Вот ее отец в пижаме и домашних тапочках хочет зайти в дом, в котором она знала, тепло, как в печке, потому что они всегда включали термостат на полную мощность. Пусть он внесет один ее чемодан. Ей будет достаточно легко отнести его обратно, когда она поедет в гостиницу. – На заднем сиденье.
Отец открыл дверцу и вытащил сумку.
– По крайней мере Зака ты устроила в приличное место, – заметил он.
– Откуда ты знаешь… – Харриет даже не стала заканчивать фразу. Конечно, Хэролд и Шарлин знали, что она уже побывала в доме у Оливии и что Зак остался там ночевать. Система информации в Дулитле работала исправно.
Чего они не знали, это где она была между той остановкой и этой и, конечно же, с кем она была. И это к лучшему. Некоторые вещи в жизни должны оставаться в тайне. Она пошла рядом с отцом к дому.
– Микки сказал, что в ресторане ты встретила симпатичного парня, – сказал отец.
Харриет чуть не споткнулась о ступеньку.
– Кто такой Микки?
– Он работает со мной на лесном складе. А по ночам подрабатывает барменом в «Веранде». – Он открыл парадную дверь. – Полагаю, ты не узнала его.
– Нет, – согласилась Харриет. – Совершенно точно не узнала. – Она сделала глубокий вдохи переступила порог родительского дома.
В доме пахло, как всегда на Рождество. Корицей и яблоками. Хвоей и мятой. Кедром и сухой ароматической смесью с миррой и пачули. Огоньки на елке не горели, но серебряный дождик сверкал в свете настольной лампы, установленной рядом с любимым креслом ее отца, потертым старым откидывающимся креслом, которое стояло перед венецианским окном, всегда на одном месте, сколько помнила себя Харриет.
Отец опустил её кожаную сумку на пол.
– В любом случае мы поняли, что, если вы двое поладили, может быть очень поздно, когда ты доберешься сюда, так что я велел Шарлин ложиться спать, а сам посижу, покараулю.
Харриет удивленно посмотрела на отца. Он действительно ждал ее. Она даже не позвонила им, чтобы спросить, может ли она остановиться у них. И только самый непредвиденный случай привел ее сегодня сюда. И все же ее отец был готов всю ночь продремать в кресле, время от времени поглядывая в окно, не затормозит ли рядом с домом какая машина. «Я ужасная, – сказала она себе. – Эгоистичная, злая и жестокая». Потом она покачала головой. Нет, она не такая. Это из-за отношений с родителями она так себя чувствовала, но она не плохая. Но… один разговор с отцом, и вот она начинает ругать себя.
Харриет вздохнула и плюхнулась на диван. Он был покрыт тканью с цветами, которую она, кажется, раньше не видела. К счастью, красно-зеленый афганский ковер закрывал почти весь рисунок.
– Полагаю, ты также знаешь, что меня останавливал новый шеф полиции, – сказала она, снимая пальто. Отец уселся в кресло.
– Так я и узнал, что ты на «хаммере». Не то чтобы этот новый парень болтает о своих делах, – сказал он. – Но он упомянул это Дженифер Джейни, а она позвонила твоей матери, вот так мы и узнали, что ты здесь.
Харриет кивнула, обмахиваясь ладонью. Ей придется открыть окно в своей комнате. Это всегда раздражало ее мать. Она жаловалась, что это вредно для отопительной системы. На взгляд Харриет, единственной проблемой была жара, такая, что можно было бы поджарить гуся.
Она улыбнулась, немного кривовато. Сегодня она была жареным гусем. Засунутым в печь без всякой надежды на спасение.
Харриет обняла руками колени.
– Он женат на Дженифер Джейни?
Отец кивнул:
– Верно. – Он усмехнулся. – Никто в Дулитле никогда не думал, что такое случится. – Он посмотрел в противоположный от Харриет угол комнаты, лицо его было печальным. – Я полагаю, ты никого не встретила?
– Нет, и ты знаешь, что я не собираюсь больше выходить замуж.
– Донни не хотел бы, чтобы ты тосковала по нему. И это не ранит чувства мисс Оливии, если тебя это останавливает.
Харриет мысленно досчитала до десяти.
– Как магазин?
Отец покачал головой:
– Не так хорошо, как могло бы быть. Не пойми меня неправильно. Я зарабатываю достаточно денег на лесном складе, но ты знаешь, что твоей матери этот магазин очень дорог. В некоторые недели мы получаем прибыль, в другие немного теряем. – Он нахмурился. – Мы не можем конкурировать с большими магазинами у шоссе. Но это ничего. У нас хватило здравого смысла потихоньку выкупить здание, так что нам не приходится беспокоиться об оплате аренды.
Харриет никогда не знала, что они владеют зданием на площади. Она и ее родители никогда не говорили о деньгах. Это было неловко, при том, что она была гораздо обеспеченнее, чем они. Они с Донни однажды предлагали им помощь, и ее отец так обиделся, что только после смерти Донни простил их за то, что они хотя бы предположили, что он возьмёт деньги у своей дочери или зятя.
