Давай еще.
– О'кей, Люси. Пепперони и Гааген-датц?
– Да, и попьянствуем всласть! У меня такое чувство, что сегодня вечером я перейду в атаку, солнышко. И мы насмотримся самых грязных киношек. Серьезно, самых омерзительных. Может, быть, душераздирающих – вроде «Мегеры» или «Я плюю на твою могилу». Ты еще не пробовала мой ромовый пунш, правда? Детка, сегодня вечером у нас будет праздник .
Джейн рассмеялась ее воодушевлению. Еще один безумный вечер.
И это будет безумный вечер.
Сумасшедший вечер.
Сумасшедший, печальный вечер в Лос-Анджелесе.
Ивэн Кестлер тяжело опустился на забрызганное краской кресло и попытался привести в порядок свои хаотичные чувства. Картины были повсюду. Они висели на белых оштукатуренных стенах, лежали на белом кафельном полу, грудами были свалены в углах. Свет падал на них отовсюду, заставляя краски петь, переливаться на грубой поверхности холста. От холста к глазу, от глаза к мысли, от мысли к сути. Связь была прямой, элементарной в своей величественной простоте, поразительной в своей пылкой правдивости. Невозможно было привести эти картины ни к каким категориям. Внезапно умные мысли покинули Ивэна Кестлера. Обычно он умел найти лазейку – его язык выталкивал слоги, по капле проливал эрудицию, процеживал длинные слова, которые могли понять только знатоки. Постконцептуалист, нео-то, ретро-это, влияние как-его-там, стиль вам-понятно-кого, но сейчас все это было неуместным. Просто таких картин еще никто никогда не рисовал. Это было единственное видение своеобразного, захватывающего дух гения. Еще никогда за всю свою жизнь Ивэн Кестлер не приближался к такому чуду. Слезы восторга и умиления катились по его загорелому лицу.
– Конечно же, не так плохо, Ивэн.
Джули Беннет смотрела на него с интересом и удивлением. Слезы! Боже, это было уж чересчур. Он был уничтожен Билли Бингэмом, но что это значило в сравнении с тем , что «художник» был низложен со всей своей бесчисленной пятилетней писаниной?
– Ах как глупо. Ну как же глупо, – бормотал Ивэн, пытаясь обрести самообладание.
Он не верил своим глазам. Мастерская Билли была до краев переполнена шедеврами. Он подошел к составленным в ряд холстам, но не мог заставить себя коснуться их.
– Немного не похожа на мою коллекцию, а, Ивэн? – Джули была явно горда собой.
– Боже мой! Ах, Боже ты мой, да, – ответил Ивэн, и улыбка пробилась сквозь слезы счастья на его лице. – Как не похоже, как невероятно, как пленительно не похоже. – И это было правдой. Коллекция Беннет была хорошей. Пожалуй, можно было бы признать, что очень хорошей. Но собрал ее деловой человек в паре с деловой женщиной. Вместе они все очень умно подобрали, модные, подлинные работы, но ни единая искра не зажигала все целое, ни одна мысль не одушевляла коллекцию, и потому она была скучной, несмотря на вспыхивающую в нескольких работах искру Божию и на общие претензии. А здесь, напротив, все было настоящее. Это было то, что увидено глубоким, хотя и диким взглядом. Чрезвычайно величественно. Совершенно гениально. Рождено в муках, искуплено жертвоприношением.
– Теперь ты начинаешь понимать, в чем дело с Билли Бингэмом, да Ивэн?
Он знал, что она насмехается над ним. Она водила его за нос, изводила его, и это было всего чудеснее. Потому что она так ничего и не поняла; она стояла посреди олицетворенной красоты и не видела этого. Ему хотелось и плакать и смеяться. Но даже в самый торжественный момент жизни его коварный ум не поддался нахлынувшим чувствам.
– Да, я понимаю, в чем тут дело. Какая же страшная ноша – то, что случилось с Билли. – Картины, которые стоили целого мира, были заперты у нее в доме. Как мог он забрать их у нее? Только скрывая их подлинную ценность.
– А что с ними станет? – с невинностью гадюки осведомился Ивэн.
– Я бы не прочь отдать тебе их все скопом, но боюсь, что Билли станет возражать, – ответила Джули, испустив вздох удовлетворения, замаскированный под смирение.
Ивэн вновь подавил безумное желание расхохотаться.
– Так что, мне кажется, стоит их оставить у себя, пока великий художник не явится за ними. Он должен вернуться не сегодня-завтра, – продолжала она.
Джули играла с ним, как кошка с мышкой. А вдруг он все еще хочет Билли, несмотря на то, что убедился в его бездарности. В этом мире Ивэны могут позабыть об отсутствии таланта, когда перед ними стройное юношеское тело. Но с этим Ивэном вряд ли произойдет такое – тем-то и хороша была ситуация, что сейчас он был с ней на равных. Своей реакцией на живопись Билли – он чуть не расплакался, увидев, как она мерзопакостна, – он снабдил ее самыми мощными боеприпасами. Когда Билли вернется на днях, она с наслаждением сообщит ему, что его отвратительное «искусство» повергло великого Ивэна Кестлера в слезы . А потом, в течение месяца, она будет вливать в него этот яд при каждом удобном случае. И это будет чудесно.
