Речь пойдет о серьезных вещах.
— С радостью! Да и как я могу противиться вашему желанию?
— Прекрасно! Признаться, я и сам думаю, что вы забыли Пауля. Во всяком случае, от меня не укрылись явные признаки того, что душа ваша исцелилась. Это случилось, когда вы познакомились с молодым Лотарио. Скажу прямо, Тереза, я надеялся, что в нем вы нашли человека, который достоин занять в вашем сердце место Пауля. Все как будто подтверждало мои предположения. Вы охотно виделись с этим молодым человеком. С его приходом ваш взор оживал, щеки розовели, с каждым днем здоровье возвращалось к вам, даже здесь, в Берлине, когда вы не видели его. Но когда я заметил, как сдержанно вы его здесь принимали, у меня зародились сомнения. Он сам дал мне повод усомниться в нем, и после того, что мы здесь о нем услышали, я не считаю его достойным любви моей Терезы. Жаль, очень жаль! А я надеялся на этого молодого человека! Но теперь вы убедились, что нам нечего от него ждать, и это, я думаю, делает вас несчастной, дитя мое! Разве я не прав?
— Нет, дорогой отец! — тихо ответила Тереза. — Я никогда не возлагала на дона Лотарио никаких надежд.
Услышав ее ответ, граф некоторое время размышлял. Ему казалось, что она кривит душой.
— Выходит, я ошибался! Тем лучше! — сказал он наконец. — Но тогда я не вижу причин для вашей печали. Ладно, оставим это! Согласитесь, Тереза, я никогда не принуждал вас поступать вопреки вашему желанию. Однако должен напомнить, что для всякой женщины жизнь без любви или, скажем, без брака не имеет смысла. Любая женщина должна исполнить свое предназначение, и вы в том числе. Сам я никогда не был женат, но причиной тому послужили весьма прискорбные обстоятельства. Однако я всегда признавал счастье брачных уз и исключительную важность брачного союза, и мне была бы невыносима сама мысль о том, что ваше сердце уже не способно полюбить вновь. В таком случае вам остается второе условие, необходимое для брака: уважение к будущему супругу. Я твердо убежден: человека, которого уважаешь, со временем полюбишь! Супружество порождает новые узы, вызывает новые чувства, которые становятся более сладостными, более священными, нежели те, что рождены страстной любовью. Поэтому, дорогая Тереза, я сейчас и спрашиваю вас: вам никогда не приходила мысль выйти замуж за человека, которого вы уважаете, если уж вам не встретится человек, которого вы способны полюбить?
— Я никогда об этом не думала!
— Тогда, дитя мое, серьезно подумайте над тем, что я вам сейчас скажу! — мягко продолжал граф. — Господин де Ратур просил у меня вашей руки, и я считаю своим долгом сообщить вам об этом. Мы оба знаем его довольно давно, и, мне кажется, нам не в чем упрекнуть его. Он старался добиться достойного положения здесь, в Германии, ибо у себя на родине потерял все, сохранив верность своим убеждениям. У него благородная душа, чуткая ко всему прекрасному. Сегодня утром он был здесь и все мне рассказал. Сказал, что давно питает к вам искреннюю симпатию и надеется на вашу благосклонность. Он уверял меня, что заметил ваше к нему расположение по многим признакам и это дает ему смелость просить у меня вашей руки. Правда, по его словам, он мало что может вам предложить, но, коль скоро и ваши денежные дела не блестящи, он считает, что ваш брак будет союзом равных. В самое ближайшее время ему обещают место в Швейцарии, и он будет в состоянии привести жену в собственный дом и обеспечить ей достойную, хотя и без особой роскоши, жизнь. Он просил меня узнать ваше мнение, но никак не влиять на вас, чтобы ваше согласие было совершенно добровольным. Итак, я исполнил его просьбу и повторяю вам его предложение руки и сердца.
— Я уже давно ждала чего-то подобного, — заметила Тереза, едва граф кончил говорить. — Но прежде, чем я дам ответ, скажите, дорогой отец, что вы сами думаете о предложении господина де Ратура?
— Я ничего не имею против, и вы могли убедиться в этом из моих слов, — ответил граф. — Ратур мне нравится, он — человек чести. Думаю, любая женщина будет с ним счастлива. Он еще молод, но немало успел повидать в жизни. Кроме того, я убежден, он не преследует каких-либо корыстных целей, поскольку даже не подозревает о моих намерениях в отношении вас, дитя мое.
— Вы правы, дорогой отец, — согласилась Тереза, стараясь сохранять спокойствие. — Я могла бы попросить вас дать мне время подумать, но не сделаю этого. Я отвечу вам тотчас. Не сердитесь на меня, умоляю вас, но господин де Ратур никогда не будет моим мужем, никогда! Я ни за что не соглашусь на это! — вскричала Тереза и закрыла лицо руками.
Между тем в комнате уже стемнело. Наступила пауза — граф медлил с ответом.
