Им хотелось, чтобы демократические преобразования распространились дальше и пришли в Чехословакию. Михаил Горбачев обещал, что на этот раз советские войска не будут ни во что вмешиваться.
– Может быть, мы сможем поехать домой, – сказала Жужка по-чешски, а слезы навернулись ей на глаза. – Катринка, ты только подумай, если это произойдет в Чехословакии, мы сможем поехать домой. Я снова смогу повидаться с родителями, пока они живы. – Она повернулась к Карле Уэбб, которая сидела рядом с ней, и повторила по-английски: – Может быть, я скоро поеду домой.
Карла, которая много времени проводила с Жужкой с тех пор, как та появилась на курорте, сочувственно улыбнулась и сказала:
– После того, что случилось, все возможно. Слезы полились по щекам Катринки, она встала, сказав:
– Мне нужно позвонить Адаму. – Ей хотелось разделить с ним эту радость.
– Он сейчас на заседании, – сказала Натали, не отрывая глаз от экрана. – Ты его не поймаешь. – Затем, осознав, что она сказала, повернулась к Катринке и добавила – Ой, я забыла тебе сказать, он звонил, но не застал тебя, поэтому позвонил мне. Он слышал уже о стене и хотел поговорить с тобой. Он передал, чтоб ты позвонила ему попозже.
– А… – произнесла Катринка, внезапно почувствовав пустоту. Почему это вдруг Адам решил поговорить с Натали, удивилась она, но затем решила, что, наверное, это каким-то образом связано с Халидом. Адам продолжал поддерживать с ним дружеские контакты, хотя отношения между Халидом и Катринкой стали натянутыми. Несмотря на то что вся вина пала на Жан-Клода, принц все-таки подозревал, что Катринка была замешана в побеге Натали. Катринка откинулась на спинку дивана и сосредоточила свое внимание на экране.
В течение всех оставшихся дней телевизор в холле, передававший круглые сутки новости Си-Эн-Эн, как магнит, притягивал внимание подруг в перерывах между тренировками, массажем лица, травяными обертываниями и общим массажем. Они внимательно прочитывали газетные статьи и больше ни о чем другом не говорили за обедом, состоявшим из лимонной воды и овощей. Они были так поглощены мировыми новостями, что в течение долгого времени не замечали, что происходит у них под носом.
– А где Жужка? – нетерпеливо спросила Катринка, когда несколько дней спустя шофер загружал ее вещи в лимузин. Самолет Грэхемов должен был вылететь в Нью-Йорк в восемь часов, и ей не хотелось раздражать Адама своим опозданием.
– Прощается с Карлой Уэбб, – сказала Александра.
– О-ля-ля, – пробормотала Натали и, когда все уставились на нее, добавила многозначительно: – Последнее время они очень много времени проводили вместе.
Катринка широко раскрыла глаза, когда до нее дошло, что имела в виду Натали, но затем отрицательно покачала головой.
– Чепуха. Они подруги. Больше ничего. – Хотя журналисты редко намекали на то, что Карла была лесбиянкой, потому что любили ее и восхищались ею, тем не менее всем это было известно.
– Ох уж эта дружба между женщинами, – съязвила Натали. – Я видела, как это происходит, когда мужья слишком мало внимания уделяют своим женам. Не так уж редко это случается.
– Может быть, в Эр-Рияде так, – отрезала Катринка. Ее вспышка была вызвана не столько намеками относительно Жужки, сколько ее растущим беспокойством по поводу собственной семейной жизни. Так или иначе, но каждый ее разговор по телефону с Адамом на этой неделе заканчивался ссорой.
– Жужка не лесбиянка, – сказала Александра, она была явно шокирована.
Это подозрение их всех немного шокировало. Хотя среди их знакомых было несколько лесбиянок, они принимали их, не задавая никаких вопросов. Но каждый раз, когда появлялись доказательства в отношении того, кого они считали сексуально нормальным, это было потрясением. Дело было не только в том, что Катринка знала Жужку с юных лет, она, кроме того, была замужем за одним из лучших ее друзей.
– Конечно, это неправда. Натали говорит глупости. Натали пожала плечами и сказала по-французски:
– Посмотрим.
Жужка подошла к машине, раскрасневшаяся и счастливая, и стала извиняться за опоздание. Она объяснила, что была с Карлой и совершенно потеряла счет времени.
– Она обещала научить меня играть в гольф, – сказала Жужка, садясь с ними в машину. – Может быть, это поможет мне забыть про Томаша и все его делишки.
Катринка с большим трудом заставила себя не взглянуть на подруг.
