И самой Кэтрин тоже очень бы хотелось заплакать в надежде, что слезы принесут облегчение. Однако усилием воли она взяла себя в руки и решила повременить со слезами до тех пор, пока не наступит ночь, и она не окажется в постели рядом с Томом. Тогда она сможет наплакаться от души, а Том будет утешать ее, думая, что она плачет потому, что их дочь вышла замуж и покинула дом.

Книга VI
Бриджит 1944
Глава 1
– Ты знаешь, моя дорогая, мы с Энди часто ходили в Королевский театр. Я очень любила ходить в театр с Энди. – Слова Кэти были нечеткими, и голос ее звучал устало. – А Дик Торнтон часто обедал у нас. Ты это знала, Бриджит? Дик Торнтон приходил к нам на обед. Он был скрипачом. Он очень хорошо играл на скрипке. Научился еще в детстве и играл для народа на площадях, а потом начал выступать в Императорском театре. Мы были на его концертах. А еще мы видели в Императорском театре Весту Тилли и Литтл Тича. И Чарли Чаплина. Ты можешь в это поверить, Бриджит? Мы видели самого Чарли Чаплина!
– Да, да, тетя Кэти.
– А еще мы ходили в Квинс. Квинс потом разбомбили… Еще не было сигнала тревоги, Бриджит?
– Не было, тетя Кэти, успокойся. – Бриджит встала со своего стула у изголовья кровати и, приподняв голову Кэти, поправила подушки. – Сегодня не будут бомбить, так что можешь не волноваться. Ну, а теперь спи.
– Так сегодня не будут бомбить?
– Думаю, что не будут. Спи.
– Если начнут бомбить, вы с Кэтрин идите в подвал.
– Да, тетя Кэти, мы обязательно пойдем в подвал. Не волнуйся.
Успокоив старуху, Бриджит снова опустилась на свой стул. Теперь кровать Кэти стояла возле камина в гостиной – с началом войны ее пришлось переместить вниз. Бриджит взяла ручку и занялась проверкой тетрадей. Через некоторое время она снова посмотрела на Кэти – та уже спала крепким сном. В последнее время тетя Кэти начинала впадать в маразм. Временами она еще мыслила ясно, но по большей части ее ум блуждал в бессвязных воспоминаниях прошлого. Сейчас был июнь 1944 года. Если Кэти доживет до октября, ей исполнится сто лет.
Бриджит медленно покачала головой, глядя на худое сморщенное лицо на подушке. Она надеялась, что сама она не доживет до ста. Ей было всего тридцать четыре года, но она чувствовала себя уставшей, вымотанной и старой. Годы прошли незаметно и не принесли ничего хорошего – она устала жить, потому что жизнь была лишена для нее всякого смысла. Отвернувшись от кровати, она посмотрела в окно. Долгие летние сумерки постепенно сгущались, скоро стемнеет и надо будет опустить светомаскировочные шторы. Она ненавидела светомаскировочные шторы.
Встав со стула, она подошла к окну и выглянула в сад. Там больше не было роз, не было цветочных клумб и декоративного кустарника. Некогда цветущий сад превратился в огород: теперь на месте кустарника росла капуста и картофель, а там, где раньше были розовые кусты, красовались грядки салата, моркови, редиса и пастернака. А в теплице возле задней стены двора, где раньше выращивались цветы, теперь зрели помидоры. Все это представляло собой грустное зрелище. Но Бриджит сейчас мало интересовал сад – она думала о Питере.
Питер уже в четвертый раз уходил в морской конвой. За это время было потоплено огромное количество судов, но Питер всегда возвращался целым и невредимым. Он говорил, что это Бог оберегает его. Бриджит подобное заключение казалось смешным: если Бог в самом деле способен уберечь кого-то во время войны, то почему же Он не уберег все те суда, что потонули под бомбежкой, едва выйдя в море, почему не уберег всех тех солдат, которые погибли, не успев даже выстрелить в противника? Или Всевышний сосредоточил все свое внимание на судне Питера и у Него не было времени для других?
Конечно, она не должна так думать, – она была рада, что Питер уцелел, неважно, с Божьей ли помощью или по чистой случайности. Сейчас он пробыл на море два дня. Она не знала его маршрута и не знала, когда он вернется. Но до его возвращения наверняка пройдут долгие недели, если не месяцы.
Мать сказала ей вчера: «Хорошо, что у вас с Питером нет детей. Ребенок был бы только лишним беспокойством в военное время. Ты уже я так достаточно тревожишься о детях в школе». Бриджит горько усмехнулась. Она бы никогда не подумала, что ее мать способна сказать такую глупость. Ребенок придал бы смысл ее существованию. Война когда-то закончится, тревоги пройдут, а ее жизнь будет все так же пуста. С годами она все острее и острее ощущала эту пустоту. Желание иметь ребенка жило в ней, как непрекращающаяся боль, как какая-то хроническая болезнь. Иногда боль становилась невыносимой и распирала ее изнутри, в такие минуты ей казалось, что все ее тело распухает, только живот оставался все таким же плоским и бесплодным. Бесплодным… Она знала, что бесплодие – не ее вина.
