– Керт, – прошептала она с придыханием, как он любил, – у нас могут быть проблемы. Ник Дженсен сказал, что видел на фотографии меня вместе с Трейвисом Прескоттом.
– Не может быть! – Керт встревожился. Верзила-техасец способен доставить им немало неприятностей. Керт почувствовал это при первой же встрече с ним. – Где, каким образом?
Ронда перебирала кружевной край простыни. Он знал ее слишком хорошо и ясно видел, что она тоже не в своей тарелке.
– В Техасе ему якобы попалась на глаза фотография: я и Трейвис на яхте, – объяснила она.
– Я сделал эти снимки с борта «Песни сирены» с помощью телеобъектива. Прескотт не должен был даже знать об их существовании. Они никак не могли попасть в Техас. – Он вскочил. Он не сомневался в своей правоте, но тревога росла с каждой секундой. – Они вон там, в ящике.
Ронда заставила его снова лечь.
– Я уже проверяла. Одной недостает. Наверное, Трейвис послал фотографию отцу.
– Черт, как это могло произойти? Как он ее раздобыл?
Она виновато пожала плечами.
– Если помнишь, он попросил меня сложить в конверт фотографии «Аманды Джейн», которые ты сделал. Трейвис хотел отправить их своему отцу. На той же пленке были и те кадры, сделанные издали... Наверное, отпечатки перемешались или слиплись. Он собирал конверт у меня на глазах. – Она глубоко вздохнула. – Я была с ним даже тогда, когда он отправлял посылку.
– Ну и глупость!
– Прости и не сердись. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Это получилось по ошибке.
Любой из его команды, конечно, не снес бы головы и за менее серьезную провинность, но Ронда находилась на особом положении. Кроме нее, его никто никогда не любил. Она была единственной женщиной, заслужившей любовь Керта Бретфорда.
– Не беспокойся, ангел мой. Я разберусь с Дженсеном.
9
На следующее утро самолет компании «Эйр Мальта» перенес Джанну в Рим. Ее путь лежал на виллу графини ди Бьянчи, где остановились тетя Пиф, Одри и доктор Осгуд. Их не оказалось дома, и Джанна решила подождать в комнатах тети Пиф, откуда открывался прелестный вид на брызжущий фонтан. Взлетавшие высоко в воздух струи на пути вниз стремительно иссякали и рассыпались на бесчисленные капельки, орошавшие чашу фонтана. Джанне отчаянно требовался отдых: несколько часов, проведенных в бессознательном состоянии в постели Ника, были не в счет. Однако недосып никак не сказывался на ясности ее мыслей.
Сколько она ни ломала голову над тем, зачем Керту понадобилось подмешивать что-то в ее вино, загадка была по-прежнему далека от решения. Зато вопрос Ника попал в самую точку: зачем Бредфордам три – ну, пускай четыре – отеля тети Пиф? Даже если они вольются в их гостиничную сеть, это будет всего лишь крохотным ломтиком их необъятного пирога. Основой их могущества были верфи и другие прибыльные капиталовложения. В перечне их имущества отели занимали едва ли не последнюю строчку.
Видимо, тетя Пиф знает гораздо больше, чем говорит. С тех пор, как Джанна переехала на Мальту, тетино поведение становилось все более странным. Поди пойми, зачем ей понадобилось уезжать – не затем же, чтобы показывать собачонку, в самом деле! – именно тогда, когда работы по завершению отеля «Голубой грот» уже подходили к концу. Не менее загадочным выглядел отказ тети Пиф от попыток выкупить у Ника его долю акций.
Дверь распахнулась.
– Что ты тут делаешь, Джанна? – вскричала тетя Пиф. – Что-то случилось с Ни... с «Голубым гротом»?
– Все в полном порядке. Просто мне понадобилось кое-что узнать у тебя о Бредфордах.
Тетя Пиф села напротив Джанны и спокойно спросила:
– А что ты думаешь об Энтони Бредфорде?
– Я общалась только с Кертрм, а его отца даже не видела. – Она замялась. Следовало бы рассказать тете Пиф все, как есть, однако какой смысл волновать ее понапрасну? – Кажется, Керт не слишком интересуется гостиничным бизнесом. – Не дождавшись от тети комментариев, Джанна продолжала: – Я прилетела сюда для того, чтобы спросить, почему Бредфорды так стремятся заполучить твои отели.
– Теперь это твои отели, – напомнила ей тетя Пиф.
Джанна мрачно кивнула. Дело, которому тетя Пиф отдала жизнь, казалось ей сейчас тяжким бременем.
– Отели навсегда останутся крохотной крупинкой в их империи. Откуда же такой интерес? По словам Ника, они предложили ему за акции вдвое больше их рыночной стоимости. – Она пристально посмотрела на тетю. – У этого соперничества должны быть более серьезные причины, чем ты говоришь.
