Оказалось, один из друзей графа в молодости любил мою ныне покойную мать. По этой причине и потому, что был одинок, граф привязался ко мне всей душой. Он взял меня к себе, а когда обнаружил у меня некоторые способности, принялся их развивать. Меня обучали лучшие учителя… Впрочем, это к делу не относится.
Прежде я смотрела на уход Пауля как на расставание с неверным любовником и вскоре, как уже говорила вам, нашла бы утешение с другим, только бы доказать Паулю, что я еще в силах пробудить любовь. Но постепенно я начала осознавать, кем был тот, кто мог бы принадлежать мне. До меня доходили слухи о Пауле. Я видела, всем тем мужчинам, что заводили знакомство со мной и пользовались уважением в обществе, далеко до Пауля Я уже не говорю о его личном обаянии. Я слышала, с какой почтительностью отзывались о нем, видела общество достойнейших людей, где он был желанным гостем, и постепенно со всей отчетливостью поняла, что это за человек, и смогла оценить всю безмерность утраты.
С тех пор меня и настигла моя болезнь. Я с наслаждением упивалась всеми муками, всеми страданиями, какие способна причинить память. Пауль стоял перед моим внутренним взором во всем своем величии. Не проходило дня, чтобы я не говорила себе, каким безграничным могло быть мое счастье, если бы в то время я была в состоянии оценить его так, как ценила теперь. Но поздно. Я гонялась за призраком, я мечтала о несбыточном. Даже к графу, моему надежному покровителю, я не испытывала должной благодарности. Если бы не знакомство с ним, я не стала бы такой, какой сделалась благодаря его стараниям, — способной осознать всю незаурядность Пауля — и мои мучения не были бы столь ужасны.
Правда, со временем острота переживаний несколько притупилась. Но мне казалось, мое сердце разбито. Малейшее воспоминание, любая, самая ничтожная деталь, вызывавшая в памяти его образ, приводили меня в состояние крайне болезненного возбуждения, которое проявлялось в тех ужасных приступах, что вы однажды наблюдали в Париже. Я и подумать не могла о ком-то другом или хотя бы только сравнить его с Паулем. Я считала, что сама, собственными руками разрушила свое счастье. Сознание этого делало меня глубоко несчастной!
Чего только не предпринимал граф, чтобы отвлечь меня от подобных мыслей! Он знакомил меня с красивыми, остроумными молодыми людьми, показывал мне чужие страны. В конце концов он убедился, что все это лишь еще больше возбуждает меня и самое правильное — оставить меня наедине с моими переживаниями и набраться терпения, пока лучший в мире лекарь — время — не исцелит мою душу.
По мере выздоровления у меня зародилась надежда, что бремя этих воспоминаний постепенно перестанет терзать мое сердце. Надежда придала мне бодрости. Не могу сказать, чтобы какой-то мужчина привлек мое внимание, однако к представителям вашего пола я уже не отношусь с отвращением, какое не в силах была побороть прежде, когда думала только о Пауле. Короче говоря, дон Лотарио, надеюсь, я полностью излечилась от той страсти. Вчера я видела профессора и осталась совершенно спокойной. Он тоже сильно изменился. Если бы мы встретились впервые, возможно, я вновь полюбила бы его. Но теперь об этом нечего и думать. С тех пор прошли годы, и мои желания, мои взгляды и требования стали совершенно иными. Теперь даже более близкое знакомство с ним оставило бы меня, пожалуй, совершенно равнодушной. В то время наша связь не могла продолжаться долго — она была обречена: Пауль слишком превосходил меня во всех отношениях. А сегодня я предъявляю к мужчине совсем иные требования. Кто знает, подошел бы Пауль мне теперь?
Так что передавайте ему, что я спокойна, совершенно спокойна, что после долгой борьбы с собой и полного осознания того, что потеряла, я наконец обрела способность трезво смотреть на жизнь.
Тереза замолчала. Дон Лотарио, слушавший рассказ молодой женщины с лихорадочным вниманием, сидел опустив голову и не проронил ни слова. Он все понял. Душа Терезы перестала быть для него загадкой. Но возможно ли, чтобы Тереза могла теперь полюбить другого? Или же она обманывала себя? Да и кто мог быть тем счастливцем, который займет в ее сердце место Пауля Веделя? Неужели он, дон Лотарио? Поверить этому он не смел!
VI. ГОСПОДИН ДЕ РАТУР
Тем временем вернулся граф. Он мельком посмотрел на молодых людей, которые сидели задумавшись, глядя на пылавший в камине огонь.
— Однако я замешкался, — бросил он. — Зато письмо написано, и аббат обрадуется, узнав, что дон Лотарио разыскал нас. Вечером, дорогая Тереза, у нас будет еще один гость. Господин де Ратур просил передать мне, что намерен быть у нас к чаю. Возможно, его будет сопровождать госпожа Моррель.