Когда она думала об этом, она ненавидела Питера, ненавидела их всех – отца, мать, тетю Кэти. В такие минуты ее боль прорывалась наружу и изливалась в слезах досады и злости. Быть замужем за мужчиной, которого не любишь и который к тому же неспособен даровать тебе радость материнства!.. Нет, нет, она не должна ненавидеть Питера. Питер был так заботлив с ней, он так любил ее. Если уж на то пошло, она должна ненавидеть только себя за то, что тогда, восемь лет назад, позволила им всем распорядиться собой, не нашла в себе сил воспротивиться их воле. Боже, как же горько она сожалела об этом! И как сильно она желала, чтобы ее мужем был не Питер, а… а тот единственный мужчина, которого она любила.
Она знала, что не должна так думать, что эти мысли греховны. Но с годами подобные мысли возникали у нее все чаще и чаще. Именно поэтому она уже давно перестала ходить на исповедь: она никогда не смогла бы признаться в этих мыслях священнику. У замужней женщины не должно быть таких мыслей… Странно, но она вовсе не ощущала себя замужней женщиной. За все эти восемь лет она так и не смогла осознать себя женой Питера. У нее было такое ощущение, будто Питер вовсе ей не муж, а абсолютно чужой человек, с которым она в силу каких-то глупых обстоятельств живет под одной крышей и спит в одной постели. А она все еще была незамужней девушкой, – нет, скорее не девушкой, а старой девой, она уже слишком стара для того, чтобы назвать себя девушкой. Бриджит чувствовала, что она намного старше своих тридцати четырех лет. За последние годы она успела так состариться, что теперь душа у нее была, наверное, как у древней старухи.
Бриджит отвернулась от окна и медленно прошла по комнате. Бедный Питер, как он там? Она искренне надеялась, что с ним ничего не случится, хоть и не испытывала настоящей тревоги за него. А вот за мать и за отца она тревожилась. Скорее бы они вернулись! Кэтрин должна вернуться с почты, где она теперь работала, часа через два, а Том пробудет на дежурстве до половины десятого.
Она остановилась возле маленького столика, заваленного ученическими тетрадями. Надо бы закончить их проверять, но сейчас у нее не было никакого желания этим заниматься. Поймав свое отражение в зеркале над камином, она заметила, что выглядит очень усталой. Она провела обеими руками по волосам, приглаживая короткие пряди. Волосы отросли, и стрижка потеряла форму, надо завтра сходить к парикмахеру… Впрочем, к чему? Ей было все равно, какая у нее прическа и вообще как она выглядит. Тем лучше, потому что сегодня она выглядела просто ужасно. Поморщившись, Бриджит отвернулась от зеркала.
Пока тетя Кэти спит, она пойдет на кухню и приготовит себе чашку какао, а потом опустит светомаскировочные шторы. Ей бы очень хотелось принять сейчас ванну, но придется дождаться матери. Тетю Кэти нельзя оставлять одну – если начнется бомбежка, кто-то должен быть рядом с ней. Ладно, она отложит ванну до вечера. А вдруг объявят тревогу, как раз когда она будет в ванне?.. Что ж, в таком случае ей очень сильно не повезет, если бомба попадет в их дом. Хотя какая разница, умрет она в ванне или где-то в другом месте?
Бриджит прошла через зал и вошла на кухню. Нелли больше не служила у них, – она вышла замуж за солдата и сейчас работала на производстве оружия. Отмерив в свое какао маленькую ложечку сахара, Бриджит взяла дымящуюся чашку и направилась с ней назад в комнату Кэти.
Она шла через зал, когда позвонили в дверь. Поставив чашку на столик возле стены, она пошла открывать. На пороге стоял, опираясь о трость, мужчина в форме летчика американских воздушных сил. У него было смуглое лицо и очень темные глаза. Сняв фуражку, он отбросил со лба прядь прямых черных волос.
– Здравствуй, Бриджит, – сказал он.
Она смотрела на него, не веря собственным глазам, одной рукой держась за дверь, а другую прижимая к груди над квадратным вырезом ситцевого платья.
– Я не призрак, Бриджит, – улыбнулся он. – Ведь ты Бриджит – или я ошибся?
Она еще несколько секунд стояла в оцепенении, потом ее лицо просветлилось, и она тоже улыбнулась.
– Дэниел, – сказала она, но почему-то не услышала собственного голоса. – Дэниел, – повторила она, на этот раз громче, и распахнула дверь.
Он перешагнул через порог и, продолжая опираться о трость, вошел в прихожую. Она заметила, что левая нога у него не сгибается.
– Как ты поживаешь, Бриджит?
– О, у меня все в порядке, Дэниел. – Она заглядывала ему в лицо, еще не совсем оправившись от удивления. – Я никак не могу поверить, что это в самом деле ты. Я ожидала увидеть кого угодно, только не тебя.
С минуту они молча смотрели друг на друга, потом вдруг оба рассмеялись, сами не зная чему. Он огляделся в поисках места, куда бы мог положить фуражку, и она взяла у него фуражку и положила на столик возле двери.
