Его совершенно лысый череп, обтянутый серовато-бледной, как у мертвеца, кожей, был местами покрыт коричневыми пятнами. Издалека белые кусочки кожи казались струпьями, а коричневые – выемками в голове. Глаза – маленькие черные точки, запрятанные в глубине двух воронок. Та половина его лица, где уцелело ухо, была сплошной массой дряблой сморщенной кожи; другая половина, та, где не было уха, выглядела так, словно ее нанизали на иглу и прошили вдоль и поперек красной ниткой. Одна его рука неподвижно лежала на стеганом покрывале; она была абсолютно белой и безжизненной, даже без намека на вены, как рука трупа. Но еще более отвратительное зрелище представляла собой его другая рука, если можно назвать рукой этот кусок истерзанного мяса с култышками пальцев. Кожаный ремешок, похожий на собачий поводок, протягивался от руки до изголовья кровати; один его конец был обвязан вокруг запястья, другой прикреплен к самому прочному столбу спинки.
Дэниел, не в силах вымолвить ни слова, наблюдал за Вилли, который подошел к постели и, наклонившись к самому уху старика, громко сказал:
– К вам пришел гость! – Отойдя в сторону, он добавил вполголоса, обращаясь к Дэниелу: – Не подходите слишком близко, сэр.
У Дэниела вовсе не было желания подходить слишком близко. Юноша с трудом заставил себя сделать несколько шагов вперед. Остановившись в ногах кровати, он нервно облизал губы.
– Добрый день, сэр, – сказал он, стараясь придать своему тону спокойный, вежливый оттенок.
– Ва! Ва! Чертов доктор! – завопил старик. – Убирайся отсюда вместе со всеми остальными! Я еще не умер! Я не позволю себя похоронить!
Голос старика был глухим и доносился, словно из глубины какой-то ямы, слова были отрывистыми и едва различимыми, – казалось, они принимают ту же форму, что и его кривые изуродованные губы. Он на секунду умолк, и в его маленьких глазках зажглось дьявольское пламя, а искалеченная рука резко дернулась вперед, но ремешок не позволил ему дотянуться до гостя.
– Кто ты такой, черт тебя побери? – пронзительно закричал он. – Откуда тебя черти принесли? Не смотри на меня так! Я еще не умер! Не умер!
– Это ваш правнук, – прокричал Вилли. – Он приехал к вам из Америки.
Тело на кровати в течение нескольких секунд оставалось неподвижным, потом мускулы лица задергались, дряблая кожа собралась в гармошку, а черные точки глаз расширились. Челюсти старика энергично заработали, так, словно у него был полный рот еды, которую ему никак не удавалось прожевать. Наконец он сказал одно-единственное слово, но произнес его отчетливо, почти не исказив:
– Внук?
– Правнук, – поправил его Дэниел.
Он слегка наклонил голову, изо всех сил стараясь улыбнуться.
– Ха-ха! Ха-ха-ха! О-хо-хо-хо!
Отрывистый смех старика становился все громче и громче. Дэниел почувствовал, как рука Вилли легла на его локоть, и отступил на шаг.
– Не надо с ним разговаривать, сэр. Он все равно сейчас ничего не понимает, – прошептал Вилли. – У него начинается припадок. Он всегда ведет себя так перед припадком. Я бы на вашем месте ушел.
Дэниел не заставил себя упрашивать. Но как только он двинулся к двери, старик снова начал кричать.
– Ублюдок! Ублюдок! – вопил он, и его рука, привязанная к спинке кровати, дергалась, натягивая ремешок. – Ублюдок! Сука! Шлюха Малхолланд! Тюрьма! Швед! Шлюха Малхолланд! Ублюдок! Шлюха! Шлюха Малхолланд!
– Давайте лучше уйдем, сэр, – сказал Вилли, тихонько подталкивая ошеломленного Дэниела к выходу.
– Малхолланд! Шлюха Малхолланд! – Все еще неслось им вслед, когда они уже добрались до конца коридора и вышли на галерею.
– Мне очень жаль, сэр, что он встретил вас так. Очень жаль.
Дэниел стоял, опершись о перила балюстрады, и смотрел в зал.
– Меня одно удивляет, – сказал он, оборачиваясь к Вилли. – Как вы можете выносить это каждый день?
– Я думаю, это привычка, сэр. Ко всему рано или поздно привыкаешь. И ведь нам с женой надо как-то зарабатывать на жизнь. Мы были рады, когда нашли эту работу. Тогда, правда, старик еще не был так плох, и была жива старая леди.
– С каких пор вы здесь работаете?
– С тысяча девятьсот двадцатого года, сэр. В восемнадцатом году я пришел из армии, и была безработица, а мы с Мэгги как раз только что поженились. Когда подвернулась эта возможность, мы сразу же ухватились за нее. Я сказал, мы были рады, что нашли работу, – но через пару недель я уже хотел все бросить и бежать подальше отсюда. И если бы я только мог подыскать что-нибудь другое, я бы бежал, потому что присматривать за стариком было слишком тяжким испытанием для нервов, это было просто опасно для жизни. Да-да, сэр, опасно для жизни. Это было еще до того, как с ним случился второй удар, и он еще не был парализован. Всякий раз, когда я заходил в его комнату, он чем-нибудь в меня швырял. Он до сих пор пытается схватить что-нибудь с подноса и швырнуть мне в лицо. Я поэтому не могу его отвязать. И мне приходится кормить его с ложки, а это не слишком приятное занятие, сэр.
