Дверь хлопнула. Несколько секунд Сью-Энн смотрела на дверь, потом запустила в нее стаканом, осколки разлетелись по всей комнате.
— Да пошел ты!
Она подбежала к окну и, распахнув его, выглянула во двор. Сергей как раз направлялся к машине.
— Пошел вон! Убирайся к черту! — орала Сью-Энн в окно, словно торговка рыбой. Машина выехала на улицу, а сна все продолжала кричать.
Сергей крепко сжимал руль, ощущая работу мощного двигателя. Он совершил ошибку, хотя уже тогда знал, что все так и будет. Однако это не утешало его, подтверждение своей правоты заставляло его чувствовать себя не лучше, а только хуже.
Да, все именно так, как он и предполагал: они со Сью-Энн были слишком похожи, и вместе с тем слишком разные. Теперь между ними все кончено. Но не это тревожило его. Теперь у него был ребенок, вечный ребенок — какой бы взрослой Анастасия не стала, она навсегда останется ребенком.
«У девочки замедленное развитие». До сих пор в ушах Сергея стояли эти слова доктора. Доктор старался говорить ровно, без эмоций, и все же в его голосе чувствовалась жалость к несчастным родителям.
Сергей посмотрел на Сью-Энн, лицо ее было совершенно бесстрастным. Сначала Сергей подумал, что она просто не поняла слов доктора, который говорил по-французски.
— Доктор говорит, что у нее замедленное развитие. Глаза Сью-Энн холодно смотрели на Сергея.
— Я слышала, — спокойно ответила она. — Едва она появилась на свет, как я поняла, что с ней что-то не так. Она никогда не плакала.
Сергей склонился над кроваткой. Анастасия лежала спокойно, ее темные глаза были открыты, но в них не было никакого любопытства. Ей было уже три месяца, и ей давно уже пора было проявлять признаки любопытства. Сергей почувствовал боль в груди и с трудом сдержал слезы.
— Неужели ничего нельзя сделать? Может быть, операция?
Доктор посмотрел на Сергея, потом на ребенка.
— Только не сейчас, может быть, позже, когда она станет старше. В подобных случаях нельзя что-либо предугадать, иногда это проходит само собой.
— А что можно сделать сейчас? — в отчаянии спросил Сергей. — Она такая хрупкая, такая беспомощная.
Сью-Энн отвернулась от кроватки и подошла к окну с таким видом, как будто отделяла себя ото всего того, что происходило в палате за ее спиной.
— Оставьте ее здесь, ей нужен специальный уход, — Мягко сказал доктор. — Она действительно слишком хрупкая, ее нельзя сейчас трогать. Это все, что можно пока сделать.
— Убить ее! — внезапно резко прозвучал голос Сью-Энн, повернувшейся от окна. — Вот что вы можете сделать! У нее испорченная кровь, отец предупреждал меня об этих старинных европейских фамилиях. Она никогда не поправится! Она будет идиоткой!
Доктор не смог скрыть своего потрясения.
— Нет, мадам, она не будет идиоткой. У нее просто замедленное развитие, может быть, несколько более замедленное, чем обычно бывает в таких случаях, но тем не менее это будет прекрасный ребенок.
Сью-Энн несколько секунд смотрела на доктора и мужа, потом повернулась и быстро вышла из палаты, хлопнув дверью. Через несколько минут девочка заплакала. Доктор наклонился над кроваткой.
— Видите, она реагирует, но, как я говорил, не сразу. Но реагирует. Единственное, что ей нужно, это забота и любовь.
Сергей молча посмотрел на него. Умудренный опытом доктор понял, о чем он думает. Он выпрямился и подошел к Сергею.
— Ваша жена очень расстроена, но вашей вины здесь нет, такие вещи случаются в результате внутриматочной патологии. Пуповина чуть не задушила ребенка, и произошла асфиксия, прежде чем мы успели дать кислород. Но мозговые нарушения крайне незначительные, последствия их часто проходят сами собой.
Сергей по-прежнему молчал.
— Не надо винить себя, мой друг, — ласково сказал доктор.
И все-таки он не мог отделаться от чувства вины.
Сергей припарковал машину перед входом в клинику и направился прямо в палату. Сестра, менявшая белье, улыбнулась, увидев его.
— Девочка в саду с сиделкой.
Через высокие стеклянные двери Сергей вышел в сад и оглядел зеленую лужайку. Сестра сидела на маленькой скамеечке, а перед ней стояла коляска. Услышав приближающиеся шаги, она подняла голову.
Сергей подошел к коляске и заглянул внутрь. Девочка не спала, глаза ее вяло смотрели на Сергея.
— Как она чувствует себя сегодня?
— Очень хорошо. На улице так тепло, что я решила вывезти ее погулять.
— Хорошо. — Сергей достал сигарету, прикурил и сказал, понизив голос:
— Где ты была вчера вечером? Я ждал в гостинице до девяти часов.
— Не могла вырваться, старшая сестра держала меня допоздна в своем кабинете. А потом еще и на автобус опоздала, поэтому заночевала здесь.
