— Останавливаться на этом мы не имеем права. Он должен испытать все сполна. Этот человек наделен такой стойкостью и самостоятельностью, что способен горы своротить. Пойдем следом за ним. Надеюсь, мне удастся все растолковать ему. Он поймет меня. А если этого не произойдет, придется помогать ему и Амелии как-то иначе.
— Так не будем терять время! — воскликнул Натан. — У меня очень неспокойно на душе. От такого человека можно ждать чего угодно. До сих пор его поддерживала любовь к Амелии. Но это отчаяние… это отчаяние…
Когда они вышли на улицу, было уже довольно поздно. Повсюду царило настоящее столпотворение, и им стоило немалого труда быстро продвигаться вперед. Тем не менее вскоре они добрались до дамбы и направились туда, где велись строительные работы.
Наши герои были не единственными, кто спешил в том же направлении: их обгоняли матросы, ремесленники, негры, клерки — словом, все, кто оказался в этот час в порту.
— Что там случилось? — спрашивали любопытные, присоединяясь к спешащим. — Кто это стрелял?
— Мастер, — отвечали им. — Он уложил какого-то рабочего.
Мистер Натан побледнел. Он взглянул на лорда, но не осмелился произнести ни слова. Они опять ускорили шаги и теперь почти бежали, так что намного обогнали остальных. Они увидели плотную толпу, собравшуюся поглазеть на убитого.
Пробиться через толпу стоило огромных трудов, но лорд и мистер Натан взялись за руки и совместными усилиями преодолели это препятствие. Толпа вокруг гудела, словно пчелиный рой, но никто, казалось, и не знал, как было дело. Да лорд и не задавал вопросов.
На тачке, прямо перед ними, неподвижно лежал человек. Одежда его была залита кровью.
— Это он! Это Вольфрам! — одновременно вырвалось у обоих.
Около Вольфрама стояли несколько мастеров и портовых служащих. Один из мастеров еще сжимал в руке пистолет.
— О, вот и мистер Натан, — сказал он. — Так вот, мистер Натан частенько предостерегал меня от этого парня и советовал приглядывать именно за ним.
— Совершенно верно! — дрожащим голосом промолвил банкир. — Но как это случилось?
— Очень просто, мы повздорили, — хладнокровно ответил стрелявший. — Но виноват этот Вольфрам. Я был в городе, а когда вернулся — услышал, что какой-то джентльмен увел Вольфрама со стройки. Ну, и разозлился, ведь я строго-настрого приказал парню работать как следует.
Спрашиваю, кто разрешил ему уйти, а он в ответ так нагло заявляет: «Никто!» Тут я вышел из себя и слегка стукнул его стеком. Он замахнулся на меня лопатой. По его физиономии было видно, что удар будет серьезный — чего доброго, еще раскроит мне череп. Я выхватил из кармана пистолет и уложил его.
— Ведь я сам приходил за ним! Просто второпях забыл получить на него разрешение! — промолвил вконец расстроенный банкир.
— Жаль, мистер Натан, — сокрушался мастер. — Но теперь уже ничего не исправишь.
Тем временем лорд Хоуп расстегнул на Вольфраме куртку, задрал рубашку и осмотрел рану.
— Принесите воды и бинтов! — потребовал он непререкаемым тоном. — Возможно, беднягу еще удастся спасти. Мистер Натан, распорядитесь, чтобы этого человека предоставили нашим заботам, и примите все меры, чтобы Амелия ничего не знала, пока мы не будем уверены, что он останется в живых! Скорее воды и бинтов! — повторил он, обращаясь к толпившимся вокруг людям.
Воду уже успели принести. Не обращая ни малейшего внимания на все происходящее, лорд промыл рану и впился глазами в лицо Вольфрама.
— Он еще жив! — вскричал Хоуп. — Натан, быстрее достаньте носилки! Скорее, скорее! Боже мой! Если этот человек погибнет, его убийца — я!
Натан бросился на поиски носилок. Лорд и Вольфрам были по-прежнему окружены зеваками, которым не терпелось узнать, скончался юноша или просто потерял сознание. Однако интерес к происшествию постепенно угасал: убедившись, что глазеть больше не на что, самые нетерпеливые из зевак стали расходиться, и вскоре от большой толпы осталось не больше половины. Устав, вероятно, ждать, чем кончится дело, разбрелись и портовые служащие.
Все это время лорд без устали хлопотал вокруг раненого. Так и не дождавшись бинтов, он разорвал свой носовой платок и попытался соорудить что-то вроде повязки.
Наконец появились люди с носилками, присланные мистером Натаном. Они указали лорду дом недалеко от порта, куда можно было перенести Вольфрама. Лорд помог уложить раненого на носилки и пошел за ними.
Когда юношу переложили на кровать, лорд послал за самыми известными в городе хирургами и в ожидании их сидел возле Вольфрама, который все еще не подавал признаков жизни. Дверь тихо отворилась, и в комнату на цыпочках вошел мистер Натан.
