Еще более странно! Что за неожиданное примирение отца и сына?! Как это понять?..
* * *
– Ты убиваешь меня! Я сейчас умру! – завопила Аннабел, снова возвращая его к настоящему.
Стоило ему понять, где он сейчас находится, как он кончил, что принесло немалое облегчение всем мышцам изнывшего тела. Как он умудрился продержаться столько времени? Аннабел в изнеможении рухнула на него.
– Ты был великолепен! – простонала она. – Я знала, что будет лучше, если я тебя свяжу.
* * *
– При условии, что нам был бы известен не только день, но и час рождения Паоло, мы, наверное, могли бы составить более точный его гороскоп? – спросил Уоррен Шадоу, зная о ее пристрастии к астрологии. По какой-то неведомой ему причине она полностью полагалась на метафизические символы, от астрологии и гадальных карт до камней с руническими письменами, и ее предсказания удивительно часто сбывались.
– Могли бы. – Она наклонилась к нему, заставив забыть о том, что он ведет машину. – Но на результатах это не отразилось бы.
– Надеюсь, что ты ошиблась. – До сих пор метафизический инструментарий Шадоу не позволял прогнозировать по поводу Паоло положительных результатов. Уоррен уповал на более надежный стимул – простую человеческую жадность.
– Ты представить себе не можешь, насколько я хотела бы ошибиться. Мне совершенно не улыбается расстраивать Джанну. – Ее карие глаза с янтарными проблесками, как на черепаховом гребне, глядели необыкновенно серьезно. – У меня не было и нет близких друзей. Когда я совсем маленькой впервые оказалась в Хантингтоне, от меня все воротили нос. В первый вечер никто не желал сесть со мной за один стол. Я сидела одна, а другие девчонки болтали неподалеку нарочито громко... о моей матери. Джанна отошла от подруг, устроилась рядом со мной и стала трещать без умолку, заглушая их подлые сплетни.
Уоррен знал, что Джанна не послушалась Реджинальда Атертона, когда тот велел ей перестать дружить с Шадоу. Джанна спросила, почему отец считает Шадоу девочкой не их круга, хотя ни разу ее не видел. Отец ответил, что аристократы называют своих дочерей классическими или библейскими именами: Диана, Элизабет, Сара, Мэри, Кэролайн. Джанна была обязана своим именем римскому богу Янусу. Носительница дурацкого имени Шадоу могла быть дочерью лишь безродных родителей, а значит, девочкой не их круга.
Уоррен клял себя за то, что ему в свое время не хватило прямоты сестры. Конечно, следовало послать отца ко всем чертям и продолжать встречаться с Шадоу. Видит бог, за последние пятнадцать лет Уоррен никого не любил так сильно, как ее.
– Джанна – лучшая из подруг. Она никогда не критиковала мои замужества, никогда не выпытывала у меня, кто отец Хло. Она любит меня не за то, какая я, а вопреки этому.
Шадоу отвернулась, потом произнесла, как бы ни к кому не обращаясь:
– Ирландцы называют это время суток «синими сумерками» – нечто среднее между светом и мраком. Скучает ли Джанна по Англии? Мы гуляли с ней по окрестностям Хантингтона именно в таких синих сумерках, когда заходило солнце...
Пока Шадоу не завела об этом речь, Уоррен и не замечал, что солнце зашло за горизонт. Теперь воздух надолго окрасится в розовато-лиловые тона, как всегда бывает в Англии в это время года после захода солнца. Мальта лежит так далеко на юге, что там день резко отделен от ночи. Джанна наверняка радуется роскошным закатам, но тоскует по северным сумеркам.
По тону Шадоу Уоррен догадался, как ей одиноко. Ему очень хотелось свернуть на обочину, обнять ее, утешить. Но нет, это было бы слишком серьезным поступком. За годы их отношения превратились в спокойную дружбу, что как будто устраивало обоих.
Они молча катили по слегка холмистой местности к северу от Стратфорда. Пять деревушек, известных под названием «Ленчз», притулились среди пшеничных полей и пастбищ, не уступая живописностью более известным деревням Котсволдса с их бревенчатыми домиками и соломенными крышами. В Ленчз не поощряли туризм, бурно расцветший в Котсволдсе. Уоррен полагал, что местные жители, ценящие покой и пасторальную идиллию, поступили мудро, не превратив свои жилища в постоялые дворы. Немногочисленным туристам приходилось останавливаться в Стратфорде или Ившеме. Так, во всяком случае, было до последнего времени. Видимо, Джиан Паоло работал в недавно открывшейся гостинице.
При мысли об итальянце Уоррен опять разозлился. Пришлось напомнить себе о необходимости держать себя в руках. Шадоу, знавшая всю эту неприглядную историю, советовала сказать Паоло правду. По справедливости акции принадлежали Джанне, но Уоррен был готов выплатить итальянцу солидное вознаграждение.
Здешние деревни отстояли друг от друга совсем недалеко, и Уоррен сбавил ход, обратив внимание на надписи, призывающие водителей щадить кошек. Дорога вилась сначала по Черч-Ленч, потом по Этч-Ленч с нормандскими церквушками и кладбищами, полными кельтских крестов. Въехав в Щерифс-Ленч, Уоррен притормозил.