– Соперничество? – Голос тети Пиф зазвучал с непривычным цинизмом. – Пусть так. Хотя, по-моему, это скорее одержимость. Энтони Бредфорд одержим манией денег и власти.
– Ты столкнулась с ним после войны, – сказала Джанна, – когда вы оба занялись постройкой отелей.
– Нет. Все началось еще во время войны. Стремясь добиться доверия Гитлера, Муссолини объявил войну Англии и Франции. У него не хватило духу нарушить границу с Францией, поэтому он стал бомбить Мальту – маленький остров, единственной защитой которого были полдюжины ржавых английских самолетов «Харрикейн». Можешь себе представить наш восторг, когда на помощь прибыли свежие пилоты британских ВВС. Большинство из них были отличными парнями...
Джанна знала, что тетя Пиф всегда бесплатно селила в своих отелях любого британского военного, участвовавшего в обороне Мальты. Многие из них стали ее постоянными клиентами, возвращаясь ежегодно в январе – феврале, в разгар зимнего английского ненастья, когда солнечные мальтийские пляжи выглядят особенно заманчиво.
– Война всегда приносит лишения. На острове, куда горючее и еда доставляются морем, они всегда острее. Бизнес Энтони Бредфорда расцвел благодаря черному рынку. Этот человек нещадно задирал цены, не желая снизойти к тысячам малоимущих, которые не могли платить такие деньги. У меня нет доказательств, но я думаю, что он приложил руку к исчезновению церковных реликвий во время бомбежек. Среди них был один особенно ценный предмет, национальное сокровище – кубок Клеопатры. Чистое серебро, ценнейшие изумруды! Впрочем, дело не в денежном выражении его стоимости. Ведь это был подарок святого Павла в знак благодарности островитянам, спасшим его после кораблекрушения у мальтийских берегов!
Тетя Пиф крутила на пальце серебряное кольцо, внимательно разглядывая его, словно видела впервые в жизни, хотя она носила его, сколько помнила себя Джанна.
– Один... репортер изучал его деятельность. Его звали Йен Макшейн.
Слово «репортер» тетя Пиф выговорила неуверенно, голос ее внезапно потеплел. Джанна насторожилась. При всей близости между племянницей и тетей это имя прозвучало для нее впервые.
– Он был твоим другом?
– Больше чем другом. Гораздо больше.
Взгляд тети Пиф затуманился от нахлынувших воспоминаний. Молчание длилось долго. Наконец она сказала:
– Я любила его всем сердцем. За пятьдесят лет это чувство ничуть не ослабело.
Джанна никогда не слышала от тети таких прочувствованных слов. Ее голос был полон любви.
Затаив дыхание Джанна слушала рассказ о событиях декабря 1941 года.
* * *
Дело близилось к полуночи; Пифани сидела в подземном бункере, вслушиваясь в эфир. Радисты генерала Роммеля, силы которого противостояли британцам в Северной Африке, на ночь покинули эфир. Не снимая наушников, Пифани уронила голову на стол, едва не ударившись о радиоприемник. Если повезет, она сможет немного поспать, пока не настанет время сменяться. Она предпочитала дневную смену, когда напряженные радиопереговоры не давали зевать и не оставляли времени беспокоиться за Йена.
По мере активизации североафриканской кампании Пифани приходилось все больше работать. Мальтийцы фиксировали благодаря радиоперехвату малейшие передвижения войск и судов. Зная, что вторжение на остров может состояться в любой момент, они не желали быть застигнутыми врасплох. Пифани переводила коротковолновую морзянку на немецкий или итальянский, а потом на английский, после чего передавала донесения начальству. На все это уходили считанные секунды. Благодаря ее необычайной внимательности Пифани перевели на прослушивание дальней радиосвязи, в которой участвовало берлинское командование и применялись сверхновые коды.
Наградой за долгие часы в кромешной темноте были радиограммы от Йена. Ему каким-то образом удавалось уговорить радистов вставлять в сообщения словечко «сокол», благодаря чему она всегда знала, где он находится. В последний раз «сокол» переместился из британского штаба в египетской Александрии в передовые части, находящиеся в Ливии. Судя по его репортажам, которые передавались через мальтийское радио на лондонское Би-би-си, он находился в окопах, вместе с солдатами. Она помнила, что в этом с самого начала состояло его заветное желание.
Пифани ни секунды не могла быть спокойна. Опасность постоянно витала, если не над Йеном, то над отцом. Он, подобно многим островитянам, стал жертвой «бомбовой болезни». Врачи утверждали, что это типичная тяжелая депрессия, вызванная отмиранием нервных окончаний из-за оглушительного рева и грохота при продолжительных бомбардировках. Жертвы болезни разгуливали во время налетов по улицам, как будто ничего не происходило. Отец Пифани, подобно многим другим мальтийцам, стал пугающе рассеян. Ему было всего сорок с небольшим лет, но он уже казался дряхлым стариком. Оставалось утешаться тем, что мать не дожила до этих печальных дней...
