Но она не хотела этого, она стремилась к уединению, и я делал все для нее, ведь она была моим единственным ребенком. Однако злой дух внес смятение в ее душу: она попросила меня отправить ее к тетке, Ребекке, жене моего брата, в Маскару на месяц. Тетка написала, что больна и хотела бы повидаться с Юдифью. Я просил Юдифь подождать еще две недели, пока я сам не смогу сопровождать ее, потому что у меня были неотложные дела в Алжире. «Отец, — сказала она в ответ на мои просьбы, — зачем тебе утруждать себя? На дорогах все спокойно, а Маскара недалеко. Я отправлюсь одна!» И она отправилась…
Еврей не смог продолжать свой печальный рассказ — судорожные рыдания прервали его слова. Альберу стоило немалого труда по-прежнему играть свою роль. Судьба несчастного отца вызвала у него сочувствие. Но он мысленно взвешивал, как отнесся бы к этому повествованию мусульманин-кабил.
— Когда я вернулся из Алжира, — продолжал, немного успокоившись, Манас, — навстречу мне с криками и плачем бросились служанки; я думал, что умру от ужаса, когда они сказали, что моя дочь попала в руки разбойников! Мне казалось, этого я не вынесу! Они рассказали, что благополучно добрались почти до самой Маскары, как вдруг из-за кустов появились несколько всадников. В то же мгновение они напали на маленький караван, разграбили его, застрелили двух слуг, а когда служанки хватились Юдифи, ее уже с ними не было: один из разбойников посадил ее на лошадь позади себя и умчался.
— И ты поверил, что это были правоверные? — спросил Альбер.
— Поверил ли я, да я знаю это наверное! — воскликнул еврей. — Я бегал, расспрашивал, не ведал ни минуты покоя, пока не узнал, что Юдифь увез один из тех правоверных, что скрываются в горах. Я помчался в лагерь и упросил выдать мне фирман, добрался до этих людей, упал на колени, плакал и умолял вернуть мне дочь. Но никто не говорил мне, где она, они пинали меня, били и кричали, что мне поделом, потому что я проклятый еврей и якшаюсь с франками.
В отчаянии он вцепился себе в бороду, и слезы потоком хлынули у него из глаз.
— И ты собираешься теперь отправиться к франкам? — мрачно спросил Альбер. — Ты решил выдать им, где находятся правоверные, и просить их помочь тебе вернуть дочь, не так ли, гяур?
— Не знаю, что я сделаю! — не помня себя от горя, закричал еврей. — Но я раструблю на весь свет об этой несправедливости и этом злодеянии, а кто вернет мне мою Юдифь, тому я буду служить как собака, будь то франк, правоверный или еврей!
— Слушай меня, гяур, — сказал Альбер, — мне нужно переправиться на тот берег, к правоверным. Если я найду того, кто украл твою дочь, я обвиню его в том, что он нарушил законы. Правоверному не пристало ронять свое достоинство и якшаться с дочерью неверного пса. Абд аль-Кадир и Бу Маза тоже не одобрят этого, если узнают.
Еврей печально покачал головой. Слова Альбера показались ему слабым утешением, и он непроизвольно обратил взор на север, будто ожидал от французов более действенной помощи. Альбер задумался.
— Вы уже сообщили об этом происшествии французскому командованию? — неожиданно спросил он на своем родном языке.
Услышав французскую речь, еврей вздрогнул и с испугом взглянул на молодого человека.
— Не успели? Ну что же, — сказал Альбер, — отправляйтесь к полковнику Пелисье и оставайтесь у него неделю-другую. Ждите дальнейшего развития событий. Если вашу дочь можно спасти, она будет спасена. А теперь отвечайте мне без обиняков, где вы встретили кабилов: может быть, мне удастся сократить путь.
— Силы небесные! — воскликнул, не веря своим ушам и глазам, еврей. — Господин — француз?
Кто я, вам теперь безразлично, — коротко заметил Альбер. — Итак, где кабилы?
— Вам известно, где находятся горы Дахры?
— Приблизительно, — ответил Альбер. — Так, значит, они там? Хорошо, я еду туда. А теперь, мой друг, не поднимайте шума. Прямиком езжайте в лагерь и оставайтесь там. Никому, кроме полковника Пелисье, не говорите, что встретили меня. И вот еще что! Вы приняли меня за кабила, не так ли? И даже теперь поверили бы в это?
— Клянусь Богом, да! — воскликнул Манас. — Я подумал было, что мне встретился один из этих псов.
— А теперь прощайте! — бросил Альбер и, оставив еврея в полном недоумении, стал переправляться вброд.
VI. КАБИЛЫ
К заходу солнца Альбер уже был в лагере кабилов. Караульные задержали его и отвели к шейху, с которым он имел довольно продолжительную беседу. Теперь он стоял, опершись на своего коня, в той горделивой и вместе с тем небрежной позе, какую имеют обыкновение принимать арабы, и исподволь внимательно изучал лагерь своих врагов.