– Не пропусти «Шерифс-Ленч-Мэнор», – попросил он Шадоу.
– Вот он! – Она указала на дом из красного кирпича похожий на замок, судя по всему, недавно отреставрированный. Перед домом красовалась на кирпичном же пьедестале каменная лошадиная голова. На столбе висела табличка с готическими буквами: «Sheriffs Lench Manor».
Уоррен припарковал «Ягуар» на почти заполненной стоянке при гостинице.
– Судя по всему, туристы уже открыли для себя Ленч.
Шадоу не слушала его. Крепко зажмурившись и вцепившись в рунический камушек, который, как всегда, висел у нее на шее, она бормотала магическое заклинание. Потом серьезно взглянула на Уоррена.
– За Джанну. За удачу.
Волнуясь с каждой секундой все больше, Уоррен повел Шадоу ко входу в гостиницу. Несмотря на реконструкцию, в старом замке сохранился запах древнего камня и истлевших ковров. Они вошли в обшитый дубовыми панелями салон, где примерно дюжина постояльцев пила коктейли и метала дротики.
– Вот он, вот он! – взвизгнула барменша, указывая на вновь прибывших. – Я видела его по телевизору!
Уоррен оглянулся, уверенный, что подразумевается кто-то у него за спиной. Но там никого не оказалось.
К ним кинулся тучный мужчина с прилипшими к лысине двумя черными прядями.
– Ваше сиятельство! – задохнулся он, словно стал свидетелем Второго Пришествия. – Вы почтили честью мое скромное...
– Ваша светлость! – прервала хозяина барменша и попыталась преклонить колено, не зная, видимо, что перед ней отнюдь не герцог и, обращаясь к нему, можно стоять прямо.
Хозяин отогнал назойливую барменшу.
– Мы видели вас в вечерних новостях. Мы согласны, что Англии не нужны японские деньги.
Сбежавшиеся постояльцы шумно выражали свое одобрение.
Шадоу удивленно подняла на Уоррена свои карие глаза. Он не говорил ей о своем выступлении по той простой причине, что совсем про него забыл. Он был слишком озабочен объяснением ей ситуации с итальянцем.
– Очень вам благодарен, – пробормотал он, испуганный тем, что его речь попала в выпуск новостей. Все происходящее в палате лордов фиксировалось телекамерами, но редко заслуживало повтора в вечерних выпусках. – Я всего лишь высказал свое мнение. Многие со мной не согласны, но тут уж ничего не поделаешь.
– Держитесь!
– Нам нужны такие смельчаки, как вы!
– Задайте им жару! – посоветовала одна престарелая дама.
Пожав несколько ладоней, выдержав несколько могучих хлопков по спине и отклонив несколько предложений бесплатного угощения, Уоррен отвел хозяина в сторонку.
– Нам надо поговорить с Джианом Паоло, – сказала Шадоу.
С удивлением глядя на них, хозяин ответил:
– Сюда, пожалуйста. Он на кухне, помогает шеф-повару.
Они прошли через кладовую, где пахло сырым мясом и кровяной колбасой. Уоррена чуть не стошнило; сердце уже несколько минут колотилось как сумасшедшее. Кухня встретила их гирляндами сверкающих медных кастрюль и сковородок, развешанных по стенам.
– Джиан! – позвал хозяин. – К вам посетители.
Темноволосый молодой человек, чистивший котел, сделал большие глаза и снова занялся своим делом, как будто полагал, что стоит только проигнорировать пришедших – и они исчезнут, как наваждение.
– Джиан! – возмутился хозяин. – Разве вы не знаете, кто это?
Помолчав, тот угрюмо буркнул:
– Знаю.
– Тут есть место, где мы могли бы остаться одни? – спросил Уоррен.
Хозяин гостиницы был рад оказать услугу лорду. Он повел всю троицу по длинному каменному коридору. Судя по копоти на стенах, светильниками здесь в свое время служили факелы. Ведя Шадоу под руку, Уоррен вполуха внимал рассказу владельца о несравненных прелестях его недавно открывшейся гостиницы. Джиан покорно тащился следом, словно собака на поводке.
Хозяин отпер для них маленькую комнату. Шадоу села на диван и предложила Джиану сесть с ней рядом. Уоррен занял кресло напротив и заставил себя улыбнуться ненавистному итальянцу.
– Что вы хотите? – спросил Джиан. От страха его итальянский акцент стал гораздо заметнее.
Этот вопрос застал Уоррена врасплох. Он медлил с ответом, не зная, как, собственно, перейти к тяжбе об акциях. Он без всяких на то оснований решил, что Паоло обязательно захочет причинить его семье вред. Паоло было нечего терять, тогда как Атертоны были весьма уязвимы. Думая так, Уоррен испытывал явные затруднения с началом беседы.
Шадоу прикоснулась к руке Джиана, и он обернулся к ней с выражением лица, которое могло быть вызвано только страхом.