Дэниел покачал головой и на секунду закрыл глаза.
– Не слишком приятное – чтобы не сказать тошнотворное… Но почему вы не наймете кого-нибудь себе в помощь?
– Это невозможно, сэр. Деньги закончились, еще когда умерла старая леди. Она жила на проценты со своего капитала. Насколько мне известно, у нее когда-то был большой капитал, но теперь от него уже ничего не осталось. Усадьба уже давно заложена, и теперь приходится продавать разные вещички, чтобы раздобыть немного денег.
– Разные вещички? – Дэниел приподнял брови, вопрошающе глядя на Вилли.
– Да, сэр. В доме было много дорогих вещей – столовое серебро, блюда, подсвечники, разные драгоценности. Поверенный поместил все это в банк. Все книги уже давно проданы – у них была целая библиотека дорогих изданий. А полгода назад описали мебель. Все, что находится в доме, было описано. Мебель, может, и выглядит неряшливо, но среди нее есть много ценных предметов антиквариата. Мы отправляем все счета поверенному, и он оплачивает домашние расходы, и раз в месяц приезжает сюда, чтобы выплатить нам жалованье. Он всегда говорит нам, чтобы мы экономили. Дела в самом деле плохи, и если он, – Вилли кивнул в сторону комнаты старика, – если он проживет еще несколько лет, усадьбу уже нельзя будет выкупить. Доктор удивляется, что он еще жив. А вы ведь сами видели, в каком он состоянии. Доктор говорит, в нем, наверное, сидит дьявол, и я тоже так думаю. Уж я-то знаю его дьявола, слишком хорошо знаю!
– Это какая-то фантастика, – тихо проговорил Дэниел. – А кто же это так его изуродовал?
– О, сэр, это длинная история. Но, насколько я знаю, в него стреляла сестра.
– Его собственная сестра? Ну что вы!
– Да, сэр, это так. Говорят, она хотела убить его. Могу только сказать, жаль, что ей это не удалось. А вскоре после того, как она в него стреляла, его посадили в тюрьму на семь лет.
– За что же?
– Он убил своего слугу, сэр.
Дэниел в течение долгой минуты молча смотрел на Вилли, потом повторил:
– Убил своего слугу?
– Да, сэр. Говорят, он обращался с ним хуже, чем с собакой: выбил ему глаз и каждый день стегал плетью. В конце концов, слуга не выдержал и кинулся драться с ним, но бедняга не рассчитал, что хозяин сильнее. Он убил слугу и бросил его тело в карьер.
– О Боже!
Дэниел склонил голову и уперся подбородком в грудь.
– Не переживайте из-за этого, сэр, – простодушно сказал Вилли. – Вас это не должно волновать.
– Но мой дед… – Дэниел медленно качал головой, глядя на Вилли. – Мой дед был таким добрым, мягким человеком, он бы и мухи не обидел. У него был почти женский характер – слишком мягкий для мужчины. И мой отец такой же.
Вилли пожал плечами.
– Значит, они пошли характером в хозяйку. Хозяйка была очень мягкой, доброй женщиной, как я вам уже говорил. Мэгги несколько дней плакала, когда та умерла. В последние годы я много раз собирался уйти отсюда, но Мэгги уговаривала меня остаться – ей было жалко оставлять хозяйку… Хотите посмотреть ее комнату, сэр?
Дэниел пребывал в легком оцепенении.
– Да, да, – рассеянно проговорил он и, отойдя от перил балюстрады, медленно последовал за Вилли.
Вилли провел его через коридор и распахнул перед ним дверь на левой стороне. В комнате стояла широкая кровать, такая же большая, как и у старика, но все остальное оказалось совсем другим. Стены, обшитые деревом, были выкрашены белой краской, на полу лежал ковер приглушенно-зеленого цвета, такого же цвета были атласные шторы на окнах. В воздухе витал едва уловимый аромат лаванды и фиалкового корня. Сразу же чувствовалось, что это жилище женщины – женщины с мягким, спокойным нравом.
– Она просиживала часами за этим столом, – сказал Вилли, указывая на большой секретер, стоящий между двумя высокими окнами. – Просто сидела и думала о чем-то своем – письма она писала редко. В последние десять лет своей жизни она вообще не выходила из комнаты и большую часть времени лежала в постели.
Взгляд Дэниела скользнул по стене и остановился на портрете над камином.
– Это она, когда ей было, я думаю, около тридцати, – сказал Вилли, когда Дэниел подошел к портрету. – Она была очень милой, не так ли, сэр?
– Да, она действительно очень мила.
– У нее была ужасная жизнь, сэр. Просто невыносимая жизнь.
Дэниел резко обернулся от портрета и посмотрел в упор на Вилли.