Лагерь располагался в горной долине на юге провинции Оран, в той изобилующей ущельями местности, которая носит название Дахры.
От шатра шейха слух об Альбере, видимо, распространился теперь по всему лагерю. Его обитатели собирались кучками и перешептывались. Все юоры были устремлены на молодого человека. Кабилы толпились вокруг него и разглядывали скорее с восхищением, нежели с робостью.
Должно быть, шейх отнесся к словам Альбера с большим доверием, чем тот мог предположить. Начало его предприятия казалось удачным.
— Тебя послал Ахмед, бей Константины, защитник правоверных? — спросил, почтительно приблизившись к Альберу, старик араб.
Вместо ответа лейтенант молча кивнул.
— Он не погиб, как болтали завистники? — продолжал старый араб.
— Он жив, — ответил Альбер, — он жив и, клянусь бородой пророка, докажет франкам, что у него еще достаточно сил.
— И он послал тебя известить нас о своем скором прибытии? — не отставал старик.
— Он послал меня узнать, нуждаются ли в нем правоверные, — с достоинством ответил Альбер.
— К несчастью, да, — вздохнул араб. — Дела у нас не стали лучше, напротив — идут все хуже. Франки продолжают наступать. Не может ли Ахмед-бей послать нам в помощь своих людей?
— Он готов прислать две тысячи всадников, сыновей Страны Финиковых Пальм, — ответил лейтенант.
— Тогда добро пожаловать к нам! — радостно воскликнул араб. — Будь и ты нашим гостем!
Стоявшие кругом кабилы одобрительно зашумели. Альбер вдруг сделался важной персоной.
Нетрудно догадаться, какой план разработал молодой офицер, чтобы обеспечить успех задуманной операции. Он явился под видом посланца того самого Ахмед-бея, который храбро защищал от французов Константину, а затем, по слухам, отступил на юг, в Билед-уль-Джерид, Страну Финиковых Пальм, граничащую с пустыней Сахарой. Его считали давно умершим, возможно, его и в самом деле уже не было в живых. Тем желаннее была бы теснимым французами кабилам весть о том, что храбрый воин ислама еще жив, что он решил вновь включиться в борьбу и послать на помощь правоверным свежие силы. Если Альберу повезет и он достойно сыграет роль эмиссара Ахмед-бея (а казалось, так оно и есть), то самая трудная часть его предприятия позади и он может надеяться, что пробудет у кабилов до тех пор, пока не обнаружит их тайные убежища.
Альбер, выдававший себя за посланца Ахмед-бея, получил в свое распоряжение трех слуг, которым было поручено заботиться о нем и его лошади. Ему отвели отдельную палатку. Вечером следующего дня ждали приезда Бу Мазы. Альбер должен был встретиться с ним, а затем вернуться к Ахмеду и сообщить бею, что его с нетерпением ждут.
Довольный тем, как идут его дела, молодой офицер растянулся на львиной шкуре, служившей ему постелью, и пре-Аался мечтам. Ночь была тихой. Кругом не слышалось ни звука, если не считать раздававшегося по временам конского ржания да крика караульного, отмеряющего каждый час. Эту привычку кабилы строго соблюдали даже в военном лагере. Как изменился Альбер за последние годы, с тех пор как его настигли тяжелые удары судьбы! Мысленно он возвратился в Париж. Кем он был там? Одним из тысяч тех, кто смотрит на собственную жизнь почти как на обузу и пытается всеми силами скрасить ее однообразие. И как разительно изменилась его собственная жизнь теперь, с тех самых пор, как он начал бороться за то, чтобы занять в ней достойное место! Как много вещей, о которых он прежде не задумывался, которые, возможно, даже презирал, теперь приобрели в его глазах привлекательность и ценность!
Он поймал себя на мысли, что его неотступно преследует фантастический образ несчастной дочери Манаса. Он представлял себе ужас и замешательство бедной девушки, видел, как она сопротивляется дерзкому арабу. Затем он подумал, что ему, может быть, посчастливится спасти ее, и не без доли тщеславия вообразил себе всеобщее внимание, которое привлек бы этот его поступок, ведь Юдифь, кажется, очень хороша собой, он припомнил, что немало слышал о ней в Оране. Он воображал себе ее блестящие черные глаза, слышал ее вздохи — и незаметно уснул.
Когда на следующее утро он проснулся и высунул голову из своей низкой палатки, то не без удивления обнаружил, что его положение явно изменилось. У его палатки сидели на корточках, держа в руках длинноствольные ружья, трое кабилов, остальные стояли, разбившись на группки, и перешептывались друг с другом. Похоже, лагерь охватило какое-то беспокойство. Альбер подумал о приближении французов, но когда снова попытался высунуть голову, три его стража одновременно вскинули ружья и прицелились в него, так что Альберу пришлось быстро ретироваться. Теперь у француза не было сомнений, что это не почетный караул.
