— Скажите Амелии, что это я, Вольфрам! — ответил знакомый голос.
Хозяйка отворила дверь и, увидев бледное, словно у призрака, лицо молодого человека, внезапно появившегося перед ней, едва не выронила свечу.
— Боже милостивый… что у вас за вид! — в испуге воскликнула она.
— Что ж тут удивительного? — коротко ответил Вольфрам. — Амелия еще не спит?
— Наверняка нет, она никогда не ложится раньше полуночи.
Из комнаты Амелии донесся удивленный возглас, и молодой человек поспешил войти. Амелия ждала его, бросив вышивку.
— Вольфрам! Дорогой мой! Как ты решился встать с постели? — испуганно спросила она. — Такая опрометчивость только повредит тебе!
— Пустяки, — отозвался Вольфрам, беря ее за руку. — Я не мог больше выдержать. Впрочем, я чувствую себя достаточно крепким.
Похоже, он не кривил душой. И хотя был очень бледен и двигался не вполне уверенно, его лицо, его глаза говорили о том, что прежняя сила постепенно возвращается к нему.
— Слушай, Амелия, я скажу тебе, что заставляет меня торопиться. Мое положение здесь невыносимо. Я хочу уехать этой ночью, немедленно! Не знаю, что произошло со мной с тех пор, как негодяй мастер всадил в меня пулю, знаю только, что снова оказался под покровительством банкира Натана, а я ничем не желаю быть обязанным этому человеку!
— Не горячись, Вольфрам, пожалуйста! — увещевала его Амелия. — Тебе это вредно!
— Да нет же, я спокоен, — возразил Вольфрам. — Этот банкир связан с лордом. Одному Богу известно, что они замышляют. Но я не собираюсь быть игрушкой в руках этих людей!
— Лорд желал тебе только добра, несмотря на то, как ты с ним обошелся! — тихо заметила Амелия.
— Может быть, и так! Готов признать, что вел себя с ним тогда как мальчишка. Теперь бы я так не поступил. Я стал другим. Но судьба развела нас. И пусть он не попадается больше на моем пути — ни с добром, ни со злом! А что до той истории с моим отцом, так это наверняка выдумки. Нет, Амелия, как только ко мне вернулось сознание, я решил бежать от этих людей. Я хочу быть свободным, самостоятельным! Буду зарабатывать на жизнь собственными руками и головой, а если уж мне суждено быть у кого-то в долгу, так только у тебя!
— Не говори так, Вольфрам! — сказала Амелия, когда молодой человек поцеловал у нее руку. — Можно ли говорить об этом! Люди живут друг для друга.
— Я еще раньше врача почувствовал, что силы возвращаются ко мне, — продолжал Вольфрам. — Теперь я убедился, что здоровьем природа меня не обделила. А потеря крови, пожалуй, сделала меня даже спокойнее и осмотрительнее. И вот сегодня вечером, заметив, что остался один, я немедля решил бежать. Я встал с кровати, отыскал в соседней комнате одежду — и вот я здесь! Я пришел спросить тебя, Амелия, согласна ли ты уехать со мной?
— Еще бы, Вольфрам! Но твое здоровье, твоя рана! Едва ли…
— Не волнуйся, дорогая, я здоров! — перебил Вольфрам. — Правда, сил пока маловато, но на свежем воздухе я быстро окрепну. Теперь самое время ехать. В дороге все мигом пройдет, я уверен. Только вот денег нету. Тебе удалось что-нибудь скопить? Помню, ты что-то говорила.
— Да, дорогой, я все время работала, и мне казалось, что с того несчастья, которое тебя постигло, Фортуна стала ко мне более благосклонной. Я получила сперва несколько заказов, а потом еще и еще, причем так много, что я просто была не в состоянии все их выполнить. Сначала я думала, это оттого, что тебя нет в городе (ведь мне сказали, что ты уехал) и что этими заказами меня всего лишь хотят поддержать. Но когда я получила радостную весть, что ты в Новом Орлеане, что тебя спасли от смерти, я стала трудиться день и ночь. Я знала, как ты обрадуешься, когда увидишь, сколько мне удалось скопить. Платили мне лучше, чем я могла ожидать. Представь себе, Вольфрам, у меня собралось четыреста долларов!
— Благодарю тебя, дорогая женушка! — обнял ее молодой человек. — Надеюсь, ты не связала себя обязательствами на длительный срок?
— К счастью, нет. То, чем я сейчас занимаюсь, я делаю для собственного удовольствия. Последние готовые заказы я отправила сегодня днем, так что теперь я совершенно свободна.
— Слава Богу! — облегченно вздохнул Вольфрам. — Эх, если бы не этот долг лорду!
— Пусть это тебя не тревожит, — сказала Амелия. — Долг мы вернем при первой же возможности. Прошу тебя, Вольфрам, дорогой мой, стань опять таким же веселым, таким же беззаботным, как прежде! Ведь у нас впереди вся жизнь! Ты вновь здоров, мы оба молоды. Будем работать не покладая рук, и Господь воздаст нам! Не надо отчаиваться, милый Вольфрам!