Залп радиопомех заставил Пифани вздрогнуть. В эфир вышли итальянцы, и их было слышно настолько отчетливо, что она решила самостоятельно перевести их коротковолновую депешу. Немцы пользовались на дальней связи сложными кодами, расшифровать которые не удавалось, как Пифани ни старалась. Записи такого перехвата приходилось передавать в Англию, в Блетчли-парк, где работал дешифровальный аппарат. После дешифровки сведения отправлялись обратно на Мальту, откуда Пифани и ее сослуживцы рассылали известия в соответствующие штабы.
Она немного поколебалась, решая, включить ли свет. После того, как несколько месяцев назад они с Йеном встречали долгожданный конвой судов, Мальта почти не получала припасов. В очередной раз сложилась критическая ситуация с горючим. Она все же зажгла лампу, полагая, что радиограмма, посланная в такой неурочный час, не может не быть важной.
Она записала сообщение, быстро сообразив, что оно даже не закодировано. Это был просто очень корявый немецкий – плод стараний какого-нибудь итальянца, чей немецкий язык ограничивался приветствием «Хайль Гитлер!». Речь в радиограмме шла о происходящем в эти самые минуты воздушном налете; Пифани напряглась. Забыв выключить свет, она бросилась в соседний тоннель, чтобы разбудить командира, которому полагалось информировать о важных радиосообщениях британского генерал-лейтенанта Уильяма Добби, назначенного генерал-губернатором Мальты.
– Вы уверены, что не ошиблись? – взвился командир. – Пирл-Харбор? В первый раз слышу.
Пифани тоже понятия не имела, что это за место. Однако уже к вечеру любой мог бы найти эту роковую надпись на карте Тихоокеанской акватории. Мальтийцы сочувствовали гавайцам, находившимся в сходном положении; только им грозило японское вторжение. Все ждали худшего. На следующий день Америка вступила в войну. Мальтийцы торжествовали. Имея на своей стороне таких союзников, как американцы, можно было с большей надеждой смотреть в будущее.
Спустя несколько дней пришла новость об усилении осажденного британского гарнизона в Тобруке. «Сокол» оказался в первых рядах, пришедших на выручку осажденным. Дела пошли на лад, и мальтийцы спешили поздравить друг друга. Даже необычайно ненастная погода не могла испортить их настроения: со стороны вулкана Этна дули ледяные ветры, именуемые на острове «грегал», впервые за последнее десятилетие принесшие снегопад.
Рождество 1941 года Пифани встречала вместе с отцом в церкви. Закутавшись в одеяло, она внимала службе. Священник напомнил мальтийцам, что жители Ленинграда, оказавшегося в блокаде еще в сентябре, испытывают более тяжкие лишения. Ленинградцы сотнями умирали от голода; на Мальте пока что никто не погиб такой страшной смертью.
Пифани молилась за спасение всех, чья жизнь оказалась под угрозой в военное лихолетье, особенно за узников нацистских «трудовых» лагерей. Благодаря настойчивости супруги президента Рузвельта Элеоноры из лагеря Дахау выпустили знаменитого детского психиатра Бруно Беттельхейма. Пифани перехватила достаточно радиограмм бойцов Сопротивления, чтобы знать больше, чем было известно до поры до времени ее согражданам. Так называемые «трудовые» лагеря являлись на самом деле лагерями смерти. Беттельхейм был редким счастливчиком, вышедшим оттуда живым.
– Я знаю, господи, ты слишком занят этой безбожной войной, чтобы снизойти к трудностям одинокой женщины. Но, если можно, спаси моего отца. Пусть ничего не случится с Йеном. Это главное, даже если Ты не сможешь вернуть его мне.
Выводя отца из церкви при неверном свете самодельной сальной свечки, Пифани заметила Тони Бредфорда, призывно махавшего ей рукой. Доверив отца друзьям, она подошла к Тони.
Он встретил ее свой обычной колкой улыбкой, которая неизменно вызывала у нее, в памяти рассказы о пирате Драгуте, слышанные в детстве. Четыре столетия назад, когда Мальта была осаждена турецким флотом под водительством Сулеймана, этот известный своей жестокостью пират пришел на подмогу рыцарям и пал, защищая остров. В связи с этим ему были прощены все прежние грехи, а мыс в бухте Марсамксетт получил его имя. По мнению Пифани, Тони, подобно Драгуту, был неизбежным злом.
– Приготовь мне завтра рождественское угощение, – негромко сказал он. – Я принесу петуха.
– Где ты его возьмешь? – Она не могла скрыть возмущения. В свое время во всех мальтийских двориках на рассвете надрывались петухи, вторя колоколам трехсот мальтийских церквей, созывавших паству на раннюю мессу. Теперь перезвон колоколов означал отбой воздушной тревоги, а петухи умолкли еще с лета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58