— Я хочу сказать, что вы родились в далеком будущем от момента создания, но сотворены из материи, которая была внутри шара, если вы меня понимаете.
— А как же Вечный Город? — спросила Миранда.
— Возможно, он будет создан в далеком будущем; а вы как думаете?
— Кем? — спросил Пуг.
Накор пожал плечами.
— Не знаю, и в данный момент меня это не волнует. Быть может, ты сам, когда тебе стукнет тысяча лет, создашь его и отправишь назад, к началу времен, чтобы вам с Маркосом было откуда наблюдать рождение вселенной.
— Новорожденная вселенная и тысячелетние маги, — проворчал Доминик, начиная терять терпение.
Накор тронул его за руку.
— А почему бы и нет? Мы знаем, что путешествие сквозь время возможно. Кто знает, что такое время?
Все поглядели друг на друга, и каждый начал предлагать свой ответ, но скоро все замолчали.
— Время есть время, — сказал Доминик. — Оно отмечает ход событий.
— Нет, — сказал Накор. — Это люди отмечают ход событий. Времени на это плевать; оно просто есть. Но что оно есть? — Он радостно улыбнулся и сам же ответил:
— Время — это то, что не дает всему произойти одновременно.
Брови Пуга поползли вверх.
— Так в шаре все случалось одновременно?
— А потом вселенная изменилась! — с восторгом завопил Накор.
— Почему? — спросила Миранда.
Накор пожал плечами.
— Кто знает? Просто так было. Пуг, ты мне говорил, что, когда вы в последний раз нашли Маркоса, он начал сливаться с Саригом. Был ли он еще Маркосом или уже Саригом?
— На какое-то время и тем, и другим, но все еще главным образом Маркосом.
— Жаль, что я не могу спросить его: «Когда вы сливались, было у тебя ощущение, что ты перестаешь быть Маркосом?» — На мгновение Накор загрустил, но потом к нему вернулась улыбка. — Я думаю, можно смело утверждать, что чем больше ты становишься одним целым с богом, тем меньше остаешься собой.
— Кажется, я понимаю, — сказал Доминик.
— Что? — спросила Миранда.
— К чему этот чокнутый клонит. — Старый аббат постучал себя пальцем по голове. — Разум. Квинтэссенция божества, «все», которое он называет «материей». Если перед рождением вселенной происходило все одновременно, тогда все было всем. Никакого разделения.
— Да! — крикнул Накор, восхищенный догадливостью аббата.
— И вот, по причинам, которых мы никогда не узнаем, началось разделение целого. Это «рождение» вселенной стало для нее средством… — Глаза аббата расширились. — Это была вселенная, пытающаяся осознать себя!
Глаза Томаса сузились.
— Не улавливаю. Люди могут осознавать себя, как и другие разумные существа или боги, но вселенная… Она просто есть, и все.
— Нет, — сказал Накор. — Почему люди? Почему другие разумные существа?
— Я не знаю, — сказал Пуг.
Накор стал серьезен.
— Потому что обрести смертность для вселенной, для той материи, о которой я говорю, это средство постичь себя, осознать себя. Жизнь в любом проявлении
— эксперимент, проведенный вселенной, и каждый из нас возвращает ей знание о ней самой, когда умирает. Маркос сделал попытку стать одним целым с богом и узнал, что, утрачивая смертности, утрачиваешь и способность сознавать себя. Низшие боги меньше себя понимают, чем смертные, а высшие, готов держать пари, вообще не знают себя.
Доминик кивнул.
— Слеза Богов позволяет нашему ордену говорить с высшими богами. Это очень непросто. Мы редко пробуем это делать, а когда пробуем, чаще всего общение заканчивается ничем. — Старый аббат вздохнул. — Слеза — ценный дар, поскольку позволяет нам творить чудеса, которые убеждают верующих в том, что Ишап еще существует, и мы должны служить ему и готовить его возвращение, но даже природа того бога, которому мы поклоняемся, находится далеко за пределами нашего понимания.
