Раз в год рядом появлялись амбициозные молодчики из колледжа, не скрывавшие, что для них это лишь временный плацдарм на пути вверх по корпоративной лестнице.
Трейвиса дали в подручные Нику, и тот сознательно взвалил на него самую тяжелую работу – загрузку машин, обслуживающих торговые автоматы. Когда Трейвис в конце первой недели предстал перед Ником, тот не сомневался, что сейчас последует просьба о переводе на более легкую операцию.
«Как насчет пивка? – начал Трейвис. – Я угощаю».
«Нет». Нику вовсе не улыбалось принимать взятку от хлыща из колледжа. Он поспешил к своему автомобилю. Трейвис нагнал его.
«Тогда, может, поужинаем как-нибудь вечерком?»
«Слушай, давай-ка разберемся. – Ник ткнул Трейвиса в плечо указательным пальцем. – Тебе захотелось работенку полегче? Заруби себе на носу: этим занимается отдел кадров».
«Да нет, я не жалуюсь на свою работу. Просто я хочу познакомить тебя с моей сестрой».
Ник едва не прыснул, представив себе, какова должна быть сестрица Трейвиса. Наверное, страшна, как смертный грех, иначе не стала бы прибегать к такой помощи.
«Она кажется немного заносчивой, но на самом деле она не такая. Просто она застенчивая. Она видела тебя на складе, но ты никогда...»
«Кто твоя сестра, черт возьми?»
«Секретарь мистера Робинсона, Аманда Джейн».
Вот те на!
«Чем вы кормите на ужин?»
Заупокойная служба кончилась, и Ник повел старого Прескотта, сильно ослабевшего от рака простаты, к машине, чтобы в молчании совершить обратный путь к дому, где Остин, вдовец, в одиночку вырастил Трейвиса и Аманду Джейн. Ник трепетал при мысли, что Остин останется один в пустых, навсегда умолкнувших комнатах, когда скорбящие разъедутся, а он, Ник, улетит обратно в Японию.
Остин споткнулся перед домом, где друзья приготовили стол с напитками и закусками. Держа Прескотта за руку, Ник не сомневался, что не пройдет и года, как старика зароют в землю рядом с женой, дочерью и сыном.
– Ник! – окликнула его одна из подруг Аманды Джейн. – Позволь, я положу тебе чего-нибудь поесть.
За небольшим обеденным столом в дальнем конце гостиной в свое время радостно смеялись люди. Сейчас здесь бродили малоизвестные ему личности, накладывавшие себе картошку, амброзию, холодную курятину, фасоль. В углу стоял карточный столик, уставленный бутылками и пластиковыми стаканчиками, там же лежали салфетки, оставшиеся еще с Нового года.
Ник вынул из холодильника под столиком бутылочку пива, потом еще и еще. Он умял несколько тарелок добротной еды, ведь, покинув Техас, ему ни разу не пришлось толком поесть.
После наступления темноты гости разъехались. Ник проводил Остина Прескотта в кухню. Старик вынул из буфета бутылку текилы и соус «табаско». Смешав то и другое поровну и добавив льда, он протянул один стакан Нику, другой взял себе. Ник сомневался, выдержит ли его растренированный желудок эту убийственную смесь под названием «бушуокер», но не стал отказываться, зная, что Остин помнит, как они сиживали с Трейвисом на заднем крыльце, потягивая такой же коктейль и жаря барбекю.
Остин вывел его на лужайку, где упал в садовое кресло и проговорил:
– Давай сменим тему. Как твоя мать?
Ник едва не ответил «по-прежнему», но в последний момент передумал:
– Неплохо. Я заеду в Копыто Мула навестить ее, прежде чем лететь обратно.
Остин несколько минут разглядывал тополя, разделявшие дворик на отсеки.
– Жизнь слишком коротка, – проговорил он.
– Это точно. – Ник глотнул коктейль и едва не поперхнулся.
– Трейвис оставил все тебе.
Трейвис и без того много для него сделал. Он был ему не просто другом, а почти братом. Даже больше чем братом. Почему Ник вовремя не помирился с ним? Просто потому, что никак не ожидал, что все так нелепо закончится. Ник полагал, что гнев Трейвиса понемногу утихнет и они спокойно устранят возникшие разногласия. Теперь было слишком поздно.
– Он оставил тебе «Альфа-Ромео», катер и акции строящегося на Мальте отеля.
Тяжесть, разом придавившая Ника в ту минуту, когда он узнал о смерти Трейвиса Прескотта, все росла. Теперь она грозила его раздавить. Дом, воспоминания, пустота...
– Когда меня не станет, все это, – Остин обвел рукой дом, – станет твоим, сынок.
Ник закинул голову. Какого черта ему понадобилось на другой стороне земного шара, когда люди, по-настоящему его любящие, всегда оставались здесь?
После длительного молчания Ник перевел разговор в другое русло:
– Мне не нравится жить в Японии.
– Почему?
– Страна маленькая, тесная, невероятная дороговизна. – Это ли главное? Подумав, он добавил: – Полная противоположность Техасу. Мы здесь все независимы и своенравны.
