! – Его возмущению не было предела.Учитель сделал в воздухе жест, снимающий все возражения:– За то самое. Мне нужно, чтобы Шапилина получила свою четверку – законную…Танька с Лешкой понимающе переглянулись: суровые санкции математика их явно не пугали.Учитель подошел к окну и, не глядя на класс, добавил:– Вас, Сталин, это тоже касается.Василий взял учебники, чернильницу и нехотя поднялся, бубня при этом себе под нос, но так, чтобы все слышали:– А что Сталин, как что, так сразу Сталин.– Василий, не дерзите. Казарин, мне 150 раз вам повторять?Лешка незаметно сделал рукой знак друзьям и покорно пересел на другую парту. Аркадий Семенович краем глаза проследил Лешкин маневр и как бы между прочим спросил:– Кстати, Казарин, вопрос на засыпку: если мои 150 предупреждений помножить на 340 пререканий Василия, сколько получится?– Пятьдесят одна тысяча, – не моргнув глазом, ответил Лешка.Учитель повторил расчеты на листке бумаги и усмехнулся:– Однако, черт возьми! Никак не могу привыкнуть…Класс погрузился в работу. Математик сначала внимательно следил за Казариным, но постепенно стал терять бдительность и потихоньку начал клевать носом. Через 20 минут Лешка положил перо в чернильницу, захлопнул тетрадь и поднялся с места. Вслед за ним поднялась и Танька. Они подошли к учительскому столу. Казарин неловким движением задел подругу, и та выронила свою контрольную на пол.– Прости, пожалуйста, – извинился Лешка и принялся собирать листочки с пола.Аркадий Семенович проснулся.– Минуточку! Дайте-ка сюда.Казарин выпрямился и протянул обе работы. Аркадий Семенович тщательно изучил контрольные, а затем, вздохнув, положил их на стол:– Я не знаю, как это у вас получается, но имейте в виду, Казарин: вы оказываете Шапилиной медвежью услугу.Танька попыталась встрять в разговор:– Аркадий Семенович… Но он устало махнул рукой.– Идите, Шапилина, идите. Кстати, Казарин, во вторник городская олимпиада. Не забудьте подготовиться.В классе послышались смешки. Учитель строго постучал указкой по столу и безошибочно установил весельчака:– А вы, Сталин, пишите, пишите…За дверями класса Танька радостно захлопала в ладоши:– Ты – гений! Я скоро сама не смогу разобрать, где мой почерк, а где ты за меня химичишь!Лешка только хмыкнул в ответ:– Комсомолка Шапилина, я не гений! Я преступник: помогаю внедрить врага в нашу советскую журналистику.Танька закатила глаза и, прикинувшись овечкой, затараторила:– Каюсь, каюсь, каюсь! Но у меня есть оправдание: математика меня не интересует.Казарин скатился вниз по перилам.– Тебя ничего не интересует, кроме Орловой и Крючкова, – вздохнул Лешка и протянул руку, чтобы взять Тань-кин портфель. Шапилина насупилась и спрятала портфель за спиной.– А история?!Лешка только махнул рукой:– Ну, разве что история…Танька, довольная маленькой победой, протянула свой портфель Казарину, и они выбежали на улицу.Весенняя Москва встретила их гудками машин, криками продавцов и звуками музыки из репродукторов. Завернув за угол школы, Лешка на секунду задержался возле газетного стенда.– Ну, чего ты там увидел? – недовольно спросила Танька. Лешка пробежал глазами «Вечернюю Москву».– Представляешь, в Измайловских прудах собираются разводить осетров и севрюг. А возле памятника героям Плевны будут пальмы сажать…Шапилина глянула через Лешкино плечо на газетный стенд.– О… «В новом доме на улице Горького открывается «коктейль-холл». А что такое коктейль?Лешка пожал плечами:– Черт его знает. Может, там морских коков будут готовить… Ладно, пошли.,Танька еще с минуту обдумывала сказанное про коктейли и коков, но затем бросила это занятие и побежала за Лешкой. Глава 2 Танька и Лешка сидели в каморке самого дорогого для них после родителей и, конечно, Сталина человека – Германа Степановича Варфоломеева. Ребятам он казался стариком, хотя, по правде сказать, Варфоломеев приходился ровесником Танькиному отцу. Скорее всего, Германа Степановича дополнительно старила его работа и абсолютное равнодушие ко всему, что творилось за порогом его каморки. Варфоломеев состоял на должности оценщика культурных ценностей Кремля с начала 20-х. Работа, которая была для него смыслом жизни, занимала все время без остатка. При этом Герман Степанович плохо ориентировался в современных реалиях. Вопросы о том, кто такая Роза Люксембург или как расшифровывается ГТО, ставили старика в тупик. Зато о любой серебряной табакерке XVI века, попавшей ему в руки, Герман Степанович мог рассказывать часами. Короче говоря, человеком он был интересным и, можно сказать, необычным. А Таньку и Лешку Варфоломеев любил как своих собственных детей, которых у пего никогда и не было. К нему они могли прибегать в любое время дня и ночи. Его рассказы всегда слушали, открыв рот, а знал Варфоломеев о Кремле, его истории, обитателях и закоулках буквально все.