Через некоторое время он рискнул снова выглянуть из палатки. На этот раз кабилы не подняли ружей, и Альбер с величайшим достоинством и хладнокровием покинул свое временное жилище. Он направился к шатру шейха. Как видно, что-то случилось. Кабилы уступали ему дорогу, бросая на него недоверчивые, испытующие взгляды, шушукались и отдельными группами по нескольку человек провожали его до шатра шейха.
Едва Альбер вознамерился узнать, можно ли ему видеть шейха, как тот вышел из шатра.
— Ты обманул нас, нечестивый пес! — сказал он, повысив голос. — Аллах покарает тебя!
— Кого ты имеешь в виду? — спокойно поинтересовался Альбер, оглядываясь вокруг, словно за его спиной находился некто, кому были адресованы эти гневные слова. — Кого должна настигнуть месть Аллаха?
— Тебя! — вскричал шейх, — Ты обманул нас! Ты франк, гяур, собака, а не посланец Ахмед-бея!
— Ну, это уж слишком! — вскипел Альбер, поворачиваясь к шейху спиной. — Я возвращаюсь к Ахмед-бею, я скажу ему, что правоверные обошлись с его посланцем как с гяуром, и тогда он задумается, посылать ли помощь тем, кто оскорбил его, оскорбив меня.
— Ты хитрый и ловкий обманщик! Но Аллах помог нам разоблачить твою гнусную ложь. Скоро камни Дахры окрасятся твоей кровью! Ты знаешь этого человека?
И он указал на палатку, у входа в которую виднелось бледное лицо, обрамленное черной с проседью бородой. С первого взгляда Альбер узнал искаженную страхом физиономию еврея из Орана.
Так вот оно что! У него закипела кровь. Значит, его предал этот еврей. Человек, которому он обещал, если удастся, освободить его родное дитя, — этот человек вернулся в лагерь кабилов, чтобы донести на него.
А зачем? Этот вопрос мелькнул в голове молодого француза. Ответить было несложно. Еврей полагал, что предательство поможет ему вернуть дочь. Любовь к ней сделала его предателем.
В душе Альбер проклинал этого еврея, которого сделало преступником одно из благороднейших чувств, дарованных нам природой. Тем не менее он вынудил себя хранить ледяное спокойствие.
— Какого человека? — спросил он. — Того, у палатки? Я повстречал его у брода, и он поведал мне басню о своей украденной дочери. Я сбился с пути, а когда он сказал, что знает, где правоверные, я велел показать мне дорогу. Вначале я принял его за шпиона, и думаю, не ошибся. Он направлялся в лагерь франков!
— А не ты ли сказал ему, что ты франк? Не ты ли обещал ему помочь? — допытывался шейх.
— Нет! — невозмутимо ответил Альбер. — Как я мог такое сказать, если я правоверный, а судьба его дочери волнует меня не больше, чем судьба первой встречной собаки. Если этот гяур пришел ошельмовать меня, пусть остается в лагере, пока вы не пошлете гонцов к Ахмед-бею, а когда они вернутся и подтвердят вам, что я сказал правду, я собственной рукой отделю голову этого гяура от туловища!
— Я прошу милосердия, милости! Говорю вам, он франк! — вскричал еврей, бросаясь к шейху и падая перед ним на колени. — Он послал меня к французскому полковнику, который мне поможет. Он говорил со мной на языке франков! Клянусь жизнью, он франк, шпион! Шейх правоверных сдержит слово, он человек чести и вернет мне дочь за то, что я открыл ему важную тайну. Накажи меня Бог, если я солгал!
— Так вы верите этому гяуру? — с нескрываемой иронией спросил Альбер, обращаясь к шейху и остальным кабилам. — Вы верите ему больше, чем словам правоверного? Неужели вы настолько глупы, что не догадываетесь, зачем он явился? Поскольку я ему признался, что прибыл издалека, что незнаком с уроженцами ваших мест, шельма еврей смекнул, что может выдать меня за франка, обмануть правоверных и, погубив меня, вызволить свою дочь!
Альбер говорил с таким спокойствием, голос его звучал так уверенно, а взгляд был полон такого презрения, что сказанное им произвело нужное впечатление. Евреев мусульмане ненавидят сильнее, нежели французов. Уже само поведение молодого человека, полное достоинства, разительно отличавшееся от жалкого вида еврея, скрючившегося в пыли, говорило в его пользу. Кабилы были озадачены. Они перевели взгляд на шейха.
— Тогда поклянись на Коране, что ты посланец Ахмед-бея! — нашелся тот.
— Клясться? Нет! — гордо возразил Альбер. — Если бы ты потребовал этого вчера, я поклялся бы, скажу прямо. Но сегодня я клясться не буду. Почему, спросишь ты? Разве одно только слово правоверного не дороже сотни клятв этого презренного гяура? Неужели ты потребуешь, чтобы добрый мусульманин возложил руку на Коран только для того, чтобы опровергнуть эти злые наветы? Нет, если ты не веришь моему слову, шейх правоверных, ты не поверишь и моей клятве. Отправляй гонцов к Ахмед-бею. Я сам укажу дорогу правоверным, я готов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82