Он пренебрежительно усмехнулся.
– Не надо, – отрезала она. – Мы будем довольствоваться жидким супом, как все остальные.
Вдовий супчик из картофельных очистков был весьма неаппетитным кушаньем, но Пифани отказывалась наслаждаться довоенной едой, когда голодают ее друзья. Она повернулась, чтобы уйти, но Тони схватил ее за руку.
– Макшейн не вернется, а я собираюсь остаться на Мальте и жить здесь припеваючи. – Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть прямо в его темные глаза. Тепло его пальцев обожгло ей кожу. – Дай мне шанс.
Она, не ответив, пошла прочь. Сердце отказывалось верить тому, в чем не сомневался рассудок: скорее всего Йен не вернется. Он уже соперничал с американцем Эдвардом Морроу за звание лучшего военного корреспондента. После войны у него будет очень широкий выбор как поля деятельности, так и женщин, с которыми Пифани никогда не сравняться. Она снова почувствовала себя одинокой. Это бремя было тяжелее самой войны, скудного пайка, отцовской болезни.
В начале января 1942 года Пифани снова заступила в ночную смену. Несмотря на отсутствие радиограмм с паролем «сокол», она знала, что Иен по-прежнему находится в Тобруке вместе с английскими войсками: она слушала его еженедельные репортажи. Внезапно в наушниках заскрипело, потом зазвучала немецкая речь. Ее пронзило страхом: она давно поняла, что иногда противник намеренно выходит в эфир прямым текстом, зная, что мальтийцы все прослушивают.
Она включила свет и записала директиву Гитлера под номером 38, предназначенную для фельдмаршала Кессельринга. О противнике, оккупирующем остров Мальта, в ней было сказано кратко: «Уничтожить!»
Пифани выключила свет и нащупала в кармане подарок Йена – дамский револьвер. Нацисты не могли позволить, чтобы остров Мальта, используемый в качестве базы для воздушных и морских сил, защищающих Тобрук, оставался в руках британцев. Немцы либо высадятся на острове, либо обрушат на него такое количество бомб, что он опустится на морское дно.
Дождавшись конца смены, она поднялась на поверхность по извилистому тоннелю с заросшими мхом стенами. Ослепительное январское солнце заставило ее загородить рукой глаза, и без того защищенные темными очками. Перед ней выросла высокая мужская фигура. Для ее слезящихся глаз незнакомец был не более чем тенью. Сердце Пифани сначала перестало биться, потом запрыгало как сумасшедшее, грозя вырваться из грудной клетки.
– Йен?!
– Мисс Кранделл? – осведомилась тень.
Она прикусила губу, не в силах скрыть разочарование.
– Слушаю вас.
– У меня для вас письмо. – Он сунул ей свернутый листок. – От Йена Макшейна.
Она сжала листок, зная, что пройдет какое-то время, прежде чем глаза привыкнут к свету дня.
– Вы с ним виделись? Как он?
– Похудел, оброс бородой. – Военный прищелкнул языком. – Страдает от «мести Роммеля», как и все остальные. Зато живой. Я сопровождаю груз запчастей. Макшейы попросил меня передать вам письмо. – Он оглянулся. – Кажется, мне пора.
– Если увидитесь с ним, пожалуйста, передайте ему от меня... Скажите ему... Скажите ему, что я его люблю. Я жду его здесь. Я его жду!
Военный ушел. Пифани опустилась на землю. Зрение постепенно вернулось, но черным точкам перед глазами предстояло мучить ее еще несколько часов. Она развернула листок, не обращая внимания на запачканные края. Почерк был какой-то детский, одна буква S была написана задом наперед.
«Дорогой мой Ас,
худшее впереди. Не расставайся с револьвером. Всегда помни, что я тебя люблю. В этом безумном мире все бессмысленно, кроме любви. Никогда не променяю любовь к тебе на славу или деньги».
Она прочла сквозь слезы последние строчки и поцеловала подпись, умоляя бога сохранить Йену жизнь.
Судя по всему, Йен имел доступ к конфиденциальной информации. На следующий день мальтийцы были предупреждены, что не следует покидать бомбоубежищ и лучше пользоваться общественными кухнями, а не возвращаться домой после каждого налета; Пифани и тем, кто находился вместе с ней в катакомбах, объяснили, как вернее уничтожить радиоаппаратуру. По всему острову была объявлена готовность к немедленному выведению из строя сотен радиоантенн, с помощью которых принимались и передавались радиограммы союзников, а также перехватывались немецкие сообщения. Церковь тоже не осталась в стороне: церковные колокола смолкли с тем, чтобы зазвонить только в качестве сигнала о вторжении.
Немецкая авиация принялась долбить остров, доведя число налетов от двух в день до четырех и больше. Даже если бы островитянам разрешили разойтись по домам, они просто не смогли бы этого сделать. У входов в бомбоубежища появились лагеря, похожие на цыганские таборы. Ежедневно, отсидев смену, Пифани находила в одном из лагерей своего отца. Он сидел неподвижно, вместо того чтобы отправиться с остальными мужчинами в развалины на поиски любого материала, способного гореть. Считанные капли горючего, оставшиеся на острове, экономились для нужд британской авиации.