В этот день ребята слушали легенду о библиотеке Грозного.– … Зачем монах попытался выкрасть один из старинных манускриптов, теперь уже никто не узнает. – Голос Варфоломеева, как всегда, был мягким и завораживающим. – Только поймали его, и приказал Малюта Скуратов монаха замуровать, причем рядом со спрятанными сундуками с книгами. Плач, а потом и стоны доносились из-за стены еще много дней. А через год спустившийся в подземелье Грозный вдруг вскрикнул, указав сопровождавшим его опричникам на ту самую стену, за которой исчез навсегда монах. По старой кирпичной кладке двигалась тень в капюшоне. Говорят, экзальтированный царь потерял тогда сознание. А когда очнулся, приказал вскрыть могилу. За стеной никого не оказалось. А вскоре монаха увидели еще раз, потом еще. Говорят, последний раз он появлялся в подвалах Кремля перед самой революцией. Напугал до смерти очередных охотников за пропавшей библиотекой царя Ивана.Старик закончил рассказ, улыбнулся и хитро посмотрел на ребят.– – Что-то вы, Танка, – он всегда называл Таньку вот так, без мягкого знака, – побледнели. Неужто бросите своего Алешеньку и больше в подвалы за ним не полезете?Белая краска на щеках Тани сменилась красной.– Во-первых, он не мой, – ехидно произнесла она. – Он у нас, как известно, гений, а гении принадлежат всему человечеству…– Танька, прекрати. – Лешка улыбнулся. – Я конечно же гений, это даже не обсуждается… – Он покосился на Таньку, которая о чем-то в этот момент усиленно думала. -…но это ничего не меняет, – продолжил Казарин. – Библиотеку я все равно найду, и никакой монах меня не остановит. Ну а если появится, то я его вежливо так попрошу проводить меня на место. Он-то точно дорогу знает.Варфоломеев, продолжая протирать старинный позолоченный кубок, усмехнулся и хотел что-то сказать в ответ. Но в это время Танька вскочила с места.– Герман Степанович, – затараторила она, – вы Верку Чугунову знаете? Да знаете вы ее. Она с нами несколько раз приходила. Такая… ну, в общем, никакая… Ну, это неважно. Так вот, ее мать рассказывала, что ей рассказывала одна тетенька, которая работает в столовой, что однажды ночью видела, как монах вдоль стены крался. И еще домработница Молотовых его тоже два раза видела. Вот!Лешка закатил глаза к потолку и издевательски мягко спросил:– И чего?– Да ничего. Просто если постараться, то можно этого монаха выследить.– Комсомолка Шапилина, бросьте эти вредные истории распространять. Никаких монахов нет – их всех революция упразднила. Ты что, не знаешь об этом?– Дурак! – обиделась Танька. – Герман Степанович, ну скажите ему, что монах существует.Варфоломеев поглядел из-под очков на ребят.– Насчет монаха – не знаю. А вот библиотека – точно есть.– Ну, это понятно, только вот где она? – Лешка тяжело вздохнул. – Сколько уже времени ее ищут – и ничего. Герман Степанович, а Стеллецкий будет еще в Кремле раскопки вести?Варфоломеев нахмурился и стал пуще прежнего натирать золотой кубок.– Чего не знаю, того не знаю, – неохотно ответил он. – Думаю, что нет. Как ты мог заметить, посторонних в Кремле все меньше и меньше. Другие времена настали, мил-человек.Это старорежимное «мил-человек» всегда очень забавляло Лешку. Постоянно применяли это выражение лишь двое: Варфоломеев и Лешкин отец. Впрочем, ничего странного здесь не было – дружили они давно. Вернее, не дружили – приятельствовали.– Ну ладно, вы аккуратно протрите шкатулку, а я пойду кубок на место поставлю.«Варфоломеев тяжело поднялся и своей обычной шаркающей походкой направился к выходу. Когда он скрылся за дверью, Лешка резко обернулся к Таньке.– Монах не монах, а от колодца в Арсенальной надо пробираться не внутрь территории, а вдоль стены, к «Потешному»! Это я теперь точно знаю. После школы завтра встречаемся…Таня остановила Лешкин порыв одним движением руки, проведя своей ладошкой по его лицу сверху вниз.– Лешечка, нельзя так обращаться с женщинами. Причем с красивыми и привлекательными.Танька подошла к маленькому зеркальцу на стене и с удовольствием стала рассматривать свое отображение.– После истории с монахом, – кокетливо сказала она, – я должна прийти в себя… VЛешка нахмурился.– Ладно, один пойду, – буркнул он.Шапилина ничего не успела ответить, потому что в комнаау вернулся Варфоломеев.– Ну-ка, идите сюда.Варфоломеев держал в руках небольшую книжицу в сафьяновом переплете.– Глядите…Страницы книги сильно пожелтели, но каллиграфически написанные тексты на кириллице сохранились хорошо. На форзаце без труда можно было прочесть: «Писано октября 12-го, года 1561 от РХ, монахом Ларионом Кущиным».