ей пришлось убедиться в бессердечии и холодности человека, которого она считала искренним другом и возлюбленным.
С тех пор минуло несколько лет, и баронесса утешилась, как может утешиться женщина, которая еще владеет миллионами, умна и по-прежнему привлекательна. Будь она вдовой, у нее не было бы недостатка в женихах. Но она не была разведена с мужем, хотя, вероятно, желала этого. Ей ничего не было о нем известно, если не считать, что вскоре после исчезновения из Парижа барона видели в Риме. О своей дочери она тоже не знала ничего определенного. Ходили слухи, что Эжени Данглар избрала карьеру певицы, выступала под чужим именем и имела в Италии шумный успех.
Баронесса была радушной хозяйкой, однако гости, учитывая ее длительное нездоровье, решили разъехаться ранее обычного: первые приглашенные покинули особняк в два часа ночи.
Самые близкие знакомые задержались еще на четверть часа. Разговор зашел о процессе Луи Наполеона.
— Не люблю я этих волнений, — промолвила дама с добродушным лицом. — Всегда неприятно, когда видишь и слышишь, как пытаются очернить и обвинить подсудимого.
— Это, конечно, верно, — заметила другая, очень бледная дама. — Но на меня подобное волнение оказывает в некотором роде благотворное действие. Я смотрю на эти публичные судебные заседания как на своеобразный театр. Какие пикантные сцены разыгрываются там время от времени! Я не имею в виду политические процессы, обычно они очень сухи. Но вспомните хотя бы о заседании, на котором лжекнязь Кавальканти объявил, что господин де Вильфор — его отец!
— Тсс! — прошептал какой-то господин. — Госпожа Данглар рядом, а этот Кавальканти едва не стал ее зятем!
До баронессы, вероятно, долетели обрывки разговора — она отошла на несколько шагов.
— Об этом я как-то не подумала, — продолжала бледная дама. — Но теперь баронесса нас не слышит. Так вот, разве подобное волнует, даже потрясает меньше, нежели какая-нибудь сцена в театре? Если не ошибаюсь, госпожа Данглар сама присутствовала при этом и даже упала в обморок. Ну в самом деле, она испытывала особый интерес к человеку, который выдавал себя за князя и чуть было не добился руки Эжени. Впрочем, это дело прошлое.
При этом на лице у нее промелькнула гримаса, и на лицах остальных женщин тоже появилась многозначительная мина. Что и говорить, гости не слишком уважали хозяйку дома.
— Однако я немного устала! — услышали они теперь голос баронессы. Это означало, что пора прощаться. Присутствующие обступили госпожу Данглар. Она и в самом деле была очень бледна. Гости заторопились.
Салон опустел. Баронесса вернулась в свою комнату. Бледность еще не сошла с ее лица. Она распорядилась, чтобы ей помогли переодеться и оставили одну. Горничная все исполнила и вышла.
Госпожа Данглар сидела, подперев голову рукой, и казалось, глубоко задумалась. Временами из ее груди вырывался тихий вздох. Потом она попробовала почитать, но вскоре отложила книгу.
Раздался негромкий стук в дверь. Это был знак, что горничная хочет ей что-то сказать. Она крикнула:
— Войдите! Боже мой, я же сказала, чтобы меня оставили в покое! Что случилось?
— Только что, госпожа, мне вручили одну визитную карточку с настоятельной просьбой передать ее вам.
Баронесса, неприятно удивленная, взяла карточку и поднесла ее к свету. Внезапно она вздрогнула, карточка едва не выпала у нее из рук, однако судорожно сжатые пальцы удержали ее уголок.
— Проводите этого господина в будуар, — едва слышно приказала она. — Я буду говорить с ним наедине.
Горничная удалилась. Госпожа Данглар вскочила. Казалось, ей не хватает воздуха, нечем дышать. Она прижала руку к груди и сделала несколько шагов по комнате.
— Боже мой, что это? — простонала баронесса и еще раз бросила взгляд на карточку.
Там было написано следующее:
«Барон де Лупер желает говорить с госпожой Данглар по делу, касающемуся лжекнязя Кавальканти. Он надеется, что сможет сообщить баронессе важные сведения».
— Лупер? Кто этот барон Лупер? Никогда о нем не слышала, — прошептала баронесса. — Мужайся, мое бедное сердце, время страданий еще не миновало!
Она взяла небольшой флакончик, открыла его, поднесла к носу и сделала несколько энергичных вдохов. Там, по-видимому, находилась некая ароматическая соль, так как на щеках баронессы вновь появился легкий румянец. Решительной походкой она прошла через смежную комнату и открыла дверь в свой будуар.
Горничная успела зажечь там всего одну свечу. Небольшое помещение, отделанное с такой изысканной роскошью, какую парижанки умеют придавать комнатам для приема самых близких друзей, было слабо освещено. Госпожа Данглар вошла и закрыла за собой дверь.