Сергей посмотрел на девушку, лицо ее выглядело усталым.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Наверное, просто плохо спала. Старшая сестра уволила меня.
— Уволила? — удивленно спросил Сергей. — Но почему? Ведь по поводу твоей работы не было никаких жалоб.
— Не поднимая взгляда, сиделка ответила:
— Нет, были, так мне заявила старшая сестра. — В голосе ее прозвучала горечь. Сергей заподозрил неладное.
— А она сказала, кто жаловался? Девушка посмотрела на него своими ясными, серыми глазами.
— Нет, она никогда не говорит таких вещей, но судя по характеру жалобы я смогла догадаться. Сергей посмотрел на нее.
— Моя жена. Девушка кивнула.
— Как она могла! Она ведь знает, как ты заботишься об Анастасии.
— И все-таки пожаловалась, больше просто некому. Да и жалоба была не на мою работу, а на мое поведение.
Сергей решительно поднялся на ноги.
— Пойду к старшей сестре.
— Нет, — решительно возразила сиделка. — Оставь все как есть, а то будет еще хуже.
— Но что ты собираешься делать? Какие у тебя планы? Девушка покачала головой.
— Никаких. Найду какую-нибудь работу. Теперь, когда Франция оккупирована, я не смогу вернуться в Англию. — Она подняла голову и посмотрела на небо. — Тучи появились.
Сергей проводил сестру в палату и стоял там, наблюдая, как она меняет ребенку пеленки и укладывает его в кроватку. Анастасия лежала спокойно, а Сергей молча наблюдал за ней и за сестрой. Было что-то глубоко трогательное в том, как та нежно обращалась с девочкой. Если бы только Сью-Энн видела, как дочь нуждается в ее заботе, то, возможно, вела бы себя иначе.
— Она на самом деле очень хорошая, — сказала сестра.
Сергей подошел к кроватке и наклонился.
— Доброе утро, Анастасия.
Девочка некоторое время смотрела на него, потом лицо ее просветлело, в глазах и на губах заиграла улыбка.
— Она улыбается мне! — сказал Сергей, оборачиваясь к сестре. — Она начинает меня узнавать. Сестра понимающе кивнула.
— Я же говорила тебе, что она поправляется. Еще несколько месяцев, и ты ее не узнаешь. Сергей снова повернулся к кроватке.
— Я твой папа, Анастасия, — счастливым голосом произнес он. — Я твой папа, который любит тебя.
Улыбка исчезла с лица девочки, в глазах появилось прежнее равнодушие.
14
Внезапно Сью-Энн стало жалко и Сергея и себя. Это был разрыв. Но произошел он уже давно. Если бы только она не забеременела или не побоялась сделать аборт. Почему она не посчитала числа по календарю и не предохранилась? Если бы... Было слишком много «если бы», и теперь уже ничего нельзя было поделать.
Но больше всего ей было жалко дочь.
Ей хотелось любить ее, заботиться о ней, но как только она впервые увидела девочку, увидела пустое выражение ее глаз, она поняла, что не сможет любить ее. И все-таки она пыталась сначала. Однако, каждый раз видя бесцветное личико и ничего не выражающие глаза, она молча отодвигала ребенка, и сестра забирала ее.
Сью-Энн прислонила голову к спинке дивана и закрыла глаза, уносясь далеко-далеко, в те времена, кота она была еще совсем маленькой.
Отец очень редко бывал дома, разве что на Рождество и другие праздники, все остальное время он отдавал своим делам. Его заботили только магазины, Сью-Энн помнила эти желто-голубые вывески: «Дойди экономит ваши деньги». Вся жизнь отца была в этих магазинах, как, впрочем, и жизнь деда.
Ее мать была одной из первых красавиц Атланты, и Сью-Энн часто слышала от нее презрительные слова о том, что дочь пошла в отца, высокого и грузного, и совсем не унаследовала привлекательности, которой отличались все женщины по линии матери.
Уже к четырнадцати годам Сью-Энн была выше всех мальчишек в классе и безуспешно пыталась бороться с лишним весом, не в силах совладать со своим чрезмерным аппетитом. А как только у нее пошли месячные, все лицо покрылось прыщами.
Она помнила, как безутешно проливала слезы перед зеркалом, не желая появляться на людях и ходить в школу. Но мать заставляла ее, и Сью-Энн помнила, как большинство мальчишек смеялись над ее прыщавым лицом, на котором вечно оставались следы питательных масок. Она стала ненавидеть мальчишек за их жестокость, но несмотря на это всегда чувствовала приятное возбуждение, когда они заговаривали с нею или просто обращали на нее внимание.
Она не помнила, каким образом и когда начала заниматься мастурбацией, но хорошо помнила, какое облегчение это ей приносило и какой покой и умиротворение наступали после этого. Только тогда спадало терзавшее ее напряжение. Сью-Энн помнила, гак приятно было после этого лежать по утрам в постели, закрыв глаза и мечтая о том, какой красивой она станет. Однажды в комнату вошла мать и застала ее за этим занятием.