— Ты — мой добрый ангел! — проникновенно заметил молодой человек. — И ты не будешь сердиться на меня за то, что я опять сманиваю тебя в далекий путь?
— Нет, дорогой, я сердилась бы только в том случае, если бы это путешествие причинило вред твоему здоровью.
— Этого можешь не опасаться. А теперь слушай внимательно, Амелия! Сегодняшней ночью мы должны исчезнуть отсюда. Если банкир обнаружит, что меня нет, он, чего доброго, станет чинить нам всяческие препятствия. Так что с рассветом нам нужно быть уже за пределами Нового Орлеана. Ты готова?
— Готова, Вольфрам!
— Тогда переоденься в дорогу, милая! Когда я шел мимо порта, то обратил внимание на пароход, который уже стоял под парами. Мне сказали, что он направляется в Сент-Луис. Давай на нем и уедем!
Вольфрам прошел в комнату хозяйки, которая была весьма удручена, узнав, что Амелия покидает ее навсегда. Он попытался, как умел, утешить ее и несколько раз принимался благодарить за любовь и привязанность к его невесте. Потом сел к столу и написал прощальное письмо банкиру, поблагодарил его за участие и заверил, что при первой возможности непременно вернет долг лорду Хоупу, но ни словом не обмолвился о цели своей поездки. Старуха хозяйка вызвалась утром отнести письмо Вольфрама мистеру Натану.
Покончив с этим, Вольфрам вернулся к Амелии, которая ждала его, готовая к отъезду. В скромной одежде, с дорожным узелком в руках, с нежным бледным лицом, которое теперь окрасилось легким румянцем, она была необыкновенно хороша. Вольфрам совершенно растрогался. Он поцеловал у нее руки, а на глаза ему навернулись слезы. Амелия простилась с плачущей старухой и вместе с Вольфрамом покинула гостеприимный домик на окраине города.
Ночь стояла тихая. Хорошо знакомыми улицами и переулками наши герои направились к порту. Вольфрам оказался прав: пароход был готов отвалить от пристани и взять курс на Сент-Луис. Вольфрам купил два билета до ближайшего крупного города. Амелия спустилась в каюту для дам, а Вольфрам, несмотря на ее просьбы, остался на палубе.
Вслушиваясь в плеск воды под колесами парохода, в то, как шумит среди ночного мрака могучая Миссисипи, он погрузился в размышления о настоящем и прошлом.
Вспомнил свою первую любовь к Амелии, первые ее радости, путешествие в Америку, разлуку у мормонов, вспомнил свои страдания и бегство. Все, что было пережито, освещалось любовью — любовью Амелии к нему, гордому, упрямому, своенравному. Лишь теперь он мог оценить всю глубину и силу ее чувства. Он стоял на безлюдной палубе, и в его душе зрела твердая, непреклонная решимость сделать все для счастья этой женщины, которая пожертвовала ради него всем и без которой он сгинул бы в водовороте жизни. Ради нее он будет отныне трудиться, ради нее он станет теперь жить. Он готов был носить ее на руках, и — впервые за многие-многие годы — его глаза обратились к небу, а губы прошептали молитву, прося Всевышнего дать ему силы исполнить этот обет.
Затем он спустился в каюту для мужчин и заснул таким крепким и спокойным сном, что проснулся на другой день ближе к полудню. Амелия с нетерпением ожидала его на палубе. При появлении Вольфрама она озабоченно впилась глазами в его лицо. Но беспокоилась она напрасно. Если не считать бледности и некоторой скованности в движениях, ее возлюбленный и в самом деле выглядел вполне здоровым.
Молодой человек отказался от первоначального намерения остановиться в ближайшем мало-мальски крупном городе и решил плыть до Сент-Луиса. Там он снял скромную квартирку и дал объявление в местную газету.
Оно извещало читателей, что некий архитектор из Парижа находится на стажировке в Америке и намерен воспользоваться этой возможностью, чтобы подготовить проекты домов для всех желающих. К этому сообщению он присовокупил подробный прейскурант, указал свой адрес и пригласил заинтересованных лиц обращаться к нему с заказами.
Это газетное объявление, развеселившее самих авторов — Вольфрама и Амелию, — было выдержано вполне в американском духе, в частности, именно так был составлен прейскурант. Американцы ценят практицизм, им нравится, что некий архитектор просит за проект одноэтажного дома столько-то долларов, двухэтажного — столько-то и так далее. В первый же день Вольфрам получил заказы, а поскольку разработка проектов не особенно обременительное занятие, он посвящал ей почти весь день. Вскоре он уже приобрел известность, тем более что трудился за вполне умеренную плату. Ему предлагали взяться и за сооружение домов по его собственным проектам, но на это он не соглашался из-за отсутствия времени. Казалось, после столь длительных испытаний судьба наконец-то улыбнулась влюбленным. Вольфрам едва справлялся с наплывом заказов, а так как большинство из них очень походили друг на друга, работать он мог почти по шаблону. Спустя месяц у него уже собралось две тысячи долларов, и влюбленные отправились дальше на восток.