— Рада слышать, — ответила Тереза. — Я с удовольствием приму госпожу Моррель. Ее намерение свидетельствует о том, что она чувствует себя лучше.
— Ратур заверил меня, что пройдет еще немного времени, и ее страдания облегчатся, — продолжал граф, — и я от души желаю этого достойной женщине. А вы, дон Ло-тарио, случайно не знакомы с господином де Ратуром по Парижу?
— Нет, — твердо ответил молодой человек, — никогда не встречался с человеком, который носит такое имя.
— Правда, в то время Ратур был в заключении, — уточнил граф. — Что же, вам предстоит познакомиться с любопытной личностью. Ратур — медик, но человек религиозный, да сверх того еще и светский, что говорит о многом. Он имел несчастье оказаться участником бонапартистского процесса, поскольку был замешан в Булонском деле. Однако ему удалось бежать, и необычная миссия привела его в Берлин.
И граф поведал молодому человеку историю Морреля и его жены. Дон Лотарио внимательно выслушал печальное повествование; судьба несчастной женщины не оставила его равнодушным.
— Со дня на день мы ожидаем приезда зятя госпожи Моррель, господина Эрбо, — продолжал граф. — Опасная болезнь жены, последовавшая за тяжелыми родами, задержала его в Париже. Если не считать одного-единственного раза, — граф невольно взглянул на Терезу, — мне никогда не приходилось видеть более неподдельных и глубоких страданий, нежели те, что причиняет госпоже Моррель судьба ее супруга. Как врач и просто добрый человек, господин де Ратур умеет облегчать душевные муки — в этом нет сомнений. Но в отношении госпожи Моррель все его усилия не дают желаемого результата.
— Это самая достойная из женщин, каких я знаю, — подхватила Тереза. — Чтобы понять ее скорбь о муже, нужно знать, каким причудливым образом соединились их судьбы.
И она рассказала дону Лотарио все, что узнала от госпожи Моррель о ее любви к Максу и о том, как графу Мон-те-Кристо удалось соединить два любящих сердца. Лотарио только покачивал головой.
— Невероятно! — пробормотал он. — Но в этой истории меня больше всего интересует неожиданное обстоятельство, которое касается и меня. Некоторые мои друзья в Лондоне уверены, что этот граф Монте-Кристо и мой лорд Хоуп — одно и то же лицо!
— Что ж, вполне вероятно! — ответил граф Арен-берг. — Монте-Кристо исчез внезапно и мог, пожалуй, обосноваться в Калифорнии. Возможно, вам представится случай побеседовать о нем с госпожой Моррель.
Вошедший в этот момент слуга известил о прибытии господина де Ратура и госпожи Моррель. Через несколько минут визитеры появились в каминной. Госпожа Моррель была в глубоком трауре.
Увидев де Ратура, дон Лотарио вздрогнул. С первого взгляда он узнал беглого каторжника Зтьена Рабласи, с которым случай свел его в Париже, узнал, несмотря на перемены, преобразившие облик этого человека, от которого он собирался предостеречь графа Аренберга.
Было ли это узнавание взаимным, узнал ли в свою очередь Ратур — вернее, Этьен Рабласи — молодого испанца, судить трудно: ни взглядом, ни жестом он себя не выдал. Представленный дону Лотарио, он поклонился ему с величайшим спокойствием и с учтивостью истинно светского человека.
Перемены, происшедшие с господином де Ратуром, были разительны. В нем не осталось ничего от бесцеремонного, нагловатого субъекта, что пытался той памятной ночью произвести впечатление на дона Лотарио своей дерзостью. Теперь он выглядел рафинированным джентльменом. Одет он был модно, но не настолько, чтобы бросаться в глаза, с его лица не сходило любезное выражение, манеры его были безукоризненны. Здоровое, свежее лицо де Ратура обрамляли широкие темные бакенбарды. На вид дон Лотарио дал бы ему чуть более тридцати лет; в больших живых, беспокойных глазах де Ратура было нечто вызывавшее несомненный интерес.
Особое впечатление произвело на молодого испанца лицо Валентины. На нем лежала печать такой неподдельной печали и муки, что это трогало до глубины души. Необычайной бледностью оно напоминало мрамор, глаза покраснели от слез. Вместе с тем в этом проявлении душевной боли было что-то невыразимо привлекательное. В разговоре она на первых норах не участвовала. Речь шла о совершенно отвлеченных вещах. У дона Лотарио никак не шел из головы рассказ Терезы, а Валентина Моррель хранила молчание, не поднимая глаз. В конце концов Терезе все же удалось втянуть ее в общую беседу.
— Госпожа Моррель, — промолвил граф, — дон Ло-тарио знаком с графом Монте-Кристо.
Это имя, казалось, вывело несчастную женщину из состояния полной апатии, в котором она пребывала.
— Как?! — воскликнула она. — Вы знаете этого необыкновенного человека?