Накор рассмеялся.
— Ну что ж, теперь, если эта вселенная была рождена в тот день, когда Маркос, Пуг и Томас все это видели, что это о ней говорит?
— Я не знаю, — признался Пуг.
— Она — ребенок, — сказал Накор.
Пуг засмеялся и долго не мог успокоиться.
— Вселенной несколько миллиардов лет, по моим подсчетам.
Накор пожал плечами.
— Для нее это может быть то же, что для нас пара лет, и что тогда?
— К чему вообще весь этот разговор? — сказала Миранда.
— Да, — сказал Томас. — Все это замечательно, но у нас еще уйма проблем, которые надо решить.
— Это верно, — кивнул Накор, — но чем больше мы узнаем о том, с чем мы столкнулись, тем больше у нас шансов их решить.
— Согласен, но с чего начать?
— Я спрашивал уже — почему мы думаем? Возможно, у меня есть кое-какая идея. — Накор сделал паузу и продолжал:
— Предположим на мгновение, что все во вселенной, все, что в ней было, есть и когда-либо будет, связано между собой.
— То есть мы сообща пользуемся чем-то одним? — спросил Доминик.
— Нет, не только; мы все одно целое. — Накор посмотрел на Миранду и Пуга.
— Вы называете это магией. Я — фокусами. — Он повернулся к Доминику. — Ты называешь это молитвой. Но все это — одно и то же, а именно…
— Ну? — поторопил Пуг.
— Вот тут я испытываю затруднение. Я не знаю, что это. Я называю это материей. — Накор вздохнул. — Это некая единая сущность, из которой состоит все.
— Можно назвать это духом, — предложил Доминик.
— Можно назвать это прачечной, — сухо сказала Миранда.
Накор засмеялся.
— Как бы там ни было, мы — часть этого, и это — часть нас.
Пуг помолчал немного.
— Так и с ума сойти недолго. Я чувствую, что я почти на грани понимания чего-то, но не могу ухватить.
— И какое это имеет отношение к тому, чтобы восстановить порядок?
— Любое. Никакого. Я не знаю, — покорно сказал Накор. — Просто это то, о чем я думаю.
— Многое из того, о чем ты говорил, похоже на то, что я когда-то знал, будучи Ашен-Шугаром, — заметил Томас.
— Надо думать, — кивнул Накор. — Вселенная — это живое существо непостижимой сложности и размеров. Если нет другого слова, назовите это богом. Возможно, Создатель. Я не знаю.
— Маркос называл его Прародителем, — сказал Томас.
— Отлично! — воскликнул Накор. — Бог-Прародитель, Единый над всеми, как ишапианцы называют Ишапа.
— Но ты же говоришь не об Ишапе, — сказал Доминик.
— Нет. Он, конечно, важный бог, но не Прародитель. Я вообще не думаю, что у этого Прародителя есть имя. Он просто есть. — Накор вздохнул. — Вы можете вообразить себе существо с миллиардами звезд в голове? У нас есть кровь и желчь, а у него — миры, кометы и разумные существа… Да все! — Накор был явно взволнован придуманным им самим образом, и Пуг, поглядев на Миранду, заметил, что она улыбается, потому что ее, как и его, позабавила восторженность этого странного человека. — Прародитель, если вам угодно, знает все, является всем, но он — ребенок. Как дети учатся?
Пуг, который когда-то растил детей, сказал:
— Они наблюдают, их поправляют родители, они подражают…
— Но, — перебил Накор, — если вы — Бог, и у вас нет ни Бога-Мамы ни Бога-Папы, как вам учиться?
Миранду развеселила такая постановка вопроса.
— Понятия не имею, — засмеялась она.
— Вы экспериментируете, — сказал Доминик.
— Да, — кивнул Накор, и его улыбка стала еще шире. — Вы пробуете. Вы создаете, например, людей и отпускаете их на волю, посмотреть, что из этого выйдет.