– Что это за книга? – удивился Казарин.Варфоломеев выдержал театральную паузу и тихо произнес:– Молитвенник царя Ивана. Лешка присвистнул.– А знаешь, где я се нашел? – не давая опомниться, спросил его Герман Степанович.Лешка только пожал плечами.– В одном из подземных ходов под Тайницкой башней… А теперь скажи мне: что делать такой книжке в подземном ходе?Чем больше Лешка смотрел на эту книгу, тем правдивее казался ему рассказ старика. Он глядел в прошлое, а прошлое глядело на него своими пожелтевшими страницами. Казарин тогда еще не знал, что поиск библиотеки царя Ивана Грозного не только превратится в дело его жизни, но и явится прологом загадочных и невероятных событий, участником которых доведется ему стать. Глава 3 Павел Петрович Шумаков был из тех людей, которых не сразу и разглядишь. А разглядев – тут же забудешь. В свои 55 лет он имел лакированную залысину на голове, которую старательно зачесывал остатками волос с затылка, упитанное брюшко и легкую отдышку. По кремлевским коридорам он обычно передвигался стремительной суетливой походкой. А как не бегать и не суетиться? Ведь в обороне Царицына Павел Петрович участия не принимал. Да и стаж в РКП(б) оставлял желать лучшего: всего-то с 1921 года. Тем не менее карьеру Шумаков сделал нешуточную, отмахав путь от рядового деревенского милиционера до помощника коменданта по хозяйственной деятельности. А все потому, что с детства усвоил Павел Петрович одну простую истину: что поручено – делай старательно, а себя не выпячивай. Кого не видно и не слышно – тому и не завидуют. Повидал он на своем веку, как летели головы тех, кто на эту самую голову старался быть выше. А начальству ближе те, кто услужлив да все больше помалкивает. Так и вышло: время и лихие годы расчистили Шумакову дорогу от комиссаров-горлопанов. Она-то и привела его прямиком в Кремль…Ключ в замке повернулся несколько раз, и дверь отворилась. В квартире было тихо и темно. Лишь в гостиной горел свет. Павел Петрович снял в прихожей пальто, повесил его на вешалку и осторожно, на цыпочках, проскользнул в кабинет. Подойдя к письменному столу, он выдвинул ящик и вынул из него перочинный нож. Аккуратно поддев лезвием две паркетные плитки, он извлек из тайника плоский кофр с крохотным замочком. Затем Павел Петрович расстегнул верхнюю пуговицу френча и снял с шеи шнурок, на котором висел небольшой ключ. Открыв им замок, Шумаков раскрыл кофр и слегка наклонил его. На ладонь, переливаясь всеми цветами радуги, высыпалось несколько бриллиантов, и в этот момент в комнате зажегся свет.– А я и не слышала, как ты вошел, – раздался за его спиной женский голос.Шумаков вздрогнул, попытался дрожащей рукой высыпать обратно в кофр камни и резко обернулся. Несколько камней со звоном упали на пол.– Лидочка? – На его потном лице изобразились одновременно испуг и удивление. – А я думал, ты спишь…Красивая женщина лет тридцати в длинном бархатном халате подошла к окну, за которым виднелись красные зубцы кремлевской стены, и задернула штору.– Что это, Павел Петрович, ты среди ночи по полу ползаешь? – не глядя на мужа, проговорила Лидия Васильевна.– Да это я… понимаешь… того… Запонка куда-то закатилась… Вот я и…– Запонка? – насмешливо переспросила Лидия Васильевна и села на диван. – Как интересно. А я что-то не припомню у тебя бриллиантовых запонок.Павел Петрович густо покраснел.– Что ты городишь? Какие бриллианты? – От волнения он забыл, что продолжал стоять на коленях.– Те самые, что ты хранишь под полом. Хорошо, что я первая про это узнала, а не домработница. Ты бы хоть встал, а то тошно на тебя смотреть.Павел Петрович опомнился и вскочил на ноги. Выглядел он действительно смешно, если не сказать – отвратительно.Шумаков забегал по кабинету из угла в угол, не зная с чего начать. В этот момент он напоминал школьника, пойманного на постыдной шалости. Лидия Васильевна явно не желала помочь мужу, дожидаясь от него самого каких-нибудь объяснений. Она молча открыла коробочку папирос «Метро» с изображением станции «Охотный ряд», изящно закурила и выпустила дым.– Представляю, как от твоей беготни у Кагановичей в спальне сотрясается люстра. Умора.Шумаков остановился и заговорил быстро и сбивчиво.– Хорошо, хорошо, хорошо… Это совсем не то, что ты думаешь. Совсем не то!Он подскочил к жене, плюхнулся на диван рядом и попытался схватить ее за руки.– Эти камни мне достались случайно, понимаешь? Я их не хотел брать. Так получилось…Лидия Васильевна с брезгливостью выдернула свои руки из потных ладоней мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40