Изящная тихая Карла находила крупную и энергичную Жужку неотразимой. Где бы она ни находилась, участвуя в турнирах, она по нескольку раз в день звонила ей. Когда она приезжала в Лос-Анджелес, то учила Жужку играть в гольф, выполняя свое обещание. Жужка, за которой за всю ее жизнь никто так преданно не ухаживал, которая жаждала любви, возмущалась пренебрежением со стороны мужа и страдала от его постоянных измен, была шокирована не меньше подруг, когда осознала, что происходит. Но она почувствовала себя скорее польщенной, чем возмущенной, и не прекратила посещать вместе с Карлой обеды у «Майкла» или «Мортона», не отказывалась от приглашений поужинать с ней вдвоем у нее дома. Когда она, наконец, уступила, это было скорее из любопытства, чем из-за страсти, хотя страсть пришла вскоре после этого. Никто за всю ее жизнь не уделял такого внимания ее телу, понимая, что ему нужно, и полностью удовлетворяя его.
Постепенно до Томаша дошло, что Жужка изменилась, и сначала он даже почувствовал облегчение. Она перестала расспрашивать его о делах, сердиться за то, что он мало бывал дома, и устраивать сцены ревности. Он мог приходить и уходить, когда ему было угодно, и она не говорила ни слова. Но когда все чаще и чаще он возвращался в их квартиру в Лос-Фелиц, а ее не было дома, то задавать вопросы и сердиться начал он. Жужка оставалась невозмутимой и отвечала на его вопросы уклончиво.
Томаш позвонил Катринке в Нью-Йорк и спросил, когда она опять приедет в Лос-Анджелес. Он с облегчением услышал, что она приедет вместе с Адамом, и предложил ей пообедать вместе. Поскольку они часто разговаривали друг с другом по телефону и всегда находили время, чтобы повидаться наедине, Катринке ни этот звонок, ни это предложение не показались странным, хотя в голосе Томаша было что-то, что заставило ее задуматься. Голос его был взволнованным, хотя впервые за долгое время, насколько ей было известно, ему не о чем было беспокоиться. После нескольких лет случайных заработков он, наконец, благодаря поддержке Адама собирался ставить свой фильм.
Они договорились встретиться в «Спаго», ультрамодном ресторане Вольфганга Пака, расположенном на Сансет-Стрип в нескольких минутах езды от гостиницы «Беверли Уилшир», где Катринка и Адам всегда останавливались. Подъехав на стоянку почти одновременно, они оставили свои автомобили служителям и расцеловались, не подозревая о фотографах, которые всегда подкарауливали там приезжающие знаменитости и теперь бойко щелкали фотоаппаратами. Томаш казался смущенным. Но Катринка улыбалась и терпеливо позировала. Она была слишком вежлива, чтобы отказать им, и в то же время сочувствовала людям, которые в конце концов делали свою работу.
– С кем у вас свидание, Катринка? – спросил один из них.
– Это мой друг, – сказала Катринка, – Томаш Гавличек. Он ставит новый фильм на киностудии «Олимпик пикчерс», – охотно поясняла она, считая, что Адаму и Томашу не помешает лишняя реклама.
– Терпеть не могу это дерьмо, – пробормотал Томаш, торопя Катринку.
– Будь с ними полюбезнее, – сказала она, – и они будут к тебе хорошо относиться. – Это она усвоила из собственного опыта, исключением, конечно, была Сабрина.
Было поздно, и ресторан был заполнен. Кругом царило веселье. Катринка и Томаш, остановившись ненадолго, чтобы поздороваться со знакомыми, прошли за метрдотелем вниз по ступенькам и через весь зал к столику у окна, выходившего на Стрип.
– А где сегодня Адам? – спросил Томаш, когда они сели и заказали напитки. Как всегда, когда они были вдвоем, они говорили по-чешски.
– У него деловое совещание. А Жужка?
– Понятия не имею, – сказал Томаш. – Она не говорит мне, куда уходит.
Катринка внимательно посмотрела на него. Волнистые волосы Томаша стали совершенно седыми, его большие, глубоко посаженные глаза окружала сетка морщинок, а по обеим сторонам рта появились складки.
– Адам сказал, что исправленный сценарий гораздо лучше, – сказала она.
Томаш повел плечами.
– Над ним еще надо поработать. – Он был благодарен за эту работу и был готов сделать ее как можно лучше, но это была нудная поденщина, которую он всегда презирал. Иногда его охватывало отчаяние, он не понимал, как могло произойти, что он докатился до этого, вместо того чтобы ставить великие и серьезные фильмы, о которых всегда мечтал.
Официант принес напитки, и они заказали ужин. Затем Катринка задала еще несколько вопросов о фильме, который он должен был ставить, но Томаш не захотел говорить о нем. Казалось, что его не интересовали ни успехи Мартина в колледже, ни невероятные события в Восточной Европе, ни «бархатная революция» в Чехословакии, ни новый лидер страны – Вацлав Гавел.
– Все, чего ты хотел в шестьдесят восьмом, – сказала ему Катринка, – происходит сейчас, Томаш. – И опять он только повел плечами.
Официант принес их заказ, и Катринка, приступив к утке по-пекински, сказала:
– Я собираюсь поехать домой после Рождества.