Пифани делала все, чтобы подбодрить отца, хотя долгие часы, проведенные в сыром тоннеле, лишали ее сил. Его, впрочем, интересовало одно: содержание свежего номера «Тайме оф Мальта». Невзирая на оголтелую бомбежку, газета выходила ежедневно.
Что ни день он показывал ей газету и твердил: «Видишь, Пифани Энн, нацисты бомбят Мальту сильнее, чем Лондон. Зачем?» Она вновь и вновь терпеливо объясняла ему, что Мальта, играющая роль военно-морской базы и разведывательного центра, препятствует регулярному снабжению сил Роммеля. Он согласно кивал и умолкая на целые сутки.
К марту запасы продовольствия иссякли. Хлеб – основа рациона мальтийцев – выпекался под правительственным контролем во избежание хищений. Обычно он отличался особо вкусной корочкой, оставлявшей далеко позади французские булки со всеми их достоинствами, однако теперь о вкусе пришлось забыть, в муку стали подмешивать картофель (некоторые утверждали, что это опилки). Впрочем, островитянам не приходило в голову жаловаться. В пищу уже шли бобы с рожкового дерева и плоды опунции – обычно корм для скотины. Некоторым удавалось поймать с берега на удочку морскую рыбешку, однако прибрежные воды кишели минами, поэтому о плавании к отмелям, где мог быть неплохой улов, нечего было и мечтать.
15 апреля генерал-лейтенант Добби созвал островитян на площадь Святого Иоанна. До войны здесь был рынок, на котором до полудня кипела торговля съестным. Сейчас Пифани и ее отец не спускали глаз с усталого генерала, поднявшегося на ступеньки перед собором святого Иоанна – покровителя ордена. Приходилось удивляться, что бомбы пощадили этот шедевр барокко.
Еще большим чудом было то, что, несмотря на бомбардировки и блокаду, выжило столько людей. Сотни получили осколочные ранения. Никто пока не погиб от голода, но многие ослабели от недоедания. Пифани подумала, что ее сограждане – храбрый народ. Она испытывала гордость от того, что принадлежит к числу жителей этого небольшого острова.
– Обращаюсь к вам от имени короля Георга Шестого, – заговорил Добби в мегафон. – За свою храбрость народ Мальты и сам остров-крепость награждаются Георгиевским крестом. Героизм и преданность, проявляемые вами в столь трудное время, навсегда останутся в истории. – Добби улыбнулся замершей толпе. – Позвольте напомнить вам слова королевы Елизаветы Первой, произнесенные тогда, когда Сулейман обрушил на остров всю мощь исламской империи: «Если турки одолеют остров Мальта, неизвестно, какие беды обрушатся дальше на христианский мир».
Добби поднял руку, чтобы остановить приветственные крики.
– Я бы мог еще долго говорить, но лучше, чем Нельсон, величайший из когда-либо живших адмиралов, не скажешь. Во время Трафальгарской битвы, когда ему противостояли объединенные силы французского и испанского флотов, он обратился к своим подчиненным с такой речью: «Англия ожидает от каждого исполнения его долга». Здесь, на Мальте, мы знаем, в чем состоит наш долг. Весь мир рассчитывает на нас. Не подведем же мир!
Толпа восторженно заревела, но взгляд отца Пифани так и остался отсутствующим.
– Король наградил нас крестом за стойкость под стодневной непрекращающейся бомбардировкой, – шепотом сказала ему Пифани. – Даже на Лондон не упало столько бомб.
– Не давай себя одурачить, – отозвался отец. – Крест – всего лишь средство для поддержания духа. Конец еще не скоро.
Пифани промолчала. Иногда к отцу возвращалась прежняя живость ума, но это случалось редко. Если война не кончится в ближайшее время, то он будет сломлен навсегда.
Она оставила его на площади играть в «брилли» с приятелями, сама же зашагала на службу. Перед «Постоялым двором Кастильи и Леона» ее остановил Тони Бредфорд. Раньше это была одна из лучших городских гостиниц, столь древняя, что в ней некогда останавливались рыцари; теперь бомбы привели ее в плачевное состояние.
– Я слыхал, что твоему отцу становится все хуже, – сказал Тони; можно было подумать, что он и впрямь сочувствует им. Пифани не стала сбавлять шаг. – Ему было бы лучше на Гоцо.
– Как и всем нам. – Вопреки ее стараниям, в ее голосе прозвучала горечь. Мальтийская республика состояла из трех островов: собственно Мальты, Гоцо и Комино. Комино был крохотным клочком суши, всего лишь песчаной отмелью, к которой в мирное время приятно было отправиться на лодке воскресным деньком. Зато Гоцо с его невысокими холмами, мирными пляжами и отсутствием военных объектов был сущим раем. Немцы не тратили на него свой пыл. В самом начале войны многим мальтийцам хватило предвидения, чтобы переправить туда дорогих им людей.