— Полагаю, что да, — ответил дон Лотарио и привел доводы в пользу своего предположения.
Госпожа Моррель была твердо убеждена, что лорд Хоуп как раз и есть ее спаситель, граф Монте-Кристо. Она спросила о Гайде, но молодой человек оказался не в силах удовлетворить ее любопытство.
— Одного только никак не могу понять, — покачивая головой, сказала Валентина. — Граф распорядился, чтобы мой муж принял участие в борьбе Луи Наполеона, и при всей своей предусмотрительности, которой, как мне кажется, нет предела, все-таки допустил, чтобы Макса арестовали. Не понимаю, почему он ничего не сделал для мужа, почему позволил ему погибнуть?
— Возможно, граф сам находился в затруднительном положении, — предположил дон Лотарио и рассказал молодой женщине о письме, которое переслал ему аббат Лагиде.
— Что ж, может быть! — выдавила Валентина, с трудом удерживаясь от слез. — Однако все, что рассказывал о нем Макс, наводит на мысль о столь большом состоянии, которое впору назвать сказочным. Известие о банкротстве такого неслыханного богача кажется просто невероятным.
— И тем не менее так оно, видимо, и есть в действительности, — вмешался граф Аренберг. — Вероятно, собственные неприятности помешали лорду Хоупу, как совершенно справедливо заметил дон Лотарио, повлиять на судьбу вашего несчастного супруга.
— А известен вам адрес графа? — спросила Валентина. — Мне хотелось бы написать ему.
— Точного адреса я не знаю, но он есть у аббата Лагиде, который может переправить ваше письмо по назначению. Увы, оно придет слишком поздно.
Наступила мучительная пауза. Дон Лотарио попытался прервать ее.
— Вы, кажется, врач, господин де Ратур? — обратился он к французу. — Какие же недуги вы врачуете? Или вы вообще не занимаетесь лечением больных?
— Я из тех практикующих врачей, которым представляется минимальная возможность использовать свой опыт, — с учтивой улыбкой ответил Ратур. — А врачую я главным образом душевные недуги.
— Другими словами, безумие и меланхолию? — уточнил дон Лотарио.
— Не столько безумие, сколько меланхолию, — ответил Ратур. — Главной целью моих занятий всегда было желание узнать, нельзя ли воспользоваться для излечения или по крайней мере облегчения сердечных и душевных недугов медицинскими средствами. Правда, меня можно было бы упрекнуть в том, что я рассматриваю душу всего лишь как часть тела, на которое удается воздействовать всякими снадобьями. Но это не совсем так. Я полагаю только, что болезненные состояния души вызывают и болезненное состояние тела, так что, исцеляя последнее, можно избавлять и от первых.
— Быть может, я воспользуюсь вашим искусством, — невесело улыбнулся дон Лотарио. — Вам уже приходилось проводить лечение и добиваться успеха?
— Не хочу показаться самонадеянным, но думаю, что мадемуазель Тереза немного повеселела отчасти и благодаря моим препаратам. Что касается госпожи Моррель, то в этом случае лечение идет не столь успешно. Она не принимает лекарств, какие я ей назначил.
— Ваши старания напрасны, — твердо заявила госпожа Моррель.
— Гомеопаты тоже утверждают, что с помощью своих снадобий способны утолять боль, разгонять тоску и обуздывать радость, — вставил граф Аренберг, намереваясь перевести разговор на другую тему. — А если говорить о Терезе, с тех пор как мы имели удовольствие познакомиться с господином де Ратуром, она и впрямь стала бодрее.
Дон Лотарио почувствовал, как при этих словах графа у него защемило сердце.
— Я и вправду не знаю, помогло ли мне искусство господина де Ратура, — улыбнулась Тереза. — Может быть, на то были иные причины, скрытые в моей душе.
Ратур как-то странно покосился на Терезу. Дон Лотарио этого не заметил: слова Терезы задели его еще сильнее.
Должен ли он сообщить графу, кто такой господин де Ратур? Долг дружбы требовал этого. Следовало по меньшей мере предостеречь графа Аренберга. Но что скрывается за словами Ратура? Действительно ли именно его врачебное искусство исцелило Терезу? Или… Ратур оказался тем мужчиной, что вернул ее сердцу частицу прежней веселости?
Последняя мысль была для молодого человека почти невыносимой. Неужели именно этот человек покорил ее сердце, отданное некогда профессору Веделю? Того Лотарио считал своим достойным соперником и — хотя и с тяжелым чувством — уступил бы ему Терезу. Но какому-то Ра-туру? Нет, это невозможно!
Его невеселые размышления были неожиданно прерваны, ибо госпожа Моррель поднялась и стала прощаться, Ратур тоже встал. Пришлось откланяться и дону Лотарио.
— Надеюсь, мы будем видеться не только здесь, — учтиво заметил Ратур, расставаясь с доном Лотарио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82