В кресле, небрежно развалясь, скрестив ноги, сидел неизвестный человек. В одной руке он держал шляпу, а в другой — трость, концом которой выводил на ковре какие-то замысловатые фигуры. При появлении баронессы он встал и поклонился. Госпожа Данглар окинула его быстрым испытующим взглядом, не в силах полностью подавить страх. Однако не узнала его. В глаза ей бросились прежде всего черный парик и темные усы незнакомца. Держался он легко и непринужденно, не испытывая ни малейшего смущения.
— Слушаю вас, сударь, — сказала баронесса. — Вы пришли по делу, которое меня интересует, и хотя я пока не догадываюсь, какие важные сведения вы намерены сообщить мне в этой связи…
— К чему эта официальность, мамочка? — прервал ее незнакомец. — Я явился собственной персоной, потому что, разумеется, могу сообщить вам наиважнейшие сведения. Я — Андреа Кавальканти, который некогда едва не удостоился чести стать вашим зятем, но как сын, конечно же, ближе вашему сердцу.
Первыми же словами, произнесенными его грубым и неприятным голосом, госпожа Данглар была сражена и невольно опустилась на стул. Теперь она поднесла к глазам платок. Она была близка к обмороку. Такой встречи баронесса не ожидала!
— Вы, кажется, удивлены, мамочка? — продолжал Лупер. — Надеюсь, это приятное удивление. Разве вы никогда не испытывали желания с любовью взглянуть на собственного ребенка — единственного, кто не покинул вас, когда все остальные бросили?
Последние слова были сказаны настолько фальшиво-сентиментальным тоном, что не могли не вызвать улыбку у всякого здравомыслящего человека. Однако госпоже Данглар было не до улыбок. Этот грубый человек, которого она уже тогда с неприязнью принимала в своем доме, человек, разоблаченный впоследствии как беглый каторжник, вор и убийца, — этот человек был ее сыном, плодом ее преступной связи с господином де Вильфором! Этот человек — ее ребенок, которого она считала мертвым с момента его рождения и о существовании которого впервые узнала на том ужасном судебном заседании!
— Но откуда вам известно, что я — ваша мать?!
— Вы правы, сударыня! — спокойно ответил Лупер. — Прежде всего необходимо уточнить факты. Где я появился на свет, вам известно не хуже меня. Но вы не знаете, что случилось со мной после. Я тоже узнал об этом лишь в тюрьме от моего бывшего приемного отца Бертуччо, который тем временем стал управляющим у графа Монте-Кристо. Этот корсиканец Бертуччо, которого вы, пожалуй, никогда не видели, да, наверное, и не слышали о таком, был заклятым врагом господина де Вильфора, моего настоящего отца. Господин де Вильфор приговорил к расстрелу брата Бертуччо за его бонапартистский образ мыслей, и Бертуччо поклялся убить моего будущего отца. В то время де Вильфор еще не был моим отцом. Бертуччо отправился в Париж и узнал, что господин королевский прокурор поселился в Отейле, в часе езды от Парижа, и частенько навещает небольшой домик, где живет молодая дама. Этой дамой были вы, мамочка! Господин де Вильфор имел также обыкновение временами спускаться в сад и прогуливаться там около получаса. На этом корсиканец и построил план мести. Однажды ночью господин де Вильфор появился в саду с небольшим ящиком в руках. Бертуччо уже подстерегал его. Он видел, как господин де Вильфор закопал ящик, и нанес ему удар кинжалом. Королевский прокурор рухнул наземь. Бертуччо посчитал его мертвым. Он не сомневался, что в ящике сокровища, откопал его и, прихватив свою добычу, скрылся. Этому обстоятельству я и обязан своей жизнью, мамочка!
В этом месте сын выдержал небольшую прочувствованную паузу, поднеся к глазам носовой платок. Госпожа Данглар сидела безмолвно и неподвижно, словно статуя. Она еще не ведала этих тайн.
— Когда Бертуччо открыл ящик, — продолжал Лупер, — то вместо драгоценностей обнаружил в нем младенца. Он был немного обескуражен этим обстоятельством, однако осмотрел ребенка, и поскольку ему показалось, что малютка еще жив, он принялся вдувать ему в легкие воздух и растирать его до тех пор, пока ребенок не вскрикнул. Затем отнес его в Воспитательный дом. Этим малышом был, конечно же, я! Потом Бертуччо вернулся на Корсику и рассказал приключившуюся с ним историю своей сестре. По прошествии нескольких месяцев та отправилась в Париж. Предъявив неопровержимые доказательства своего права на ребенка, которые Бертуччо сохранил, она вытребовала меня из Воспитательного дома и привезла на Корсику, где мне дали имя Бенедетто.