– Это хорошо, – сказала она и замолчала: Харриет стала разглядывать коллекцию рождественских безделушек, покрывающих журнальный столик. Маленькая деревня со сделанным из ваты снегом стояла в центре. Одно блюдо граненого стекла было наполнено красными и зелеными «эм-энд-эмс», другое – мятными леденцами. Харриет наклонилась и взяла горсть «эм-энд-эмс».
Отец откинулся в кресле и сложил руки на животе.
– Как приятно, что ты дома, – сказал он, как будто говоря сам с собой.
Харриет подавилась конфетой. Она закашлялась, и отец вскочил. Он мягко похлопал ее по спине.
– Спокойнее! – воскликнул он. – Ты в порядке?
Она сглотнула и кивнула:
– Все хорошо. Может быть, стакан воды поможет.
Отец встал и вышел из комнаты.
– Хэролд? – позвал голос ее матери со второго этажа. – Это ты?
– И кое-кто еще, – ответил он.
По покрытым ковром ступеням зазвучали шаги.
Харриет кашлянула и постучала себя по груди.
Мать появилась на пороге, ее худое тело было закутано в ярко-розовый халат, волосы убраны под ночной чепец. Харриет не могла поверить, что кто-то еще носит такие чепцы. На узком носу низко сидели очки.
– Ну и ну, это же Харриет после стольких лет приехала домой, чтобы переночевать! – воскликнула мать. – Твой отец говорил, что ты приедешь сегодня сюда, но я сказала ему, что не стоит рассчитывать на это. Но ты же знаешь Хэролда, он все равно не стал ложиться. – Она огляделась. – А где твой отец?
– Вот и я, – сказал отец, возвращаясь в комнату и неся кружку с водой для Харриет.
Она сделала большой прохладный глоток. Конфета растаяла, и ей стало гораздо лучше. Она поставила чашку на журнальный стол, а потом снова взяла.
– Эй, это же моя кружка.
Отец кивнул.
– Та, что я сделала на уроке труда в десятом классе. – Харриет не знала почему, но вид этой старой вещицы сделал ее ужасно сентиментальной. – В тот день я чуть не сломала печь для обжига, потому что слишком сильно разогрела ее.
Ее мать торопливо вошла в комнату и села на край другого кресла, очень мягкого и обитого такой же новой цветочной тканью.
– Твой отец каждое утро пьет из нее свой кофе без кофеина. Никакая другая чашка его не устраивает. Нет уж, или эта чашка должна быть наготове, или он встает из-за стола и сам моет ее.
Харриет посмотрела на кружку. Сначала она хотела сделать изящную, но потом решила по-другому. Она сделала саму кружку ярко-желтой, а ручку красной. По краю нарисовала ободок из темно-синих «X» и «О». Харриет посмотрела на отца:
– Она правда твоя любимая?
Он пожал плечами и снова сел в кресло.
– Она как раз такая, как надо, – сказал он.
Харриет кивнула. Ей хотелось, чтобы он сказал что-то еще, впрочем, и этого было достаточно. Она так редко получала похвалы от родителей. Смешно, как она унижалась, чтобы получить хоть какой-то знак, что они ценят ее и признают ее талант. Она посмотрела на картину, над креслом отца. Это был все тот же, «раскрась по номерам» пейзаж, который ее мама сделала, когда Харриет училась в пятом классе. Синие краски посерели, зеленые стали охряными, а весь свет, который когда-то так сиял, потускнел под солнечными лучами, падающими из окна.
Ни одна из ее ранних картин не висела на стенах. Было время, когда она работала, чтобы угодить им. Она приходила домой из школы, волоча свой последний художественный проект, чтобы показать им, желая, чтобы они признали красоту, которую она создала на холсте. Они кивали и говорили:
– Ну только посмотрите на это, и о чем ты думала? И вот этому теперь учат в школе? – Потом они садились у кухонного стола и обсуждали, не стоит ли пойти на родительское собрание и попросить миссис Эдисон придерживаться основ на уроках изобразительного искусства.
Однажды к ним влетела Харриет и сообщила самым взрослым голосом; что если они осмелятся пойти в школу, она нарисует их голыми на фасаде школы.
Они в изумлении уставились на нее. Рот отца открывался и закрывался, открывался и закрывался.
Мать провела пальцами по своим коротким волосам и снова и снова повторяла:
– Она не мой ребенок, клянусь.
Но конечно, Харриет была ее ребенком. Когда-то Харриет попыталась доказать, что это не так, но сдалась после того, как нашла свое свидетельство о рождении и объявление в местной газете. Внешне она была похожа и на мать, и на отца.
Особенно сейчас, когда она весила значительно меньше, чем в юности. Ей было ненавистно это признавать, но у нее был такой же подбородок, как у Шарлин, и зеленые глаза Хэролда.
Мать всплеснула руками.
– Ты, наверное, умираешь с голоду, – сказала она, вскакивая с кресла. – Давай, я принесу тебе перекусить.
Харриет подняла руку:
– Все хорошо, – сказала она.
