на олимпийскую медаль, потерять все привилегии. Но ради Мирека она с радостью отказалась бы от всего, отдала бы ему свою жизнь. Она верила, что он обеспечит ей покой и безопасность, что у них будет уютный, полный любви дом.
Катринка думала, что Мирек Бартош занимает прочное положение, его успех гарантировал это. Для нее было новостью, что ее любовь может чем-то угрожать ему. Может быть, его страхи по поводу лагеря были только способом вычеркнуть ее из своей жизни. Она лежала в темноте, снова и снова вспоминая его слова, пытаясь найти в них для себя крупицу надежды. Она гнала от себя мысль, что он обманывает ее. Он любит ее. Он женился бы на ней, если это было бы возможно. Но это было невозможно, поэтому ей все придется решать самой.
Утром она пошла на занятия, тупо отсидела положенные часы, отказалась от приглашения Жужки пообедать с ней и с Томашем.
– Скажи, что случилось, – настаивала Жужка, – ты ужасно выглядишь.
– Я поссорилась с Миреком, – призналась Катринка, не желая что-либо добавлять.
– Ублюдок, – пробормотала Жужка, когда Катринка отошла. Ее симпатии к Миреку исчерпались.
Ночью Катринка опять лежала без сна, слушая тиканье часов на прикроватном столике. Ей нужно было принять решение. Если кто-нибудь из Спорткомитета заподозрит, что она беременна, то от нее уже ничего не будет зависеть. Если они решат, что ей надо оставить ребенка, то они лишат ее всех привилегий. Если же посчитают, что она не может быть матерью, заставят ее сделать аборт. Катринка не могла решить, что же ей делать, и поэтому не могла пойти со своей бедой к Оту Черни, которому придется обо всем рассказать в комитете. Она не могла поделиться с Томашем и Жужкой не потому, что не знает, что они натворят по неосмотрительности. Мысль о том, чтобы рассказать все родителям, наполняла ее страхом. Как перенести их боль и разочарование? Одиночество она тоже переносила с трудом.
Субботние соревнования отвлекали Катринку от мрачных мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83