– Ты прав. И чертовски горды собой.
– А в Японии индивидуализм – почти что преступление. Человек принадлежит своей компании. Твоя жизнь определяется компанией и местом, которое ты в ней занимаешь. Конечно, «Империал-Кола» тоже проводит свою политику, но мы, по крайней мере, не боимся высказываться начистоту. – Послушав какое-то время стрекот кузнечиков, он собрался с духом и облек в словесную форму решение, которое принял еще на похоронах: – Я туда не вернусь.
– А как же твое повышение?
– Жизнь и так коротка. Я хочу жить там, где мне хорошо.
Ник встал, вернулся в дом и позвонил в Токио Марку Нолану.
– Это невозможно! – Эхо, сопутствующее спутниковой связи, не могло скрыть гнев Марка. Ник терпеливо выслушал человека, который не забыл его идею о сбыте кофе со льдом в Японии. Дело пошло столь удачно, что Нолан был обязан этому карьерой и в ответ постарался, чтобы Ника перевели в отдел маркетинга. Когда пять лет назад Нику потребовалось покинуть Техас, Марк Нолан снова помог ему, организовав его назначение в Японию.
– Я очень ценю все, что вы для меня сделали. Но я не вернусь.
Ник повесил трубку, расстроенный тем, что вынужден был разочаровать человека, оказавшего ему неоценимую помощь. Но уверенность в правильности принятого решения была непоколебима. Чувствуя, что Остину надо побыть одному, он поднялся на второй этаж, где задержался перед дверью в комнату Аманды Джейн. Рывок – и дверь распахнута. Можно было подумать, что он ожидал застать хозяйку в комнате... Он включил свет. Все было пусто, стены голы. Фотографии с туалетного столика исчезли. Единственным напоминанием об Аманде Джейн было льняное покрывало. Ник мысленно перевел стрелку часов назад и припомнил приобретение этого покрывала у переезжавших соседей...
Он поспешно выключил свет, чтобы не захлебнуться в пучине воспоминаний. Перейдя в старую спальню Трейвиса, Ник рухнул на кровать. Утомление было слишком велико, раздеваться не хотелось. Он тщетно уповал на то, что из-за смены часовых поясов быстро погрузится в сон, этого не произошло. Пришлось поставить кассету с текстом книги «Прямая и явная угроза», которую Ник слушал в самолете.
Однако сосредоточиться не удалось. Его взгляд шарил по стене, по потолку. Много лет назад Трейвис набрал на компьютере большую надпись: «Доверься волне, не противься потоку». Смерть друга казалась Нику совершенно противоестественной. Он вышел на крыльцо и обнаружил Остина в обнимку с коктейлем.
– Тебе бы надо съездить на Мальту, чтобы продать машину и катер, – неторопливо сказал Остин и отпил немного из стакана. – В ящике стола ты найдешь фотографии. Пойди взгляни.
Ник принес фотографии Остину. Катер оказался не просто катером, а дорогим «Донци». На одном из снимков Трейвис был запечатлен с брюнеткой в бикини из рыболовной сети. Парочка была сфотографирована на пляже какого-то тропического острова, хотя это наверняка была все та же Мальта. Ник оценил пейзаж взглядом профессионала и понял, что перед ним готовая рекламная картинка.
Он внимательнее пригляделся к женщине. Ее черные волосы достигали плеч, глаза имели миндалевидную форму. На вкус Ника, особа была слишком знойной и злоупотребляла тушью для ресниц, однако он не мог не признать, что от нее трудно отвести взгляд.
Следующий снимок заставил его прищуриться и даже подойти ближе к фонарю. На фотографии красовались совершенно голый Трейвис и та же особа уже без бикини, оседлавшая Трейвиса и сладострастно запрокинувшая голову. Она либо только что достигла любовного пароксизма, либо приближалась к нему ускоренными темпами.
Очень странно. Трейвис ни за что не стал бы присылать такое фото отцу. Следующая мысль Ника была еще тревожнее: кто сделал этот снимок? Не исключено, конечно, что сам Трейвис установил фотоаппарат на катере, но Ник был склонен отклонить это предположение. Крупное зерно свидетельствовало о том, что снимок был сделан с помощью мощной оптики, значит, издалека. В таком случае как он попал к Трейвису и зачем он прислал его домой?
– Держу пари, эта картинка попала ко мне по ошибке, – проговорил Остин, качая головой.
Ник смотрел на налитые груди брюнетки, покрытые таким ровным загаром, что на них почти не выделялись соски, на сладострастный изгиб ее нагого бедра.
– Как ее зовут?
– Понятия не имею. Трейвис никогда о ней не писал. Фотографии пришли уже после его смерти. – Остин с трудом поднялся из кресла. – Наверное, в ней было что-то выдающееся. После развода Трейвис нечасто встречался с женщинами.
На протяжении последних нескольких лет Ник и Трейвис не разговаривали, однако причин сомневаться в словах Остина у Ника не было. Трейвис действительно полностью ушел в себя, после того как у него начались нелады с женой.