– Может быть, ты скажешь Билли, что я пытался связаться с ним и дать ему мой номер телефона. Я очень высоко ставлю все это. Скажи ему, что я… обожаю его живопись.
– Ах, ну конечно, Ивэн. Разумеется, именно так я и скажу. – Ее улыбка триумфатора говорила сама за себя. Имя Ивэна Кестлера никогда не слетит с ее уст в том контексте, который он предложил. Вместо этого Билли услышит целую историю о том, как Ивэн Кестлер рассматривал его полотна, о презрении, которое тот вылил на них, – словом, всю ту ложь, которая с легкостью рождалась в голове знаменитого американского романиста.
– О, это был удивительно прекрасный день, но я начинаю подумывать о возвращении в Лос-Анджелес. Пожалуй, самолет устроит меня больше, чем автомобиль, если, конечно, ты не возражаешь. Я, пожалуй, узнаю насчет рейсов, и если твой человек отвезет меня в аэропорт, это будет великолепно…
– Ну, Ивэн, как ты скажешь, я к твоим услугам. И пожалуйста, дай знать, когда у тебя появится что-нибудь интересное для меня. Теперь ты видел мою коллекцию – так что знаешь, что мне нравится.
В аэропорту Ивэн не стал садиться в самолет. Вместо этого он в автомобиле отправился в «Раке клуб», убедившись, что шофер Беннет уехал задолго до того, как он появился на стоянке такси.
Приехав туда, он испросил один из самых тихих номеров в поселке из коттеджей, в отдалении от главного клубного здания, вызвал горничную и заказал ей бутылку шампанского «Луис Родерерс Кристал», тарелочку черных оливок, несколько тонких сандвичей с копченой горбушей и черный хлеб с дольками лимона. Потом он взял телефонный справочник и пролистал страницы, пока не нашел список телефонов «Чекмейт секьюрити системс». Он набрал номер и скоро уже разговаривал со Стивом Кауфером, президентом службы безопасности. Окончив разговор, он снял ботинки, включил кондиционер и растянулся на постели, глядя на величественный пик Джасинто и обдумывая свое невероятное, блестящее будущее.
15
Это были ужасные дни для Билли Бингэма. Плохо было уже то, что он не мог работать. То, что он был отрезан от своих работ, было гораздо хуже. В его ночных кошмарах Джули Беннет кралась по дому, сжимая в одной руке нож, а в другой фонарь, – и он просыпался в холодном поту, когда она исполосовывала его картины и бормотала угрозы, а языки пламени лизали его прошлое и будущее.
Он поехал на «Мазерати» в Санта-Монику и там загнал машину, чтобы получить наличные деньги. Однако это заняло много времени, потому что посредник настаивал на том, чтобы проверить, не угнан ли автомобиль и точно ли принадлежит Билли. И все это время, пока он возлагал надежды на свое предназначение, мысленно прокладывая дорогу к упоительному будущему, его не покидали мысли о Джейн. Джейн в опасности, прекрасная Джейн дожидается его в пасти дракона, так и не поняв ужаса своего положения. Он думал отправиться за ней, как только сумеет, и только молился, чтобы не оказалось слишком поздно. Сначала ему нужно было найти место под мастерскую и для хранения картин, но, пока машина не была продана, у него не было денег, чтобы заплатить за аренду помещения. По случаю ему удалось снять развалюху – бывший магазин на Маркет-стрит, с дверью одновременно прочной и неприметной – достаточно надежную и простую, чтобы оградить мастерскую от вандалов и разных ненормальных.
Теперь оставалось сделать лишь одно, чтобы он мог выполнить обещание, данное Джейн. Еще раз вытерпеть унижение. Еще раз выслушать оскорбления и поношения. Чтобы вернуть свои картины, ему нужно было еще раз повидать Джули Беннет.
Джули поджидала его, но она странно нервничала, в сотый раз взглядывая на часы.
По телефону его голос был холоден, это был бесстрастный и спокойный тон ни в чем не виноватого человека. Он приедет вечером за картинами. Он нашел место, где будет жить, если Джули позволит ему забрать свои полотна, он сегодня же вечером навсегда исчезнет из ее жизни.
Джули Беннет не находила места на сбившемся шелке софы. Она в раздражении нажала кнопку дистанционного управления и включила Вивальди, который сбивал ее с мысли. Потом жадно припала к бокалу с темным «Гленливетом». Забавно, как она не потеряла вкуса к солодовому виски, несмотря на обрушившееся на нее несчастье. Так же забавно, как это ледяное, влажное ощущение посреди жары и мерцающих красок лежащей внизу пустыни.