– Проходи, Дэниел… Нет, не сюда. Пойдем в столовую. Гостиная теперь стала спальней тети Кэти. Мы переместили ее вниз – внизу безопаснее.
– Так она еще жива? – Он остановился на полпути к столовой.
– Да, но она уже очень слабая и по большей части живет в прошлом.
Он кивнул, внезапно посерьезнев при упоминании о Кэти, и, прихрамывая, прошел в столовую. Там он медленно опустился на стул, вытянув впереди себя левую ногу.
Бриджит посмотрела на его ногу, потом пододвинула себе стул и села напротив него.
– Тебя ранили? – спросила она. Кивнув, добавила: – Я понимаю, это глупый вопрос. Я хотела спросить, где тебя ранили.
– О, это случилось где-то в районе Северного моря, – небрежным тоном отозвался он.
Она ожидала, что он расскажет, как это произошло, но он не стал продолжать. Опять наступило молчание. Бриджит сидела, сжимая перед собой руки, как это делают дети, когда они нервничают, и внимательно разглядывала Дэниела. Он выглядел старше, намного старше – казалось, с их последней встречи прошло не восемь лет, а больше. Его лицо очень сильно изменилось, утратив свое юношеское выражение и превратившись в лицо зрелого мужчины; уже даже начали обозначаться морщины вокруг рта. Он больше не был худощав, а заметно раздался в плечах и прибавил в весе. Единственное, что ничуть не изменилось в нем, – это его глаза. Они были такими же бархатисто-черными, какими она их помнила.
Дэниел, разглядывая Бриджит, тоже подумал: «А ведь она постарела!» Впрочем, это было вполне естественно – восемь лет все-таки немалый срок, и ведь он уже подготовил себя к тому, что увидит не прежнюю Бриджит, а Бриджит тридцатичетырехлетнюю. Но что-то резко изменилось в ее облике, и дело было не в годах. Он сразу же заметил, как только она открыла ему дверь, что в ее внешности произошло какое-то изменение, только никак не мог понять, какое именно. Сейчас, глядя на женщину, сидящую перед ним, он вдруг вспомнил, что у прежней Бриджит были длинные волосы, которые она укладывала в замысловатый узел на затылке. Эта деталь запомнилась ему больше всего из ее внешности.
– Твои волосы! – воскликнул он. – Ты обрезала волосы!
– Да. – Она провела рукой по волосам, дотронулась до коротких прядей на шее. – Длинные волосы требуют слишком много ухода, а у меня нет на это времени. Когда посреди ночи объявляют воздушную тревогу и надо вскакивать с постели и бежать в подвал, уже не до волос.
– Тебе идет короткая стрижка, – сказал Дэниел.
Это было ложью, но он, как и прежде, умел лгать убедительно, говоря людям приятные вещи.
Она снова дотронулась до своих волос.
– О, я знаю, у меня на голове ужасный беспорядок. Все как-то не доходят руки, чтобы заняться, как следует прической.
Это было сказано тоном юной кокетливой девушки, и Дэниел улыбнулся.
– Ты до сих пор преподаешь в школе? – спросил он.
– Да. Мне сначала пришлось оставить работу, но, когда началась война, я смогла вернуться в школу.
– А… как Питер? – спросил Дэниел, немного помедлив.
– Он получил работу в торговом флоте и сейчас служит на море. Он ушел в морской конвой два дня назад. – Говоря, она улыбалась и кивала в такт своим словам.
– Торговый флот, – повторил Дэниел. – Что ж, неплохая работа. А как твои отец и мать?
– Мама работает на почте три раза в неделю по вечерам. Сейчас она на работе и вернется в девять. А отец – уполномоченный гражданской обороны… Но скажи, – она нервно теребила свои пальцы, – ты-то как сюда попал? Твое подразделение разместили где-то поблизости?
– Нет, я лежу в госпитале неподалеку от Ньюкасла. Я пробыл там уже достаточно долго.
– Достаточно долго? – Она слегка подалась вперед на стуле. – Сколько же времени ты там пробыл?
– Около трех месяцев, – ответил он, глядя в сторону.
– И за все это время тебе не пришло в голову известить нас о том, что ты здесь?
Он молча посмотрел на нее. Неужели она не понимает? Некоторые женщины слишком наивны.
– Я как-то не подумал об этом, – сказал он, наконец.
Снова оба молчали, и обоим было неловко. Не выдержав, она встала на ноги.
– Хочешь чего-нибудь выпить? У нас здесь где-то есть виски.
– Нет, нет, спасибо.
– Может, выпьешь чего-нибудь горячего? Чашку чаю или какао? Кофе у нас, к сожалению, нет.
– Я с удовольствием выпью чаю.
– Хорошо, тогда подожди минутку. Я быстро.
Ее «минутка» затянулась до пяти минут, и все эти пять минут он просидел неподвижно, глядя прямо перед собой. Когда она вернулась, он понял, почему она отсутствовала так долго, – она причесалась и накрасила губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49