— Успокойтесь, Тереза, я и не думаю сердиться! — сказал он наконец. — У вас, разумеется, есть свои причины отказать такому человеку, как Ратур, и вы наверняка откроете их мне — пусть не сейчас, потом. Ну, хватит об этом! Я скажу господину де Ратуру, что проверил ваше сердце и убедился: вы не питаете к нему чувств, которых он ждет. Но прямой ответ, какой вы только что мне дали, чего доброго, обидит его. Я успел привязаться к нему и не хотел бы лишаться его общества. Поэтому прошу и вас быть с ним радушной и приветливой, как прежде. Ратур — человек серьезный, знающий жизнь. Он сумеет достойно выйти из того двусмысленного положения, в котором оказался.
— Благодарю вас, дорогой отец, я сделаю все так, как вы скажете, — тихо промолвила Тереза.
— А теперь, дитя мое, в последний раз прошу вас быть со мной откровенной! — сказал граф. — Что вас так угнетает? Если вы не любите дона Лотарио, не думаете больше о Пауле, если вас не беспокоит робость и нерешительность, с какой Ратур добивается вашей руки, что же в таком случае вас печалит?
Тереза медленно встала, раздираемая противоречивыми чувствами, потом внезапно со слезами бросилась графу на грудь и обвила его шею руками.
— Я люблю дона Лотарио! — вскричала она, не помня себя от горя. — Я люблю его!
С этими словами она вырвалась из объятий ошеломленного графа и опрометью выбежала из комнаты.
— Я чувствовал это, чувствовал! — прошептал граф. — Бедное дитя, когда же ты обретешь покой? Как исцелить твое сердце?
Удрученный и опечаленный, граф вернулся на свою половину и, погрузившись в мрачные размышления, стал ждать Ратура, обещавшего прийти за ответом ровно в семь.
С последним ударом часов появился француз — как всегда, воплощение учтивости и преданности. На этот раз, правда, он выглядел несколько обеспокоенным, поскольку ему предстояло узнать, исполнятся ли его хитроумные планы.
— Дорогой друг, — сказал граф, без промедления подходя к нему и сердечно пожимая руку, — я не стану притворяться. По моему лицу вы поймете, что вас ждет удручающее известие. Я попытался заглянуть в душу моей Терезы. Мне кажется, бедное дитя не испытывает к вам того чувства, которого вы ожидаете.
Ратур ничем себя не выдал. Он понимал, что обязан хранить спокойствие. Молча поклонившись, он опустился на стул.
— Скажите мне всю правду, господин граф! — сказал он наконец. — В ваших словах еще можно уловить проблеск надежды. Однако я знаю: Тереза ответила решительным отказом.
— Сам я по крайней мере не очень надеюсь на благоприятный ответ, и это, не скрою, очень меня печалит! — любезно заметил граф. — Но ведь вы мужчина, вы сумеете примириться со своей судьбой. И прошу вас, не теряйте надежды. У Терезы сильный характер, но она все-таки женщина. Женское сердце изменчиво… Оставайтесь верным другом нашего дома, и, я надеюсь, рано или поздно Тереза поймет, что лучшей партии ей не найти.
Ратур рассыпался в благодарностях графу за его доброту и в конце концов согласился с ним, что не следует придавать большого значения первому отказу Терезы. Употребив всю свою хитрость, он попробовал разузнать, объяснила ли Тереза графу причины своего отказа. Граф не мог выдать тайну Терезы, поэтому ответил уклончиво, сказав, что не видит иных причин, кроме обычного каприза, которому столь подвержены даже самые достойные из женщин.
Ратур отклонил предложение графа провести этот вечер в обществе его и Терезы и распрощался с хозяином дома, твердо пообещав по-прежнему продолжать свои визиты.
— Черт бы побрал эту сумасбродку! — злобно бормотал он, удаляясь от дома графа. — Не получилось так, получится иначе! Но она должна стать моей — и станет ею!
V. ПАВИЛЬОН
Между тем дон Лотарио оставался верным и неутомимым кавалером той, которая в самый печальный момент его жизни подарила ему столько участия и сердечности. Однако никто из тех, кто видел их вместе, даже не подозревал, сколь необычны отношения, сложившиеся между ними. Дело в том, что в привязанности дона Лотарио к донне Эухении не было ни малейшего намека на любовь. Так было в первые дни, так продолжалось и в последующие.
Труднее, правда, описать чувство донны Эухении к молодому испанцу. Казалось, ее связывали с ним только дружба и участие, но так ли было в действительности? Однажды она уже зашла слишком далеко, так что теперь ей следовало быть особенно осмотрительной. И все же всякий, кому случилось бы видеть их наедине, без труда заметил бы, с какой любовью, с какой страстью смотрела певица на такое красивое, но — увы! — грустное лицо дона Лотарио, как часто она беспричинно вдруг заливалась румянцем, как исподволь следила за каждым движением молодого человека. Впрочем, она была так осторожна, что дон Лотарио ничего не замечал.
