Кто его спрашивает?
Джули Беннет подняла глаза к потолку. Все секретари в этом городе, похоже, страдали слабоумием. Может быть, это следствие воздействия какого-нибудь заторможенного вируса, обитающего на лентах пишущих машинок?
– Джули Беннет, – сказала она.
– О, мисс Беннет, я не знала, что это вы, – сконфуженно улыбнулась девушка.
Убийственным взглядом Джули Беннет уничтожила неуместную улыбку.
Поставленная на место секретарша нажала на кнопку межкабинетной связи.
– Мистер Ривкин, к вам пришла мисс Джули Беннет.
– Скажи ей, пусть подождет!
Джули Беннет буквально взорвалась:
– Передай этой заднице, что мое время – деньги, и то, что все в этом вонючем городе занимаются мастурбацией, не означает, что остальные тоже грешат этим увлечением.
Она прокричала эти слова, чтобы Ривкин услышал их через внутреннюю связь. Затем повернулась на каблуках и уверенно направилась к закрытой двери кабинета Ривкина.
– Туда нельзя, – закричала секретарша.
– Пойди пососи леденец, глупышка, – бросила через плечо Джули.
Широко распахнув дверь кабинета, она с порога начала свою тираду:
– Послушай, Ривкин, я не намерена никого ждать в этом городе. Мой счетчик считает, и если тебе некогда, тогда Дан Гэлвин…
Ее глаза столкнулись со взглядом Джейн.
– Привет, Джули, – проговорила она.
Это западня. И она угодила прямо в нее.
Ривкин сидел за своим рабочим столом, Джейн – напротив него в кресле, повернувшись лицом к двери.
Слова замерли на губах Джули.
– Какого черта тебе здесь нужно? – наконец смогла она выговорить.
Джейн, не говоря ни слова, просто улыбалась, глядя на нее.
Тишину нарушил Пит Ривкин. Голос его был негромким и спокойным, но в нем слышался язвительный триумф.
– Мне кажется, самое время представить нашу главную героиню. Джейн будет играть Скарлетт, – просто сказал он.
Теперь они оба молча смотрели на нее, как маленькие дети смотрят на муху, которой они только что оторвали крылья.
– Что? Что ты хочешь сказать?
Вновь молчание, лишь удовлетворенные улыбки.
– Послушайте, вы, двое с куриными мозгами, вы что, читать не умеете? Мне принадлежит право утверждения состава актеров, а день, когда порнокоролева станет сниматься в моих фильмах, будет днем моих похорон.
В этот замечательный момент перед ней распахнулось окно возможностей. Неужели эти двое дураков допустили такую элементарную ошибку, не прочитав контракт? Если так, то все гораздо лучше, чем она думала, их надежды разлетятся в прах, соприкоснувшись с маленькими буквами контракта.
– У тебя нет права на утверждение состава актеров. Только право на одобрение первого варианта сценария, в котором никто тебе не отказывает, кроме этого – ничего.
– Если это глупая шутка…
– Пошутили над тобой, Джули. В конце концов, мне заплатили два миллиона за то, чтобы сняться в роли Скарлетт в телефильме, поставленном по твоей книге. А сколько получишь ты?
В голосе Джейн звучала неподдельная радость, она полностью рассчиталась.
Взгляд широко раскрытых глаз Джули начал наполняться тревогой и горьким отчаянием. Она окинула взором комнату, чувствуя, как все куда-то ускользает. Мортон не участвовал в подготовке контракта. Эта сделка не проходила через него. Кто-то где-то напортачил. Она сама допустила ошибку.
Ривкин взял со стола листок бумаги. Это был контракт.
– Посмотри сама. Я не вижу здесь ни слова относительно утверждения состава актеров. Мои юристы тоже. Вот твоя подпись, не так ли?
Но Джули не стала смотреть, она не желала видеть. Ей хотелось любой ценой растерзать и покалечить этих двоих, издевавшихся над ней.
Она стояла посередине комнаты, переполненная яростью.
– Я рассчитаюсь с вами за это. Обещаю. Клянусь. Я сорву съемки фильма. Я все разрушу. Вы слышали? Вы слышали?
– Только попытайся, и ты погибнешь сама. Убирайся ко всем чертям из моего кабинета. – Ярость, вскипевшая в Пите Ривкине, не уступала гневу Джули. – Или мне придется позвать служителей безопасности, чтобы вышвырнуть тебя отсюда.
Джули Беннет, развернувшись, направилась к двери; глаза ее наполнились слезами, они размывали очертания комнаты. В то же время изнутри ее жгла удовлетворенная улыбка Джейн.
– До свидания, Джули, – сладким голосом проговорила Джейн, – у меня такое предчувствие, что мы с тобой больше не увидимся.
Оказавшись по другую сторону двери, Джули Беннет в душе бросила ей свой вызов: «Ты поплатишься, да, ты поплатишься. И весь мир скоро будет смотреть на тебя Джейн. Неважно, во что это мне обойдется. Мир увидит тебя всю… больше, чем мечтал увидеть… и даже больше, чем хотел бы».