Я мог бы вырасти достойным, порядочным человеком, способным доставлять радость своим родителям, если бы они впоследствии вновь обрели своего сына. По крайней мере Бертуччо и его сестра не жалели ничего, чтобы воспитать меня благоразумным. Вся вина лежала только на мне самом или, может быть, на тех необычайных обстоятельствах, при которых я появился на свет. Короче говоря, я вырос незаурядным парнем. Иными словами, мне пришлось бежать, чтобы уклониться от слишком близкого знакомства с корсиканской полицией, и вскоре я попал в компанию, которая приняла меня с распростертыми объятиями и ввела в еще более достойное общество: я попал на галеры. Там я свел дружбу с другим каторжником, неким Кадруссом.
Вместе с ним я бежал; и вот теперь, мамочка, начинается еще один, совершенно необычный период моей жизни, который вы отчасти, но только отчасти, знаете и который мне самому до сих пор не вполне ясен, — я имею в виду период моего знакомства с графом Монте-Кристо.
Лупер снова прервал свой рассказ, ожидая, очевидно, что баронесса вымолвит хоть слово. Но этого не произошло: госпожа Данглар все еще была близка к оцепенению.
— Черт его знает, какие намерения в отношении меня были у этого Монте-Кристо, — продолжал Лупер. — Словом, меня позвали к нему, и он сказал мне, что я встречу своего отца, маркиза Кавальканти. Он отрекомендовал мне его как очень состоятельного человека, чему я был весьма рад. Однако вскоре обнаружил, что этот «отец» не является моим отцом и прекрасно осведомлен, что я не его сын. Монте-Кристо поручил ему сыграть роль отца, так же как мне — роль сына.
Я согласился, ибо граф дал мне столько денег, сколько мне требовалось; к тому же у него в руках была моя тайна. В своем доме в Отейле Монте-Кристо впервые более коротко свел меня с вашим семейством — вы знаете, когда он говорил об истории, разыгравшейся в его комнате. Тогда мне еще не было известно, на что он намекал. Но граф, вероятно, знал все. Наверное, Бертуччо, ставший тем временем его управляющим, сообщил ему все подробности этого дела.
Одним словом, меня считали князем, и господин Данглар почувствовал ко мне или к моим мнимым богатствам необычайную симпатию. И не успел я опомниться, как стал женихом вашей дочери. Еще немного, и я бы женился на собственной сестре. Но произошло непредвиденное. Кадрусс, бежавший со мной с галер, разыскал меня в Париже. На всякий случай мне следовало избавиться от человека, который мог все испортить. Он собирался ограбить дом графа. Я не имел ничего против, надеясь, что граф его схватит, а возможно, и убьет. Но получилось иначе. Кадрусс покинул дом графа невредимым, и тогда я его заколол. Для вас, мамочка, я не делаю из этого тайны.
Произнося эти слова, Лупер так понизил голос, что его было едва слышно. Баронесса содрогнулась от отвращения. Вероятно, силы бы вновь оставили ее, но ужас этой сцены заставлял ее держаться.
— Я потом часто ломал голову: кто мог меня выдать? — продолжал Лупер. — Кроме графа и Бертуччо, моя тайна никому не была известна. Сам граф, я думаю, не видел убийства Кадрусса. А если и видел — какой смысл ему было портить всю затею? Он сделал меня князем, давал деньги, помогал мне войти в высшее общество. Тем не менее иногда я подозревал в предательстве именно его. Словом, вы помните, что полицейские агенты явились в ту минуту, когда я собирался подписать контракт, который должен был сделать меня мужем мадемуазель Эжени. Мне удалось скрыться, но ненадолго. После того как я странным образом еще раз встретился с мадемуазель Эжени в гостинице близлежащего города, меня схватили судебные приставы и доставили в Париж.
Все же я не считал себя пропащим. Граф Монте-Кристо послал ко мне Бертуччо и приказал добиться для меня некоторых послаблений. Поэтому я был твердо уверен, что именно граф является моим отцом. Но потом Бертуччо открыл мне всю правду. Я узнал, что тот самый королевский прокурор, который должен быть моим обвинителем, — мой отец. Поскольку он в свое время собирался убить меня сразу после моего появления на свет, я, скажу откровенно, считал, что мне нечего щадить его самого. Вы помните, мамочка, как я заявил ему прямо в лицо, что он — мой отец, а я — плод его незаконной связи.
Благодаря этому я оказался в большом выигрыше. Процесс отложили. У меня появилась надежда бежать и восстановить свою репутацию. Между тем единственный свидетель, который мог выступить против меня, — граф Монте-Кристо — уехал из Парижа. Теперь я решительно отрицал все то, в чем прежде признавался, так как верил, что граф — мой отец и в любом случае спасет меня. Я отрицал убийство Кадрусса, и собрать улик против меня не смогли. Режим моего заключения был смягчен. Я получил четыре тысячи франков (подозреваю, что от вас, мамочка) и с их помощью без труда подкупил охрану и бежал. Я снова стал свободен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82