– Чем вы так напуганы? – спросила она его. Он пожал плечами, косясь на Уоррена.
– Наверное, кончина графа стала для вас тяжелым ударом, – с искренним сочувствием проговорила Шадоу.
– Да. Мы виделись почти ежедневно на протяжении последних двенадцати лет, с тех пор, как мне исполнилось семнадцать.
Уоррен стиснул зубы. Значит, его отец остановил выбор на Джиане, когда тот был совсем еще мальчишкой. Уоррен имел представление о гомосексуализме. Еще в Итоне, где младшим приходилось выслуживаться перед старшими, он привык относиться к нему как к естественному жизненному явлению. Его близкий друг Декстер Торп-Уайт предпочитал мужчин, что никак не отражалось на их дружбе. Но его родной отец!.. Боже! Как это повлияет на мать, если она узнает правду?
– Я до сих пор не могу поверить в его внезапную смерть. – На глазах Джиана появились слезы. – Я не был готов к жизни без него.
– Для этого вы и перебрались сюда – чтобы начать новую жизнь? – спросила Шадоу.
– Я прятался от него, – ответил Джиан, имея в виду Уоррена. – Я ведь знал, вы не поверите, что я буду молчать о Реджи. Но я не собираюсь болтать. Я слишком сильно его любил. Я знал, что он не хочет, чтобы о нашей тайне пронюхали посторонние. – Он закинул голову, готовый смириться с поражением. – Наверное, вы хотите, чтобы меня депортировали?
Уоррен с трудом сдержал улыбку: выходит, Джиан проживает в Англии нелегально! Впрочем, радость была недолгой: депортация итальянца не лишит его наследства, а просто ожесточит и поставит жирный крест на приобретении у него проклятых акций.
– Ничего подобного мы не замышляем, – заверила итальянца Шадоу. – Уоррен привез вам хорошие новости.
– Насколько я понимаю, – начал Уоррен, – мой отец питал к вам теплые чувства. Вы были... – он помедлил, подыскивая формулировку поделикатнее, – дружны много лет.
– Мы любили друг друга.
Это простое признание, сделанное с полнейшей искренностью, едва не лишило Уоррена самообладания. Неужели его отец был способен любить, по-настоящему любить этого человека? Или это была всего лишь неведомая Уоррену разновидность похоти? Ответа у него не было. Он не знал собственного отца, а довольствовался всего лишь иллюзией, мастерски созданной самим Реджинальдом Атертоном. Совершенно ясно одно, отец был привязан к итальянцу достаточно сильно, чтобы оставить ему то, что по праву принадлежало Джанне, которая всю жизнь боготворила его!
А что он сам? Он позволял отцу подавлять его волю. Только в последнее время в Уоррене проснулся бунтарь. Отец настаивал, чтобы никто из Атертонов не марался зарабатыванием денег. Уоррен тем не менее включился в ряд проектов и кое-что в них вложил. Он тщательно скрывал свою деятельность, пока отец каким-то образом не узнал про то, чем занимаются брат и сестра. Стычка с отцом, ставшая их последним разговором, получилась безобразной. Теперь Уоррен вдобавок ко всему чувствовал себя виноватым в скоропостижной смерти Реджинальда. Отец не должен был сойти в могилу, так и не помирившись со своим единственным отпрыском.
– Отец хотел обеспечить вам достаток на случай, если с ним что-то случится. – Уоррен брал пример с Шадоу и никак не проявлял своего отвращения. – Он оставил вам неплохое наследство.
Утирая слезы, Джиан сказал:
– Он обещал, что у меня будет достаточно денег, чтобы открыть собственный ресторан.
Уоррен тотчас сообразил, как строить дальнейший разговор.
– Он оставил вам акции одной корпорации. Продав их, вы стали бы состоятельным человеком. Вы получили бы примерно полмиллиона фунтов стерлингов.
– Миллион.
Уоррен внутренне вскипел, но постарался не подать виду.
– Это гораздо выше рыночной стоимости...
– Не выше. Столько мне заплатил Энтони Бредфорд.
Уоррен вскочил.
– Вы уже продали акции?!
Впервые улыбка Джиана предназначалась не Шадоу, а Уоррену.
– Да. Сегодня утром я подписал все бумаги.
* * *
В сливовых сумерках гостиницу освещала луна, выглянувшая из-за облака. Шадоу и Уоррен торопливо шагали по выложенной плитами дорожке к «Ягуару» на стоянке.
– Ты ни в чем не виноват, – пыталась успокоить она его.
– Не уверен, что Джанна и тетя Пиф будут того же мнения. Я должен был первым найти Паоло. Непонятно только, как Бредфорд пронюхал о том, что Паоло – наследник этих акций.
– Он спит и видит, как бы завладеть отелями тети Пиф. Наверное, на него работает специальное детективное агентство. Бредфорд в деле похож на стервятника: он, выслеживая, кружит над добычей, а потом наносит точный удар. Он знает, что тетя Пиф была вынуждена продавать акции, чтобы собрать деньги на строительство «Голубого грота».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58