– Никак не могу поверить, что его уже нет в живых. Господи, в какие-то тридцать четыре года! – произнес старик.
Ник кивнул, рассматривая семейные фотографии на камине. С первой минуты его мучил жестокий вопрос, который он наконец решился задать:
– Как умер Трейвис?
– Он квартировал у женщины, владеющей на Мальте несколькими отелями. Они как раз ужинали, когда у Трейвиса начались боли в груди, нарушилось дыхание. – Остин говорил срывающимся голосом. – Миссис Кранстон – нет, Кранделл, Пифани Кранделл – вызвала «Скорую помощь», но, пока врачи приехали, мой мальчик уже умер.
– Они делали вскрытие? – спросил Ник.
– Делали. Но я не доверяю заграничным докторам.
– Мальта – не какое-нибудь захолустье. Она больше ста лет была британской колонией. Уверен, местные врачи получают образование в Англии, и...
– Я все равно велел произвести повторное вскрытие здесь. Образцы тканей отправили в клинику Майо.
Примерно через неделю мне сообщат результаты. – Остин заговорил менее воинственным тоном: – Сам знаешь, Прескотты мрут от рака, а не от сердца.
«Еще как знаю!» – подумал Ник, но ничего не ответил. Копаться в прошлом сейчас было невыносимо, но Остин думал только о Трейвисе. Судя по всему, он не мог поверить, что его сын умер своей смертью.
– Когда окажешься на Мальте, проверь, кто такая эта Пифани Кранделл и что за девка на фотографии. Не причастны ли они к смерти Трепвиса. Есели не я, так хотя бы ты узнай, от чего погиб мой сын.
Нику хотелось сказать Остину, что он еще поживет, однако у них не было принято обманывать друг друга – ни раньше, ни теперь.
* * *
Краснохвостые коршуны низко парили над утонувшим в пыли прерий поселком Копыто Мула, когда Ник достиг его окраины. Солнце должно было вот-вот скрыться за горизонт. Бескрайнее, ровное, как блин, пространство было залито коралловым светом. Изумрудные заросли амаранта возвышались во всем великолепии. Пройдет еще пара месяцев – и по темной земле прерии станут носиться без цели и смысла шары перекати-поля.
Вдали Ник разглядел журавлиный клин. Птицы зимовали неподалеку отсюда. Зрелище открытого пространства и свист ветра так контрастировали с обычной скученностью и многолюдностью Токио, что решение Ника еще более окрепло. Вечно перегруженное токийское метро и однокомнатная квартирка в бетонном бункере – разве это годится для техасца? Ник не знал, что будет с ним теперь, но накопленные средства и наследство, полученное от Трейвиса, должны были помочь ему как-то существовать и заботиться о матери.
Ник свернул на грунтовую дорогу, пересекавшую ручей. Ручей был, как водится, сух – вода появлялась в нем только в паводок; на камнях нежились ящерицы и рогатые жабы. Двое мальчишек расстреливали из духового ружья пивные банки. Ник улыбнулся, вспомнив, как часами палил со старшим братом Коди по бутылкам.
Он остановил машину перед старым фермерским домом. Ему было трудно поверить, что когда-то и он обитал здесь. Перекинув сумку через плечо, он зашагал по тропинке к тому жилищу, в котором провел восемнадцать лет – от рождения до окончательного отъезда.
Войдя, он произнес:
– Здравствуй, мама.
Мать вскочила с выгоревшего цветастого дивана, где сидела, внимая вечернему телепрогнозу погоды, и, привстав на цыпочки, крепко обняла сына.
– Провалиться мне на этом месте! – проговорила она, отступая и оглядывая его с головы до ног. – Ты теперь совсем взрослый. Это же надо!
Он уже давно превратился из мальчика во взрослого мужчину, но мать не переставала этому удивляться.
– Ты хорошо выглядишь, мама.
Ник сказал это совершенно искренне. В черных волосах матери не было и намека на седину, глаза по-прежнему оставались лавандово-голубыми – сочетание, благодаря которому ее часто сравнивали с Элизабет Тейлор.
Она широко улыбнулась и подтолкнула его к ванной.
– Иди вымой руки. Наверняка проголодался. Ужин готов.
По дороге в ванную Ник оглянулся, желая определить, приобрела ли мать что-нибудь новенькое на присылаемые им деньги, но ничего не обнаружил. Впрочем, что это он – иного ожидать не приходилось.
Она подала ему сосиску с жареной картошкой и высокий стакан молока. Стакан пришел на смену его старой чашке с Микки Маусом, которая хранилась в буфете, рядом с чашкой Коди. Ник по-свойски обмакнул сосиску в горчицу. Дорога из Хьюстона в Копыто Мула была не близкой, из Токио в Хьюстон – и того дальше.
Мать порезала свою сосиску на кусочки.
– Это любимое блюдо Коди.
Коди умер двенадцатилетним. Если бы он выжил, то, возможно, полюбил бы суши. Ник покосился на часы. По дороге домой он загадал, что не пробудет дома и пяти минут, как мать вспомнит Коди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58