В любом более или менее крупном городе Вольфрам действовал по тому же принципу. Поскольку нигде не строят так много, как в Америке, а из всех городов, где Вольфраму приходилось работать, он привез с собой самые похвальные отзывы, от заказчиков буквально отбою не было. Все стремились воспользоваться услугами искусного парижского архитектора. В конце концов Вольфрам стал браться только за крупные заказы, хотя бы только потому, что не собирался приобретать в Америке капитал, а намерен был отложить определенную сумму на первое время. Из Цинциннати он выслал банкиру Натану для лорда Хоупа тысячу долларов, ни словом не обмолвившись, однако, куда поедет дальше.
Так повторялось в каждом городе. Слава о талантливом архитекторе достигла уже Нью-Йорка и Бостона, где он получил весьма выгодные предложения остаться. Он пока не принимал этих соблазнительных предложений, но и категорически их не отвергал.
На здоровье он тоже не мог пожаловаться. На его щеках играл прежний румянец, движения не причиняли ему ни малейшей боли. Что касается Амелии, то она похорошела и расцвела как никогда. Ее лицо, ее глаза, ее улыбка лучились счастьем: она любила и была любима. Когда их видели вместе с Вольфрамом, мало кто оставался равнодушным и не любовался этой прекрасной парой. Их считали мужем и женой, хотя они еще не были связаны узами супружества. Как-то раз Вольфрам завел об этом разговор и сказал Амелии, что они поженятся, как только он выберет подходящее место, чтобы там поселиться навсегда.
Однажды вечером, закончив работу, Вольфрам пришел к Амелии.
— Ну вот, еще один проект готов! — сказал он с улыбкой. — Еще один крупный проект — на этот раз общественного здания. Это будет, пожалуй, последний заказ, который я выполнил в Америке.
— Последний? — спросила Амелия, приятно удивленная. — Последний в Америке?
— Да, дорогая, ты не ослышалась! — ответил Вольфрам. — Неужели ты думаешь, что я не знаю самого сокровенного твоего желания? Не знаю, что ты мечтаешь вернуться на родину, во Францию?
— Ах, Вольфрам! Ты просто читаешь мои мысли! Но, прости, меня настораживает только одно. Здесь, в Америке, ты приобрел имя, в Париже тебе предстоит вступить в борьбу со многими конкурентами. Я знаю: тебя будет угнетать мысль, что придется все начинать сначала.
— Не думай об этом, дорогая, — с улыбкой успокоил ее Вольфрам. — С тщеславием теперь покончено — а ведь именно его ты имела в виду. Да и начинать с азов мне больше нет необходимости. В Америке я скопил немного денег — больше, однако, чем надеялся. Как ты думаешь, сколько?
— Откуда же мне знать? Тысячи две?
— Смотри! — сказал Вольфрам, радостно глядя на нее. — Каждый из этих банкнотов — по тысяче долларов. Пересчитай их, не бойся, их всего пятьдесят!
— Невероятно, Вольфрам! Скажи, как тебе это удалось? Пятьдесят тысяч долларов! Это же целое состояние!
— Ты права. Небольшое, но состояние, — ответил счастливый Вольфрам. — Это приблизительно двести пятьдесят тысяч франков. На одни проценты с этой суммы можно прекрасно прожить вдвоем даже в таком дорогом городе, как Париж. Но, думаю, мы на этом не остановимся. Теперь я буду стремиться достичь вершин в своей профессии. Здесь, в Америке, я устал от однообразия заказов, и эти деньги помогут мне со временем добиться признания. Мы будем счастливы, Амелия, вот увидишь! В Париже мы и повенчаемся.
Теперь Амелия была по-настоящему счастлива и не скрывала слез радости. Вольфрам заключил ее в объятия. Это был самый радостный миг с их первой встречи в Париже.
Через два дня они сели на пароход, следующий в Гавр. Путь до Гавра, а оттуда до Парижа они проделали без всяких приключений. Первые восемь дней во французской столице они прожили в отеле. Тем временем Вольфрам купил небольшой дом и распорядился обставить его по своему вкусу. На девятый день они повенчались в Нотр-Дам (ибо Вольфрам также принадлежал к католической вере), и новобрачный ввел супругу в собственный дом. На дверях висела табличка, на которой были выбиты слова: «Вольфрам Бюхтинг, архитектор».
На следующий день он отправил письмо в Берлин, чтобы навести справки о судьбе своей сестры, так как о смерти матери ему уже было известно. Ответа он не получил: знакомых его родителей, которым он писал, уже не было в живых.
IX. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
Клубы дыма поднимались в воздух и мгновенно рассеивались порывистым ветром. Шум винтов смешивался с рокотом волн, которые, казалось, безуспешно пытались сбить красавицу яхту с выбранного курса. Граф расположился на юте возле подзорной трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82