Мечты Билли Бингэма парили высоко в небесах, купаясь в последних лучах заходящего солнца. Длинные и стройные тени упали на пляж, и горячий песок приятно струился между пальцами ног. Мир вокруг него менялся, переходя от радостного дня к беспокойной ночи.
Еще часа два назад мотоциклисты, велосипедисты, подростки на скейтах поражали праздногуляющих калейдоскопом красок, объяснялись немыми жестами, языком телодвижений, все неземные ощущения можно было постигнуть здесь, на самом краю света, где земля вела непрерывное сражение с океаном. Здесь был волшебный мир крутобедрых красавиц – длинноногих, с бронзовым загаром и чарующей улыбкой, зовущей и многообещающей, когда они подобно мечтам проплывали мимо, а так же стройных загорелых незнакомцев с рельефными мускулами и крайне низкими моральными критериями.
Однако теперь едва заметное смещение в цветовой гамме дня преобразило пляж. На арену понемногу стали выходить призраки, а жители солнечного побережья – потихоньку исчезать. Наступала очередь ночных созданий, и скоро пляж заполнится почитателями наркотиков; приверженцами секса на камнях под угрозой острого, как бритва, ножа; подростками, убивающими время и ведущими единоличную борьбу с консерватизмом поколений восьмидесятых годов.
Билли улыбнулся про себя, глядя, как из темных аллей начали выплывать темные личности. Совсем недавно ему было нечего опасаться этих людей. От затасканного пиджачка и заляпанных краской джинсов исходил аромат бедности, который чуяли эти ночные создания с ввалившимися глазами. Тогда у него был иммунитет к опасностям, и он смело бродил меж них, но теперь… теперь он жил в ином мире.
Нагнувшись, он зачерпнул рукой песок и пропустил его сквозь пальцы, словно физически ощущая восхитительное прикосновение опасности. Всего лишь в сотне ярдов находился безопасный мир студии, окруженный металлическими дверями, железными решетками и компьютеризированной охранной сигнализацией, но пока он оставался вовне, на ничьей земле, с неизвестными типами, здесь могло произойти все что угодно. Чувствовали ли они это? Понимали ли, что он оставался последним из «имущих» во владении «неимущих»?
Билли медленно двигался по направлению к крепости, которая символизировала его царственное положение в новом мире, и его разум обратился в прошлое, окинув каменистый путь, который пришлось пройти, прежде чем удалось достичь прочного положения и славы. Прошедшие один или два месяца были самыми лучшими в его жизни, начиная с величественного момента в торговом зале «Кристи», когда он упрочил свою репутацию и одолел свою бывшую любовницу, до того самого дня, когда он наконец отделался от Ивэна Кестлера.
Он воздерживался отказываться от услуг Кестлера, пока не стало очевидно, что он ему более не нужен. Заказ на написание портрета от Анненбергов открыл шлюзы всего Западного побережья, а ньюйоркцы взяли его буквально в осаду, выходя на прямые контакты с ним, страстно желая стать обладателями его картин. Он мог продавать гораздо больше, чем успевал писать, и если цены сохранятся на прежнем уровне, то ему понадобится год или два, чтобы удовлетворить спрос. Платить Ивэну пятьдесят процентов прибыли было бы криминальной глупостью. Поэтому он покончил с ним своей последней выходкой. Ивэн вполне заслужил это.
Предугадывая развитие событий, он благоразумно начал накапливать картины в своей студии в Венисе, а не отсылать их Ивэну в галерею на Мэдисон-авеню. Там скопилось, наверное, около сорока картин. Если их продать по нынешним ценам, не допуская их падения, то получится примерно восемь миллионов долларов. Четыре миллиона долларов за страничку письма. Четыре миллиона долларов, которые Ивэн Кестлер никогда не увидит.
Однако оставались еще сестры. Необыкновенные, беспокоящие душу сестры. Одна – порождение Рая с телом ангела и искренней душой. Другая – исчадье Ада, в сердце которой кипела злость всего мира. Об одной он страстно мечтал. К ней он стремился. И он ее получит. С другой он непременно расправится. Его деньги и его воля проложат дорогу для реализации его амбиций.
Тяжелая металлическая дверь захлопнулась у него за спиной, и Билли почти физически ощутил, как покрывало безопасности опустилось на него. В помещении было прохладно. Прохладно, дружелюбно и успокаивающе по сравнению с кошмарами, которые могли ждать снаружи. Он вздохнул и, довольный, оперся спиной на дверь. Ему нравилась такая жизнь – не запираться в рафинированную безопасность такого района, как Кармел, не устраиваться на патрулируемых улицах Бель-Эйра, а жить здесь, на краю, где резкие запахи жизни низших слоев общества могли проникать и вкрадываться в его полотна, привнося в них жизнь, трепет и проникновенность реальности, которую мог породить только контраст ощущений художника.