– Ты похожа на тростинку, – ответила мать. – У меня как раз есть свежий пирог. Морковный. У Зака это любимый, как ты, я уверена, наверняка знаешь. Я испекла его специально для него, но он не будет против, если мы отрежем кусочек.
– Я не голодна, – сказала Харриет, хотя мать все равно торопливо вышла из комнаты.
– Ты могла с таким же успехом разговаривать с ковром, – сказал отец. – Она накормит тебя, даже если завтра будет целый день жаловаться, что берегла этот пирог для твоего сына.
Харриет удивленно посмотрела на отца:
– Ты понимаешь, да?
Он провел пальцами по подлокотнику кресла.
– Больше, чем ты думаешь. – Он смотрел в противоположную сторону, куда-то между елкой и тикающими часами с кукушкой. – Твоя мама, она желает тебе добра, – сказал он.
– Да, – едва слышно ответила Харриет. – Почему ты всегда носишь темно-синие пижамы?
Он резко обернулся и пристально посмотрел на нее:
– Забавно, что ты об этом спросила.
– О-о?
Он почесал рукой подбородок.
– Никто никогда не спрашивал меня.
– Даже мама?
Он покачал головой и улыбнулся:
– Нет.
– Хм-м-м. – Харриет не знала, удобнее ли ей сейчас с отцом или, напротив, труднее, чем было раньше.
– Просто они мне нравятся, – сказал он. – Без какой-то особенной причины.
– Как тебе нравится каждый день пользоваться моей кружкой?
– Ну да, – ответил он, улыбаясь ей. – Можно сказать, мне нравятся вещи, к которым я давно привык.
– Эдвард тоже такой, да? – Харриет не знала, почему слова отца заставили ее подумать о младшем брате, но она вдруг вспомнила о нем.
– Да, он такой же. – Отец откинулся в кресле. – Неудивительно, что твоя мама всегда клялась, что ты не ее дочь.
– А вот и мы! – воскликнула Шарлин, торопливо входя в комнату с огромным куском морковного пирога с глазурью из сливочного сыра на обеденной тарелке. Она поставила ее на журнальный столик и положила рядом вилку и бумажную салфетку. – Вот, ешь, – сказала она, возвращаясь в свое мягкое кресло и накрывая колени полой ярко-розового халата.
Харриет чувствовала, что ей не остается ничего другого, кроме как податься вперед и взять вилку. Сколько раз она делала именно это в надежде угодить матери, съев за обедом все, что подавалось на стол. В конечном счете ее мать откусывала лишь маленькие кусочки, пробовала и вскакивала, чтобы принести еще еды остальным. В результате ее мама была худой как щепка, а Харриет толстела. Она положила вилку на салфетку.
– Ты не против, если я съем это позже?
– О нет, конечно, нет, – ответила мать. – Я отрезала его специально для тебя. Зак не будет против, если в его пироге будет не хватать крошечного кусочка. Он хороший мальчик. Расскажи мне, как он и какое было настроение у бедняжки Оливии, когда ты видела ее сегодня вечером?
– Оптимистичное, – ответила Харриет, глядя на кусок пирога, как будто это была ядовитая змея. – Она очень надеется, что после операции будет чувствовать себя гораздо лучше.
Мать вздохнула.
– Я всегда говорю, можно только молиться и надеяться. – Она повернулась к Хэролду: – Я все равно думаю, что завтра тебе нужно съездить к Смитам и привезти Зака сюда. Для мисс Оливии будет тяжело принимать гостя в такое время.
– Он будет жить со мной, – сказала Харриет.
– О, моя дорогая, конечно, но так будет тесно, – ответила мать. – И к тому же я поселила в твою комнату близнецов, так что тебе придется терпеть малышей, а Эдвард и Хани будут в его старой комнате. Так что остается только диван, а я не уверена, что он достаточно длинный для маленького Зака.
Харриет теребила ткань своей юбки.
– Я заказала номер в «Скулхаус инн».
У матери отвисла челюсть.
Отец пристально смотрел в окно.
– А зачем ты сделала это? – Мать вскочила и бросилась к окну. Она дернула занавески, потом бросилась к двери и выключила свет на крыльце. – У тебя есть здесь комната, и мы ждем, что именно здесь ты остановишься. Ты ведь не часто приезжаешь, по раз ты здесь, должно быть именно так.
– Если она не хочет жить здесь, не надо заставлять, – заметил отец.
И опять стрелы чувства вины достигли цели.
– Я останусь сегодня ночью, – сказала Харриет, вставая. Она наклонилась, взяла огромный кусок пирога. И добавила: – Давайте разберемся с этим завтра, хорошо?
Мать всплеснула руками:
– Это неплохая идея. Но утро наступит рано. Мне нужно будет пойти в магазин к восьми часам, так что, если ты хочешь получить завтрак, тебе придется встать задолго до этого.
Харриет кивнула.
– Я уверена, что проснусь. – Она пересекла комнату, взяла свою сумочку и надела на плечо ремень дорожной сумки. – Спокойной ночи, папа, – мягко сказала она и направилась к лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38