Она до сих пор помнила гневное выражение ее лица. Мать стояла в дверях спальни и смотрела, как она, обнаженная, раскинув ноги, занималась мастурбацией. Мать схватила кожаный ремень, лежавший на столике, и принялась хлестать ее. Первый удар обжег кожу и разлился невыносимой болью. Сью-Энн закричала и перевернулась на живот, стараясь избежать этих яростных ударов. Ремень раскаленным железом полосовал ее спину, ягодицы, ноги. А потом жгучее тепло охватило все тело, она закричала, дергаясь в конвульсиях, и впервые в жизни испытала оргазм.
Но несмотря на это Сью-Энн продолжала слышать гневные крики матери, хлеставшей ее ремнем:
— Грязное отродье! Ты хочешь, чтобы твои дети были идиотами? Ты хочешь, чтобы твои дети были идиотами? — И так продолжалось без конца, пока Сью-Энн не захлебнулась в слезах и боли. «Идиотами, идиотами, идиотами....»
Но единственный урок, который Сью-Энн вынесла из этого, заключался в том, что она стала запирать дверь своей спальни. Теперь уже больше ничто не мешало ее занятиям. И так продолжалось до того момента, пока сна в возрасте шестнадцати лет не познала первого мужчину. Ее бы воля, это случилось бы гораздо раньше, но мальчишки не интересовались ею. Она думала, что они просто пугаются безупречной репутации ее семьи или, как и все джентльмены с юга, слишком робкие.
В конце концов это произошло на заднем сиденье автомобиля на поляне, где обычно после школьных танцев собирались парочки. Парень еще толком ничего не успел понять, когда отступать было уже поздно. И все-таки он никак не решался сделать последний шаг.
— Ну что же ты? — сердито потребовала Сью-Энн.
— Не знаю, ты действительно думаешь, что мы должны сделать это?
Она взорвалась, проявив беззастенчивый цинизм.
— Неужели тебе не надоело, что я все время подталкиваю тебя?
В конце концов ей почти все пришлось делать самой. Однако, почувствовав сопротивление девственной плевы, парень снова остановился.
— Дальше не лезет, — прошептал он.
Но Сью-Энн уже плохо соображала, мысль о том, что осталось чуть-чуть и все может рухнуть, привела се в бешенство. Ее ногти вонзились парню в ягодицы.
— Толкай сильней, черт бы тебя побрал! Парень сделал последнее усилие, увенчавшееся успехом. Через несколько секунд все было кончено.
— Куда ты? — удержала его Сью-Энн.
— У тебя же кровь идет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы тебе было больно.
— Мне не больно.
— Правда? — неуверенно спросил он.
— Конечно, правда, давай еще разок. Быстрее, я хочу еще, давай, черт возьми, быстрее!
Буквально за одну ночь прыщи исчезли с лица Сью-Энн, и ей больше не надо было запирать дверь спальни. Потом было много парней и автомобилей, и, когда она закончила школу, перед ней открылся совершенно новый, чудесный мир. Даже порка, полученная от матери, и ее слова — все было забыто. Во всяком случае она так считала, до того момента, когда родился ребенок.
Сью-Энн казалось, что она с трудом пробирается сквозь туман. Она открыла глаза. Яркий свет бил прямо в глаза, она лежала на столе в родильной комнате и моргала, потому что туман никак не рассеивался.
Над столом, стоящим в углу, склонился доктор и две сестры, она смутно догадывалась, чем они заняты.
— Мой ребенок! — крикнула Сью-Энн, пытаясь подняться, но ремни, которыми она была привязана к столу, удержали ее.
Доктор бросил через плечо взгляд на Сью-Энн и что-то сказал сестре. Сестра подошла к ней.
— Лежите спокойно и отдыхайте.
— Что с моим ребенком?
— Ничего, отдыхайте. Все будет в порядке.
— Доктор! — закричала Сью-Энн. — Что с моим ребенком? — Она снова попыталась подняться, но сестра удержала ее. Подошел доктор. — Мой ребенок умер!
— Нет, с ребенком все в порядке, — сказал доктор. — Просто небольшие неприятности.
— Что такое?
— Головка была обмотана пуповиной. Сестра, стоявшая возле ребенка, повернулась, и Сью-Энн увидела на его лице кислородную маску.
— Что это?
— Ребенку необходим кислород, а теперь постарайтесь отдохнуть.
Сью-Энн оттолкнула руку доктора.
— Зачем?
— В таких случаях помогает кислород. Ведь не стоит рисковать, правда?
И тут Сью-Энн все поняла.
— У девочки поврежден мозг, да? Ведь первым делом повреждается мозг?
Доктор посмотрел на нее.
— Небольшая травма, — нехотя ответил доктор.
Сью-Энн внимательно посмотрела на него. Из глубины памяти всплыли слова матери: «Ты хочешь, чтобы твои дети были идиотами?»
Почувствовав внезапную боль, Сью-Энн закрыла глаза. Мать была права, мать всегда была права.
— Доктор?
— Да?
— Вы можете сделать так, чтобы у меня больше не было детей?
Он посмотрел на нее.
— Могу, но не считаете ли вы нужным сначала посоветоваться с мужем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102