— Вы распорядились сообщить Амелии, что сегодня Вольфрам домой не вернется? — шепотом спросил лорд. — Она ни в коем случае не должна знать правду.
— Я велел ей передать, что эти несколько дней нам потребуются его услуги и поэтому мы вынуждены на время разлучить их, — ответил банкир. — Хозяйка обещала никого к ней не пускать. А что вы сами думаете о состоянии Вольфрама?
— Не знаю, что и сказать, — ответил лорд, опустив глаза. — Состояние тяжелое, чрезвычайно тяжелое! Но он не умрет, нет! Бог не может покарать меня так жестоко! Не откажите в любезности, мистер Натан, распорядитесь передать на мою яхту записку. Надо сообщить Гайде, что я останусь здесь на ночь. Ночью все решится! Но он не умрет, нет, нет!
Банкир поспешил исполнить просьбу друга. Пока он отсутствовал, стали собираться врачи, осмотрели пациента и устроили консилиум.
Однако прийти к единому мнению ученым мужам не удалось. Кое-кто утверждал, что Вольфрам, уже мертв или на грани смерти, другие считали чудом, что он не умер мгновенно. И только один полагал, что раненого можно спасти. Пуля повредила большую вену, заметил он, но известны случаи, когда она вновь восстанавливалась, что и позволяло при тщательном уходе сохранять раненым жизнь.
Скрывая волнение, лорд выслушал каждого и попросил последнего врача остаться.
— Сэр, — сказал он, — спасите этого молодого человека, и вы получите десять тысяч долларов!
— Я сделаю все возможное, но не подумайте, что только ради денег! — ответил хирург.
Он попросил принести инструменты, освободил раненого от одежды и самым тщательным образом обследовал его, уделяя особое внимание ране. Во время осмотра, который проводился с применением зонда, у Вольфрама иногда вырывался стон и по его телу пробегала дрожь. Врач посчитал это добрым знаком. Он убедился, что внутреннего кровотечения у раненого нет. Тем не менее лорду он никаких гарантий дать не смог.
— Итак, сэр, — подытожил лорд, — мои возможности вам теперь известны. Я рассчитываю, что вы ни на минуту не оставите этого молодого человека. Откажите на время другим пациентам. Я доверю его вашим заботам лишь при условии, что вы будете неотлучно находиться подле него. Если он умрет, вашей вины в этом не будет: Если останется в живых — ваше будущее обеспечено, даю вам слово.
На следующее утро врач заявил, что надеется на выздоровление своего подопечного. Вскоре явился мистер Натан. Лорд поднялся и вместе с банкиром перешел в соседнюю комнату.
— Я только что от Амелии, — сказал Натан. — По счастью, никаких слухов до нее пока не дошло, и она совершенно не обеспокоена отсутствием Вольфрама, ибо уверена, что он у нас.
— Хорошо, пока он находится между жизнью и смертью, поддерживайте у нее такую уверенность, — распорядился лорд. — Эту тяжелую миссию мне придется снова возложить на вас, дорогой Натан, поскольку иного выхода у меня нет. Сегодня в четыре часа пополудни мне придется покинуть Новый Орлеан. События, которые волнуют меня не меньше, чем судьба этого молодого человека, призывают меня в Европу. Если Вольфраму суждено умереть, Амелия никогда не должна узнать об этом. Пусть лучше думает, что он покинул ее, пустившись на поиски лучшей жизни, и надеется на его возвращение. Если же он выживет — а я уповаю здесь на милость Провидения! — сделайте все возможное, чтобы быстрее поставить его на ноги.
— Сделаю все, что в моих силах, милорд! — пообещал мистер Натан, пожимая протянутую лордом руку.
В условленное время лорд и мистер Натан были уже в порту, на дамбе. У подножия лестницы лорда ожидала лодка.
Он сердечно распрощался с банкиром и уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, собираясь спуститься к воде, но в ту же минуту перед ним возник какой-то неизвестный с отвратительной физиономией, сплошь покрытой сыпью, как при проказе.
— Сжальтесь надо мной, сударь! — пробормотал прокаженный.
Изведавший все превратности бытия, привыкший невозмутимо взирать на блеск и величие, на безобразие и порок, лорд, однако, невольно отшатнулся от несчастного, в лице которого не было ничего человеческого.
— Что тебе надо? — с содроганием спросил он. — Дай мне пройти!
— Ах, сударь, умоляю вас ранами Христовыми, выслушайте меня! — вскричал прокаженный. — Уже несколько месяцев я мыкаюсь здесь, в Новом Орлеане, и никому нет до меня никакого дела, потому что я иностранец, француз! Я знаю, что умру, и хочу умереть на родине, но никто не берет меня на борт, даже за деньги. Сударь, если вы отплываете во Францию, приютите меня на своем судне, чтобы я мог увидеть еще разок свою Францию и умереть. Ах, сударь, вы, верно, добры и благородны, как никто другой! Но ведь и вы совершили в своей жизни что-то такое, за что молите небо о прощении! Если вы сжалитесь надо мной, Бог дарует вам прощение!