– Я мог бы перевезти его туда, – заявил Тони, подчеркнув слово «я».
Она хотела было ответить ему резкостью, но вовремя спохватилась: это было последней возможностью спасти отца. Только что она может предложить в качестве платы за место в лодке, которое теперь поистине на вес золота.
– Сколько?
Он внимательно смотрел на нее своими темными глазами.
– Нисколько.
Она не поверила ему: Тони славился рвением к извлечению денег из всего на свете. Что он задумал? А впрочем, какая разница! Ей предоставлялась последняя возможность спасти отца, который явно больше не выдержит такой жизни. А если поселить его в деревне, где жизнь хоть чем-то похожа на нормальную, то вдали от рвущихся бомб отец сможет выздороветь.
– Когда ты смог бы это устроить?
Тони улыбнулся хитрой улыбкой, означавшей: «Купить можно каждого».
– Завтра вечером.
Путешествие пришлось начать уже следующим утром. Поскольку достать горючее было невозможно, они поехали к мысу Марфа на тележке, запряженной осликом, вдыхая «неббию» – холодный влажный туман, приносимый ветром от итальянских берегов. По пути Пифани безуспешно пыталась разговорить отца, понимая, что это, быть может, их последняя беседа. Она уже давно перестала бояться за саму себя, но судьба отца вызывала у нее тревогу. Плавание через усеянный минами пролив требовало от рыбаков немалого искусства. Но жизнь на Гоцо потребует упорства уже от отца. Там есть друзья, но кто окружит его любовью?
Ее мысли, как всегда, занимал Йен. Как он? Тем временем туман рассеялся. Начинался обычный солнечный день. Пейзажа, который открывался сейчас их взору, Йен так и не увидел. За то недолгое время, которое он провел на Мальте, они ни разу не покинули Валлетты. Пифани дала себе слово, что после его возвращения они обязательно устроят пикник на ручье, окруженном деревьями и диким фенхелем, в излюбленном месте ее матери. Йен будет в восторге.
– Не туда! – Отец указывал на знак с надписью: «Бухта Марсаклокк». Судя по знаку, до бухты было еще три мили.
– Вспомни, папа, – терпеливо взялась объяснять она, – я говорила тебе, что все знаки на Мальте теперь показывают в противоположную сторону. Мы-то здесь знаем, что к чему, а чужакам будет посложнее. Так поступили во Франции. Участники Сопротивления развернули все дорожные знаки и тем самым замедлили продвижение нацистов. Возникла неразбериха, позволившая многим спастись бегством. Если нацисты высадятся здесь...
Она умолкла. Взгляд отца опять стал отсутствующим.
Дорога от Валлетты до мыса Марфа заняла почти весь день. На машине то же расстояние можно было бы преодолеть меньше чем за час, но выбирать не приходилось. Пифани наслаждалась зрелищем буйно цветущих весенних цветов. К середине лета жара выжжет зеленеющие холмы; потом, осенью, наступит «вторая весна», когда снова распустится дикое разноцветье.
Наконец взорам открылся мыс Марфа и пустынный причал, с которого раньше ежедневно отправлялся паром на Гоцо.
– Глядите, «черные вороны»! – Тони указал на небо. «Черными воронами» называли в британских ВВС самолеты люфтваффе.
Пифани и возница последовали примеру Тони и спрыгнули с повозки. Тони потянул за собой отца Пифани, как всегда, безучастного к любой опасности. Огромные камни, усеивавшие мыс, послужили отличным укрытием. «Вороны» шли на бреющем полете. Видимо, они заметили повозку, потому что по дороге защелкали пули.
– Черт, какой напрасный расход патронов! – не выдержал Тони.
Пифани молилась, чтобы уцелел ослик, оставшийся на дороге. До войны животное принадлежало пекарю Абдулу. Одним из самых живописных зрелищ на Мальте были именно эти лопоухие работяги, увешанные колокольчиками, развозящие по крутым улочкам хлеб. Ослика звали Джои; он привык к ласкам детворы и приветствиям взрослых; теперь он, как все его соплеменники, был мобилизован для военных нужд.
Второй самолет пролетел еще ниже первого, третий – ниже второго. Протарахтела прицельная очередь в ослика. Джои рванулся с места и утащил с глаз долой громыхающую тележку. Пифани разразилась проклятиями в адрес нацистов. Те и вправду не жалели ни сил, ни патронов. Они с наслаждением расстреливали крестьян, оказавшихся в чистом поле во время налета, но издевательство над безобидным животным показалось Пифани верхом жестокости. Впрочем, чему удивляться? Она прочла достаточно донесений, чтобы усвоить, что в словаре нацистов напрочь отсутствует слово «милосердие».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58