— Так мы что — космический театр кукол? — сказала Миранда.
— Нет, — ответил Накор. — Бог не смотрит, как мы пляшем на космической сцене, потому что бог — тоже марионетка.
— Ничего не понимаю, — признался Пуг.
— Вернемся к вопросу, почему мы думаем, — объяснил Накор. — Если бог — все, то есть разум, дух, мысль, действие, грязь, ветер, — он посмотрел на Миранду, — прачечная, все, что есть и что может быть, тогда каждая вещь, которой он является, должна иметь цель. Для чего служит жизнь? — задал он риторический вопрос. — Для развития мысли. А что такое мысль? Средство для осознания? Некий отрезок между физическим и духовным. А время? Отличный способ разделить вещи. И наконец, для чего служат люди, эльфы, драконы и все существа, которые мыслят?
— Для того, чтобы дух мог осознать себя? — предположил Доминик.
— Правильно! — воскликнул Накор. Казалось, он сейчас пустится в пляс. — Каждый раз, когда кто-нибудь из нас попадает в зал Лимс-Крагмы, мы делимся своим жизненным опытом с богом. Потом мы возвращаемся назад, и все повторяется снова и снова.
Миранду не убедили его рассуждения.
— Вы что же, хотите сказать, что мы живем во вселенной, где зло — такое же порождение бога, как и добро?
— Да, — сказал Накор. — Потому что бог не воспринимает это как добро или зло. Бог как раз пытается узнать, что есть добро и что есть зло. Для него это просто некие особенности поведения живых существ.
— Похоже, он тугодум, — сухо вставил Пуг.
— Нет, он просто очень большой! — возразил Накор. — Он получает уроки миллиард раз на дню, в миллиарде миров!
— Однажды мы с Пугом спросили Маркоса, что будет с нашей необъятной и сложной вселенной, если на одной маленькой планете выпустить валхеру. Он сказал нам, что после Войн Хаоса природа вселенной изменилась и что возрождение валхеру в Мидкемии изменит сложившийся порядок вещей.
— Я так не считаю, — сказал Накор. — О, то есть это, несомненно, было бы большим несчастьем для всей Мидкемии, но в конечном счете вселенная сама приведет себя в порядок. Бог учится. Конечно, миллиарды людей могут умереть, прежде чем случится то, что восстановит сложившийся порядок.
Миранда сказала:
— Все это звучит совершенно бессмысленно!
— С вашей точки зрения, наверное, так и есть, — сказал Накор. — Но мне приятно думать, что смысл в том, что мм учим бога поступать правильно — мы поправляем ребенка. Мы говорим ему, что за хорошее стоит бороться, что доброта лучше, чем ненависть, что созидание лучше, чем разрушение, и еще многое в этом роде.
— Как бы там ни было, — сказал Пуг, — для жителей Королевства это сейчас вопрос далеко не первостепенной важности.
— Накор прав, — сказал вдруг Кэлис. Все посмотрели на него. — Он только что помог мне понять, что должно быть сделано и почему я здесь.
— Почему же? — спросила Миранда.
Кэлис улыбнулся:
— Я должен открыть Камень Жизни.
***
Эрик осушил кубок. Охлажденное белое вино было обычно для этой части герцогства.
— Спасибо, — сказал он и отбросил пустую бутылку.
Принц Патрик, Оуэн Грейлок и Манфред фон Даркмур сидели с Эриком за столом. В комнате собралось немало нобилей. Одни были одеты щегольски, другие, наоборот, были испачканы грязью и кровью, как Эрик.
Патрик сказал:
— Вы славно потрудились, учитывая скорость, с которой пал Крондор.
— Благодарю вас, ваше высочество, — сказал Эрик.
— Жаль только, что у нас не было побольше времени на подготовку, — вставил Грейлок.