– Она вам это говорила? – холодным тоном осведомился он.
– О нет, сэр, она мне ничего не говорила – ни мне, ни моей жене. Она никогда не упоминала вслух имя хозяина, ни разу и словом не обмолвилась о нем, словно его и вовсе не было. Здешняя кухарка сказала, они уже тридцать лет, как не видели друг друга. Вы можете в это поверить? Они жили под одной крышей – и тридцать лет не встречались! Я понимаю – в последние годы, после того как с ним случился второй удар и он слег, но тридцать лет? Здешняя прислуга рассказывала, что еще раньше, когда оба еще были на ногах и хозяин увлекался лошадьми, хозяйка, едва заслышав стук копыт на подступах к дому, спешила запереться в своей комнате. Его это не волновало. Говорят, когда он вышел из тюрьмы, у него уже было не в порядке с мозгами. В молодости хозяйка была очень влюблена в него и страдала, когда он ей изменял. Но потом он совсем потерял стыд и стал приводить своих женщин домой, ну и она… В общем, ей это надоело.
– Откуда вы знаете о них так много, Вилли?
– Это все рассказывала кухарка. Она уже была древней старухой, когда мы с Мэгги пришли сюда. Она начинала здесь горничной, Фанни Крафт, так ее звали. Она знала всю историю их семейства. Она столько нам всего порассказала о старике! И я верю каждому ее слову, сэр, я знаю, она говорила правду. Она сказала, старик женил своего сына на девушке, которая была ему наполовину сестрой: она была дочерью старика от другой женщины. Фамилия той женщины – Малхолланд, вы слышали, он все время ее повторяет. Эта женщина забеременела от него, когда работала здесь, а потом отдала девочку на воспитание в другую семью. Ну, а потом… Знаете, судьбе иногда нравится играть злые шутки, вот и случилось, что эта девочка и сын старика встретились и полюбили друг друга. Старик узнал, что девочка – его дочь, но он ненавидел эту Малхолланд и, чтобы сделать ей назло, женил детей. Кухарка говорит, на свадьбу угрохали уйму денег, и молодые сразу же уехали и больше не появлялись здесь. Я думаю, они поселились в Америке – хозяйка все время получала оттуда письма… О! О Боже, сэр…
Вилли провел ладонью по лицу и с извиняющимся видом посмотрел на Дэниела.
– Все в порядке, Вилли, – с усилием проговорил тот. – Я уже знал об этом.
– В самом деле знали, сэр?
– В самом деле.
Вилли с облегчением вздохнул.
– Ну, так лучше, сэр. Я бы не хотел сообщить вам это вот так. Я понимаю, такая новость может потрясти.
Они вышли из комнаты и, пройдя через коридор, снова оказались на галерее.
– А вот это должно вас заинтересовать, сэр, – сказал Вилли, указывая на один из портретов на противоположной стене.
Дэниел медленно подошел к стене и остановился перед портретом. Ему сейчас казалось, что он смотрит в зеркало, потому что лицо на портрете было почти точной копией его лица, с тем единственным исключением, что его собственные глаза были темнее.
– Насколько мне известно, этот портрет был написан незадолго до того, как он женился, сэр.
– Мы очень похожи.
– Да, сэр. Я поэтому был так поражен, когда увидел вас.
Дэниел слегка поморщился.
– Это вряд ли можно считать комплиментом. Ведь он был ужасным человеком.
– Да, сэр, он был чудовищем, но я думаю, в каждой семье через какой-то промежуток времени рождаются такие люди… моральные уроды. Получается, что все зло, которое есть в мире, сосредоточивается в ком-то одном… Может, это так устроено природой, чтобы мир время от времени очищался от зла, – понимаете, что я хочу сказать?
– Да, да, Вилли, понимаю. Надеюсь, это так, как вы говорите.
Лицо Дэниела было очень серьезным, пока он спускался вместе с Вилли по лестнице и осматривал остальную часть дома. Он все еще находился под впечатлением услышанного и увиденного, когда, показав ему весь дом, Вилли привел его на кухню.
– Обед будет готов через час, сэр, – сообщила ему Мэгги. – Вас это устроит?
– Вполне. А тем временем, если вы не против, я посмотрю двор… Вы можете не сопровождать меня, Вилли, я сориентируюсь сам.
– Хорошо, сэр. Только там не на что смотреть, там сплошные заросли.
Дэниел пересек внутренний двор, делая через каждые несколько шагов глубокий вдох. Он был потрясен тем, что только что узнал от Вилли. Дойдя до конца двора, он обернулся и посмотрел на дом, представляя себе все жуткие события, которые происходили в нем на протяжении долгих лет. Этот дом казался ему зловещим; и все же в нем было какое-то особое, загадочное очарование.
Он прошел мимо конюшен и флигелей, в которых раньше жила прислуга. Двери нескольких конюшен были сорваны с петель, а крыша одного из флигелей обвалилась. Войдя под увитую зеленью арку, он направился вдоль тропы, пролегающей между высокими кустарниками. Здесь все так заросло, что по тропе не могло пройти больше одного человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49