Имя Терезы никто из них не упоминал. Эухения не испытывала ни малейшего желания выяснять подробности разрыва, а дон Лотарио чувствовал, что рассказывать об этом теперь излишне. Вот так и жили эти трое людей, которых судьба привела в один и тот же город, когда одно происшествие резко все изменило.
Донну Эухению пригласили выступить в концерте при королевском дворе, и в этот вечер дон Лотарио поневоле лишился возможности сопровождать ее. Погода была прекрасная, и молодой человек продлил свою обычную прогулку по Унтер-ден-Линден. Собираясь возвращаться, он вдруг вспомнил у Бранденбургских ворот, что должен сделать кой-какие покупки, но, вероятно, уже слишком поздно. Лавка, куда он собирался тем не менее заглянуть, находилась на Лейпцигер-штрассе.
Он немного постоял в раздумье. Мимо прошли двое рабочих, и один из них предложил другому:
— Давай обогнем эту стену! Здесь самый короткий путь на Лейпцигер-штрассе!
Дон Лотарио уже достаточно освоил немецкий язык, чтобы понять услышанное. Поэтому пошел следом за рабочими.
Неожиданно он услышал отдаленные звуки фортепьяно и негромкое пение. Этот женский голос заставил его замереть. Несмотря на расстояние, отделявшее дона Лотарио от певицы, он тут же его узнал. Пела Тереза.
Как очутилась здесь Тереза? Почему она поет? Может быть, она не одна, может быть, с ней Ратур? Ревность с новой силой вспыхнула в его сердце, и им овладело одно-единственное желание — вновь увидеть Терезу.
Довольно высокая каменная ограда отделяла улицу от парка. Взобраться на стену было невозможно, но, к счастью, молодой испанец увидел калитку. Опершись ногами на засов и петли этой калитки, дон Лотарио ловко влез на ограду и спрыгнул в парк. Прыжок оказался не вполне удачным. Молодой человек упал, и падение даже немного оглушило его. Тем не менее он тут же поднялся и зашагал навстречу звукам музыки, которые слышались теперь все отчетливее и громче.
Вскоре он различил на фоне темного ночного неба очертания небольшого павильона. Дон Лотарио приметил его еще раньше, прогуливаясь как-то зимой в парке с Аренбергом. Помнится, граф заметил, что велел обставить этот павильон для Терезы и она переберется туда, как только установятся теплые дни.
Правда, был еще только март, но в последнее время так потеплело, что можно было, пожалуй, рискнуть и провести несколько дней в этом павильоне. Выходит, неизвестной певицей и в самом деле была Тереза.
Пела она немецкие народные песни, весьма незатейливые, все как одна печальные, жалобные. Некоторые из них Лотарио уже слышал и даже знал их слова. Не очень-то они отвечали тому блаженному состоянию, в каком пребывают влюбленные. Впрочем, иной раз счастье любви выражается именно в грустных мелодиях.
Всего одно окно — как он в конце концов выяснил — позволяло ему заглянуть внутрь павильона, да и то лишь в комнату, где Терезы не было. Оно выходило в прихожую, сюда же вела дверь из комнаты, где была Тереза. Эта дверь была открыта, и дон Лотарио заметил, что комната Терезы слабо освещена. Терезу он не видел, слышал только доносившееся оттуда громкое пение своей возлюбленной.
Не зная, как поступить, он отошел от окна. И тут донесся шум шагов.
Дон Лотарио поспешил спрятаться. Он увидел медленно, осторожно приближавшуюся мужскую фигуру. Неизвестный был явно выше ростом, чем граф. Должно быть, Ратур. И действительно, всем своим обликом незнакомец походил на француза. Сердце молодого испанца учащенно забилось. Значит, Тереза ждет в павильоне Ратура, возможно, даже без ведома графа. Иначе почему Ратур так осторожен?
В дом француз, однако, не вошел. Он остановился у того самого окна, возле которого только что стоял дон Лотарио, затем крадучись обошел вокруг павильона и вернулся на прежнее место. И только потом взялся за дверную ручку. Но дверь, по-видимому, была заперта изнутри.
Следовательно, Ратура не ждали. Так что же ему было здесь нужно? Может быть, он выслеживает Терезу?
Ревность, кольнувшая вначале дона Лотарио, уступила место жгучему любопытству. Ратура он видел плохо — различал только очертания его фигуры. Но что это и в самом деле Ратур, испанец уже успел убедиться.
Теперь Ратур возился с окном: нажал на створки, пытаясь открыть окно, но безуспешно; в конце концов он, как показалось дону Лотарио, вытащил из кармана какой-то инструмент, почти бесшумно вырезал в стекле отверстие, просунул туда руку и открыл шпингалет изнутри.
Все это выглядело так загадочно, так таинственно, что дон Лотарио, затаив дыхание, следил за каждым движением француза. Ратур влез в открытое окно. Тогда дон Лотарио вновь приблизился к окну, намереваясь понаблюдать за его действиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82