– Хорошо. Жужка тоже хочет поехать, но я буду занят фильмом. – Его мать умерла год назад, больше никого из родных не осталось, и он не чувствовал необходимости возвращаться, более того, его даже страшила мысль о возвращении. Он был уверен, что там еще сильнее почувствует утрату всего, на что он надеялся и о чем мечтал.
– Я хочу повидаться с Отой Черни, – сказала Катринка. – И еще с тетушкой и двоюродными братьями, – она вздохнула. – Все, наверное, так изменилось.
– Меня беспокоит Жужка, – вдруг заявил Томаш, резко меняя тему.
Катринку она тоже беспокоила, хотя она и не была готова признаться в этом Томашу. Жужка, которая обычно была откровенной, в последнее время стала трудным собеседником. Ее настроение во время их частых разговоров по телефону резко менялось: то она казалась счастливой, через минуту – подавленной. Когда же Катринка спрашивала, что ее беспокоит, она вообще отказывалась признавать, что у нее были причины для беспокойства.
– Почему ты спрашиваешь? – сказала Катринка.
– Ее никогда нет дома, а когда я спрашиваю, куда она уходит, она отказывается отвечать.
– А ты, я полагаю, всегда говоришь ей, куда уходишь.
– По крайней мере, я ей хоть что-то говорю. Катринка в отчаянии покачала головой:
– Ох уж эти мужчины!
– А что?
– Ты жалуешься, что Жужка отказывается лгать тебе, как это делаешь ты?
– Ты думаешь, что у нее роман, – сказал Томаш мрачно. Он положил нож и вилку на тарелку, почти не притронувшись к отбивной из телятины.
– А если это и так, разве ты можешь обвинять ее, после того как сам так вел себя?
– Я люблю ее, – сказал он. – Другие женщины не имеют никакого отношения к моим чувствам к ней. Они мне просто нужны, это тешит мое самолюбие. Я никогда не хотел причинить ей боль. – Он покачал головой. Если бы только Жужка умела быть такой же слепой, как другие жены.
Катринка почувствовала приступ страха, это было похоже на удар холодным тупым оружием. Хотя Адам всегда много разъезжал, в последнее время его поездки в одиночку начали беспокоить ее. Она не могла сказать определенно, почему это происходило, не могла найти этому разумного объяснения и поэтому отмахивалась от этих мыслей, считая их глупыми. Но это же подозрение, от которого она не могла полностью избавиться, как ни старалась, заставило ее задавать вопрос:
– Чьи другие жены?
– Я никого конкретно не имею в виду, – ответил Томаш уклончиво.
– Ты меня имеешь в виду?
Он заставил себя посмотреть ей прямо в глаза.
– Нет, – сказал он, – конечно, нет.
Хотя Катринке хотелось поверить ему, она сомневалась, что сможет сделать это. Томаш собирался ставить большой фильм на «Олимпик пикчерс». Она знала, что, какую бы любовь и преданность он ни испытывал по отношению к ней, все это отступало перед фильмом на второй план. Он ничего ни сделал бы, что могло бы поставить под угрозу его взаимоотношения с Адамом.
Томаш потянулся через столик и взял ее руку.
– Если бы я имел в виду тебя, золотце, неужели я такой идиот, чтобы сказать это?
Нет, конечно, он бы этого не сделал, убеждала себя Катринка.
– Конечно, нет, – ответила она.
Вольфганг Пак, обходя зал, остановился ненадолго около их столика. Катринка познакомила его с Томашем и сделала комплимент по поводу блюд. Поговорив с ними немного, знаменитый ресторатор, широко улыбаясь, направился к Джоан Колинз.
Как только он ушел, Томаш сказал:
– Так что мне делать?
– Поговори с Жужкой, – ответила Катринка, немного подумав и стараясь говорить уверенно, хотя сама не очень в это верила, – вы любите друг друга. Вы сможете все наладить.
– Только этого дерьма мне и не хватало, когда я так занят подготовкой фильма.
– Я сказала – поговори, – предупредила Катринка. – Не надо кричать.
К сожалению, Катринка все реже и реже могла следовать своим собственным советам.
Грэхемы возвратились в Нью-Йорк как раз перед Рождеством, которое прошло довольно спокойно. Хотя Адам, наверное, с великим удовольствием провел бы этот праздник где угодно, только не с матерью, чувство семейных уз никогда не позволяло Катринке предложить какой-нибудь другой план. Как всегда, в Сочельник они выехали на «феррари» Адама, нагруженном подарками, из Нью-Йорка в их фамильный дом в Ньюпорте. Нина отказывалась продавать дом, хотя содержание его поглощало колоссальную часть ее средств, весьма уменьшившихся в результате экономического спада. Они с восторгом осмотрели елку, украшенную игрушками, которые передавались от одного поколения Грэхемов другому, и молча выслушивали колкости Нины, терпели жалобы Клементины, напыщенность Уилсона, высокомерие их двоих сыновей и тупость остальных родственников, приглашенных на рождественский обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83