По коридору он прошел в студию, картины взирали на него, подобно безразличным детям всепрощающего отца. Господи, как сильно он любил их. Они наполняли его чистой радостью, потому что они были его плотью. Они скоро уйдут в мир и будут развешаны в разных концах страны, даже всего земного шара, и воздадут ему славой, признанием, деньгами и успехом. Каждая сторицей отплатит ему за любовь, вложенную в нее, странной любовью незнакомых людей – дилеров, крупных дельцов от искусства, художественных критиков, манипуляторов модой – все они будут едины в обожании художника.
Он опустился в большое кресло, и волна усталости обрушилась на него. Всю прошлую ночь он работал и даже с приходом рассвета не мог заснуть. Нужно было закончить картину. Он завершил работу только час или два назад и пошел прогуляться в кафе и по прибрежному песку.
Одолевал сон. Ресницы тяжелели.
Сквозь дремоту близкого сна Билли расслышал шум: резкий треск, звук какого-то упавшего предмета. Затем тишина. Он лежал на спине, совершенно неподвижно, в огромном кресле, восстанавливая контроль над своими чувствами и не открывая глаз. В студии имелось множество предметов, которые могли произвести подобный звук: натянутые холсты, их рамы расширялись и сжимались под влиянием температуры в помещении; кисти и тюбики с краской; стремянки, приставленные к скользким белым стенам.
Секунду-другую он раздумывал: просыпаться или нет.
Глубже и глубже он вновь погружался в прекрасную мечту. Ивэн и Джули, как танцующие медведи, плясали под ударами его бича, весь мир подбадривал их криками, а Джейн сжимала ему руки и шептала:
– Я люблю тебя, Билли Бингэм, за все то прекрасное, что ты сделал.
В густой темноте совершенно отчетливо прозвучал голос:
– Просыпайтесь, мистер Бингэм, – произнес он.
На плечо опустилась тяжелая рука.
Голос был вежливый, почти извиняющийся, с легким акцентом. Бруклинский? Бронкский?
Карманный фонарь светил прямо в глаза, он попытался сесть, полностью избавившись от сонливости.
Упертая в грудь рука остановила его.
– Не шевелитесь, мистер Бингэм, – проговорил ровный голос.
– Что за чертовщина…
– Вы правша, мистер Бингэм?
Сон напрочь покинул его, и наконец он ощутил, как в кожу впиваются когти страха.
– Да, я хочу сказать, что вам нужно? Деньги? – Он решил испытать силу удерживавших его рук.
– Не двигайтесь, мистер Бингэм, иначе вы пропали. О'кей?
Луч фонаря сместился на дюйм или на два и высветил ствол пистолета, направленного на него в дюйме ото лба.
Билли охватила страшная паника.
– Послушайте, там в ящике стола есть деньги… И, я полагаю, эти часы стоят…
– Нам не нужны деньги. Это бизнес. Вот и все.
– Что это значит? Что это значит? – В его голосе звучал испуг, слова застревали в горле, дыхание прерывалось.
– Велено передать, что Джули Беннет нужно вот это.
– Черт подери, что ей нужно? Что вы собираетесь делать?
– Она желает, чтобы мы сожгли твои картины и принесли ей твою руку.
– Нет!
Ужас сжал ему горло. Он охватил его целиком, его мозг, его сердце, пронизал все его тело своими ледяными когтями.
– Послушайте, послушайте, у меня есть деньги. Много денег. Я могу заплатить любую сумму. Больше, чем вы мечтаете…
Клейкая лента запечатала ему рот, в то время как металлический капкан обхватил правую руку.
– О'кей, поджигайте картины. О другом мы позаботимся.
Он пытался кричать, но из горла вырывалось лишь нечленораздельное мычание. Он попытался вырваться, брыкаться ногами, но державшие его руки не подвинулись ни на дюйм. Тем временем его руку – его правую руку – отсекли от тела, и она, как кусок теста, застыла на какой-то твердой поверхности.
Боже милостивый, нет! Только не правая рука. Только не пальцы, держащие кисть.
В душе горело. Послышался звук, родивший невыразимый ужас, кошмарный, скрежещущий, хрустящий звук; он разорвал его естество, пронзил мозг. Вновь и вновь его беззвучный крик перекликался с этим зловещим звуком, пока не слился воедино в дьявольском унисоне, знаменовавшем конец его будущего и смерть всех его мечтаний.
27
Расположившись на краю бассейна дома по Бенедикт-Каньон, Люси Мастерсон потягивала холодный мартини и громко смеялась в одинокое небо. Напиток приятно согревал внутренности. Она думала о Джейн. Замечательная, изумительная Джейн, сердце которой размером больше, чем жизнь, которая смогла простить и забыть, продолжала дружить с ней, несмотря на то, что у нее были все основания похоронить ее заживо. Джейн, которая наконец-то добилась своего в жизни вопреки козням своей сумасшедшей сестры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57