— Времени никогда не бывает достаточно, — заметал Патрик. — Будем надеяться, что мы сделали все, чтобы остановить их здесь, в Даркмуре.
Вошел гонец и, отдав честь, вручил Грейлоку письмо. Оуэн развернул его и сказал:
— Плохие новости. Южных резервов у нас больше нет.
— Нет? — переспросил Патрик, в расстройстве ударив кулаком по столу. — Предполагалось, что они дождутся, пока вражеская армия пройдет, и ударят на нее с тыла. Что произошло?
Оуэн протянул свиток принцу, а для остальных пояснил:
— Кеш. Они переместили свою армию чуть южнее Дергана. Южное крыло врага и так было зажато слишком сильно, а когда на них навалились с фланга кешийцы, а с фронта — пигмеи, Королева повернула на север, наткнулась на наши укрепления и захватила их.
— И Кеш ввязался в войну? — спросил старый нобиль, которого Эрик не знал.
— Этого следовало ожидать, — сказал Патрик. — Если мы переживем эту войну, Кеш еще доставит нам немало хлопот.
— А как же лорд Сутерланд? — спросил нобиль. У него был очень усталый вид.
— Герцог Южных Болот мертв. Грегори, как и граф Лэндрета, погиб в бою. Господа, если это донесение верно, нам больше нечего надеяться на помощь с юга, — сказал Грейлок.
Один из щегольски одетых нобилей предложил:
— Может быть, нам стоит отступить к Малакз Кросс, ваше высочество?
Принц бросил на него уничтожающий взгляд и оставил эти слова без комментариев. Посмотрев на Эрика, он сказал:
— Господа, сквайры покажут вам ваши апартаменты. Там вас ждет чистая одежда и ванная. Через час буду рад видеть вас у себя на обеде. — Он встал. Вслед за ним поднялись остальные. — Продолжим обсуждение на рассвете. Утро вечера мудренее. — С этими словами он вышел из комнаты.
Манфред нагнал Эрика и Оуэна у двери.
— Ну, господа, похоже, сложилась неловкая ситуация.
Эрик кивнул.
— Я это понял еще на мосту.
— Осмелюсь напомнить вашей милости, что мы — люди принца, — сказал Оуэн.
Манфред только рукой махнул.
— Скажите это моей матери. — Он грустно улыбнулся. — Но лучше не говорить.
— Мы не можем заниматься делами и одновременно бегать от твоей мамаши, Манфред, — заметил Эрик.
— Эрик прав, — сказал Оуэн.
Манфред вздохнул.
— Ну-что ж. Оуэн, я велел нашему мечмастеру освободить для вас ваши прежние апартаменты; я подумал, что там вам будет удобнее. По правде говоря, здесь слишком много народу.
Оуэн улыбнулся.
— Готов поспорить. Перси от этого не в восторге.
— Ваш бывший помощник вообще ни от чего не бывает в восторге. Он родился с вытянутым лицом. — Повернувшись к Эрику, Манфред сказал:
— Твоя комната рядом с моей. Чем ближе ты будешь ко мне, тем меньше вероятность, что мать подошлет к тебе убийц.
Эрик с сомнением покачал головой.
— Герцог Джеймс хотел ее урезонить.
— Никто не в состоянии урезонить мою мать, — ответил Манфред. — Подозреваю, что еще до наступления ночи ты сам в этом убедишься. Теперь давай я тебя провожу. — Повернувшись к Грейлоку, Манфред сказал:
— Увидимся за ужином, Оуэн.
— Милорд, — поклонился Оуэн, и они втроем вышли из комнаты. Оуэн пошел в одну сторону, а Манфред повел Эрика в другую.
— Замок довольно большой, — сказал Манфред. — Здесь легко заблудиться. В случае чего спрашивай слуг, они покажут дорогу.
— Не знаю, надолго ли я здесь задержусь, — сказал Эрик. — Неизвестно, что мне поручат. Я заменял Кэлиса при отступлении, но теперь этот путь уже пройден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77