Как же лучше поступить с Билли? Разумеется, его нужно вернуть во что бы то ни стало. Тут и говорить не о чем. Но в этом таилась ужасная возможность – его болезненная гордость могла взбунтоваться против ее желания, и (еще одна немыслимая возможность) его чувства к Джейн могли обернуться против Джули.
Джули вскочила, заслышав голос привратника.
– Да, впустите его. Я его жду, – отрывисто бросила она.
На мгновение он остановился в дверях – злой, чужой, и, похоже, не склонный к сражению.
Джули пошла к нему навстречу, и все ее планы канули в небытие. То, что только что было у нее в мыслях, стало несущественным. Грязные джинсы, грязная майка тесно облегали его тело, и ей пришло в голову, что она отвечает за него. Оставалась только интуиция, вобравшая в себя гнев, раздражение, всю боль и страдания долгих лет.
– Ну, Билли Бингэм, милости просим, блудный сын, – наконец проговорила она. – Пожалуйте назад, – добавила она почти сердечно и тут же пожалела, что тон оказался слишком просительным.
– Я здесь из-за картин, Джули. Там, за воротами, меня ждет грузовик.
– Ах, разумеется, за картинами, а не просто так. Как я могла забыть об этом! А я-то на одну секунду решила, что ты приехал повидаться со мной. Конечно, я уже смирилась со своей непригодностью: по-видимому, дело в том, что кто-то другой платит тебе, чтобы ты его трахал.
– Я не хочу сражаться, Джули. Я просто хочу забрать картины и уйти.
Черт бы его совсем побрал, он и в самом деле приготовился снести все, чтобы уйти. Она быстро отбросила ружьишко и схватилась за пушку.
– Знаешь, в один безумный миг я решила, что до твоего тела добрался Ивэн Кестлер.
Она внимательно вглядывалась в него. Краска залила его щеки.
– Откуда ты узнала про Ивэна Кестлера? – Что еще, эта ведьма преследует его? Неужели ее нельзя просто оттолкнуть? Неужто она так от него и не отвяжется? Решимость просачивалась у него сквозь все поры.
– Ах, да малыш Ивэн сам позвонил мне. Ты так тронул его, разве не понял? А когда ты отправился с ним в какой-то чертов клуб, то страшно уязвил его гордость. А знаешь, чего ему хотелось? Это почище любого извращения. Он хотел взглянуть на твои картины.
И она опять замолчала. Все шло как нельзя лучше. Его лицо побледнело, так же как и костяшки сжатых кулаков. Теперь единственное, что его волновало, это мишень, на которой сосредоточился его взгляд, и он принял вызов.
Билли негромко произнес:
– Ты не должна была позволять ему смотреть мои картины.
– Да… но я позволила, Билли. Я же знала, как ты гордишься . Это же была великолепная возможность узнать мнение о них настоящего эксперта. Должна признаться, я никогда не понимала твоей мазни, но, как ты всегда повторял, «кто я такая?». Ну а все мы хорошо знаем, кто такой Ивэн Кестлер, не правда ли, мой дорогой Билли?
Билли почувствовал, что теряет сознание. Ивэн Кестлер, который был знаком с Богами Искусства, запросто беседовал с ними, жил среди них. Ивэн, со столь всевидящим оком, что даже враги признавали его величайшим ценителем и судьей красоты. Ивэн говорил ему, что хочет посмотреть его работы, но Билли не отдавал себе отчета в том, что это могло значить. Перед лицом кестлеровского неодобрения мог ли он верить дальше в свою звезду, мог ли сохранять дальше веру в свой гений, которая выжила, несмотря на отсутствие признания? Что вся его жизнь без этой веры? Именно уверенность в своем искусстве поддерживала его в черные ночи, когда душа его неприютно скиталась по равнине мрака во все долгие часы, дни и недели отчаяния. Без его искусства жизнь становилась пустым сосудом, лишенным смысла в безжалостном и непостоянном мире. Без его искусства Джули Беннет выиграла, а он проиграл, и ему уже некуда будет скрыться от этой кошмарной правды. И он будет ничтожным, бездарным приживальщиком, нахлебником, каким она его себе всегда и представляла, и ему ничего не останется, как ублажать ее. Снова и снова будет он пресмыкаться на полу у ее кровати и молить о прощении, пока она будет готовить свое мощное тело к усладам. Как ни ужасно это было, но ему пришлось обдумать все это за считанные доли секунды.
– И ты не хочешь узнать, Билли, что думает Ивэн о твоих картинах?
Билли открыл было рот, но какой смысл был в словах?
Хорошими эти новости быть не могли. Джули Беннет слишком радовалась, а это означало, что она готовит какую-то гадость. У нее все было написано на ее хищном, ухмыляющемся лице, таком круглом и самодовольном, таком порочном в своей жестокости. Если Ивэну понравились его полотна, тогда он утвержден как художник и уничтожен как просто любовник. И поэтому он молчал, ожидая, когда острая бритва полоснет его и отнимет единственную жизнь, которая была ему нужна.
– Ну, знаешь, поначалу Ивэн молчал. Он просто опустился на стул, бедняга. А знаешь, что с ним случилось после?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57