— Это правда! — прошептал лорд. Похоже, что мысль, высказанная несчастным, захватила его целиком. — Хорошо, я исполню твою просьбу. Спускайся со мной в лодку, по пути во Францию я попытаюсь вылечить тебя.
— Благодарю, благодарю вас, сударь! — униженно забормотал прокаженный, пытаясь припасть к ногам лорда.
— Оставь это! — прервал его лорд и спустился в лодку. Несчастный последовал за ним.
Через несколько минут лодка причалила к паровой яхте. Лорд дал указание управляющему отвести прокаженного в лазарет, а сам заперся в каюте.
Вскоре из трубы повалил дым, и яхта лорда Хоупа покинула Новый Орлеан.
XI. ВИЛЬФОР
Паровая яхта лорда стояла на якоре в гавани Кадикса. Лучи жаркого испанского солнца заливали палубу. Всюду царили привычная тишина и спокойствие. Лорда на борту не было, у него нашлись какие-то дела на берегу.
Мнимый прокаженный (в котором внимательный читатель, несомненно, узнал Бенедетто, сменившего личину графа д'Эрнонвиля на личину графа Росковича) расположился на палубе, недалеко от трубы. Именно там ему отвели место, чтобы в погожие дни он мог погреться на солнце, что он нередко и делал.
Безобразная сыпь, покрывшая его лицо и тело после того, как он начал принимать снадобье доктора Томсона, ничуть не уменьшилась и не побледнела. Напрасно лорд давал ему лучшие средства, обычно избавлявшие от проказы, — никаких признаков отступления болезни не наблюдалось. Назначенное лордом лечение и не могло дать ожидаемых результатов, ибо пациент, по понятным читателю причинам, уклонялся от него. Не в силах даже представить себе столь чудовищного обмана, лорд регулярно посылал больному лекарства, которые тот, открыв в лазарете небольшой иллюминатор, так же регулярно отправлял за борт.
Путешествие продолжалось недолго. День и ночь небольшая, но превосходная судовая машина трудилась на полную мощность, и яхта без труда преодолевала налетавший временами встречный ветер. В Кадиксе предстояло пополнить запасы угля.
Как ни стремился Роскович разузнать, что происходит на борту яхты, его наблюдения не дали особых результатов. Вначале, пока погода была ненастная, ему не разрешали покидать лазарет, а теперь, с наступлением ясных, теплых дней, позволили находиться на палубе, но он не заметил никого, кроме кочегара, штурмана, двух матросов и управляющего Бертуччо. Самого лорда он видел чрезвычайно редко. Каюта, которую занимал владелец яхты, всегда была заперта, а иллюминаторы плотно закрыты занавесками.
Сейчас прокаженный лежал, закрыв глаза, подставив солнцу свое отвратительное лицо. Вдруг до его слуха донеслись какие-то жалобные звуки, напоминавшие детский плач. Сперва он вскочил, но тотчас, опомнившись, медленно повернулся и украдкой посмотрел в направлении каюты лорда.
Там, на узкой площадке перед каютой, он увидел закутанную женскую фигурку с ребенком на руках. Малыш раскапризничался, и женщина ходила взад и вперед, укачивая плачущее дитя. Ее причудливая одежда чем-то напоминала наряд восточных женщин. От острого глаза Росковича не ускользнуло и то, что занавеска на одном из иллюминаторов была немного отодвинута, открывая взору прелестное женское лицо. Лучась счастьем и радостью, незнакомка не спускала глаз с той, что нежно убаюкивала малютку.
В это время из машинного отделения поднялся кочегар поболтать с матросами, занятыми погрузкой угля у противоположного борта яхты. Когда он не спеша возвращался назад, Роскович попытался заговорить с ним.
— Я и не знал, что на судне женщины! — заметил он. Кочегар остановился, но в сторону прокаженного не взглянул — видимо, не мог преодолеть отвращение.
— Это камеристка миледи, — буркнул он, — с маленьким лордом.
Едва кочегар скрылся в своих владениях, Роскович вновь уставился на женщину с ребенком. Так это камеристка, служанка. Значит, другая, выглядывающая из-за занавески, — жена милорда. Как она хороша, черт возьми! Никогда он не встречал таких красавиц!
— У него сын! — едва слышно пробормотал прокаженный. — Разумеется, он в нем души не чает!
Роскович вернулся в лазарет, отведенный ему под жилье. Лазарет размещался в носовой части судна и занимал, пожалуй, одно из самых удобных помещений на яхте.
Вскоре он заметил, что судно снялось с якоря, машина пришла в движение; и через некоторое время Кадикс скрылся за горизонтом — яхта лорда Хоупа вышла в открытое море.
— У него сын! — шепотом повторил прокаженный. — У него красавица жена! Хотел бы я знать, куда мы направляемся! Надеюсь, не в Марсель! Это было бы совсем ни к чему!
Здесь его размышления были прерваны непонятными звуками, доносившимися из соседнего помещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82