Она выглядела как утонувшая крыса.
И чувствовала себя самой желанной, самой красивой, самой счастливой женщиной на свете.
– Тебе надо переодеться в сухое, – сказал Вэл, пока они мчались к городу. – Ты где живешь? – И он снова ударил лошадь кнутом.
– Я вернусь в магазин. Там мои вещи. – Но она солгала – носильных вещей у нее там не было, придется занять что-нибудь у Ханны. Кроме того, надо заняться костюмом. Во время Марди-гра все наряжаются в маскарадные одежды, сказал Вэл. Он также объяснил ей, как хочет устроить их свадьбу. Он будет ждать ее на Сен-Луи-стрит в шесть часов и к тому времени сделает все необходимые приготовления. Ей нужно быть в карнавальном костюме и маске. Вместо свадебного приема у них будет целый бал, традиционный бал на Марди-гра.
Глава 47
Вторник на масленой неделе был последним днем, когда можно было предаваться неуемному обжорству перед сорокадневным Великим постом – порой строгой диеты и всяческого самоотречения.
Креолы называли этот день Жирным вторником, или Марди-гра.
Весь город был охвачен праздничным настроением. В обычно деловом Новом Орлеане все жители в Марди-гра предавались безделью. Всякая серьезность, а тем более печаль в этот день были непозволительны. Даже погода не выбивалась из общего праздничного настроения – ходили легенды, что на Марди-гра ни разу не выпадало дождя.
Мэри Макалистер проснулась с улыбкой на лице. Солнце едва взошло, но с улицы уже доносился шум праздника. Лопались и взрывались шутихи, кричали и веселились мальчишки. Праздничное ликование толп соответствовало настроению самой Мэри. Все обязаны веселиться сегодня – потому что у нее свадьба.
На вешалке у двери висел готовый свадебный наряд. «Нужен карнавальный костюм», – велел ей Вэл.
– Вот мой костюм, – сказала она миссис О'Нил, показав свое платье хозяйке. Она решила известить обитателей пансиона о своей свадьбе завтра, после венчания, когда заедет забрать вещи. Ей не хотелось портить Пэдди Девлину праздничное настроение. И не хотелось, чтобы день ее свадьбы был омрачен печалью или яростью, с которой он встретит известие о ее замужестве.
Однако Ханна и Альберт обо всем знали. В тот памятный день, когда Вэл расстался с ней у входа в магазин, она побежала к ним, искрясь от счастья, чтобы сообщить им эту новость. И Ханна помогла ей сшить костюм, а Альберт согласился быть ее шафером. Они договорились, что в день свадьбы Ханна и Альберт будут ждать Мэри и Вэла у себя дома.
– Мы, конечно, будем венчаться в соборе, – сообщила им Мэри, – так что заедем за вами по дороге.
Мэри вскочила с постели и сняла с плечиков свой наряд. Он действительно получился прекрасным. Мэри разложила его на покрывале. Белые шелковые чулки, голубые, украшенные кружевом подвязки, кринолин с тройной оборкой. Все было взято из магазина – самый лучший их товар. Платье было из белого шелка, Мэри и Ханна сконструировали его из самой нарядной блузы Ханны, с высоким воротом и длинными рукавами, и пышной юбки, которую Мэри сшила сама из ткани, имевшейся в мастерской. Ханна также дала ей крошечную золотую булавку с камеей по центру, чтобы заколоть ворот.
– Что-то старенькое, – сказала Мэри, поправляя складки на рукавах.
– Что-то новенькое, – разглаживала она сверкающую ткань юбки.
– Что-то одолженное. – Брошь уже была приколота к вороту.
– Что-то голубенькое. – И она хихикнула, натягивая подвязки.
Она развернула обернутый тканью пакет, лежащий на ее умывальном столике, и с любовью коснулась пальцами предметов, содержащихся в нем: белой накидки из тончайших, как паутина, кружев, свадебной фаты и веера из таких же белых, но более плотных кружев, которые держались на резных деревянных палочках. Для Мэри этот веер был жалким подобием того «чего-то старенького», которое, увы, было потеряно для нее. Если бы ее шкатулка была с ней, она предпочла бы этому вееру тот, что принадлежал ее неведомой прабабушке или прапрабабушке.
Под веером лежала карнавальная маска. Она тоже была из кружев. Ханна отчаянно орудовала ножницами, вырезая из кружевной шали узоры, которые потом пришила к маске из белого сатина.
Мэри собиралась нарядиться испанской дамой. Но наряд этот вполне мог сгодиться и для невесты.
Ей хотелось поскорей надеть свой костюм, хотелось, чтобы свадебный обряд состоялся немедленно. Время до шести часов казалось ей целой вечностью. Но раз Вэл сказал – в шесть, следовало подчиниться его приказу, как и подобало покорной и любящей жене. Так что нужно было потерпеть.
И она надела свое коричневое рабочее платье и отправилась в гостиную завтракать.
Когда она вошла, юный Рейли бросил в нее пригоршню муки. Мэри взвизгнула, отмахиваясь руками от окутавшего ее белого облачка.
– Я, по-моему, предупреждала вас – не швыряться мукой в доме, – вскричала миссис О'Нил. Но и она не могла удержаться от смеха. Мукой оказались обсыпаны и ее собственные волосы, и лицо Пэдди Девлина, и уши и брови старшего Рейли.
Вдова помогла Мэри стряхнуть муку с платья.
– Мне на целый год хватило бы десятой доли той муки, которую расшвыривают направо-налево в Марди-гра, – ворчала она при этом. – По-моему, это просто варварский обычай, и ничего смешного я в нем не вижу, вот что я вам скажу.
Мэри была того же мнения. Но потом, когда после завтрака вышла прогуляться в компании с Пэдди и обоими Рейли, ей пришлось переменить мнение. Все улицы – от самых тихих и неприметных до самых что ни на есть фешенебельных – были заполнены людьми, все – от богачей до последних бедняков – высыпали наружу. Мужчины, женщины, дети, негры и белые, кто в карнавальных костюмах, кто в масках, были в приподнятом настроении. У некоторых на лицах были следы муки, и большинство держали в руках маленькие мешочки с мукой, разбрасывая ее вокруг то щепотками, то пригоршнями. Все бегали, смеялись, визжали и кричали и были похожи на маленьких детей, предававшихся общей игре с такими самозабвением, энергией и страстью, которые возможны только в детстве.
И Мэри тоже присоединилась к всеобщему веселью, бросая пригоршни муки в людей, одетых животными, чертями, ангелами, ведьмами, индейцами, охотниками, клоунами, королями, генералами, историческими персонажами, монстрами, пиратами. Ее коричневое платье стало почти белым, кончики ресниц тоже побелели. Она старалась держаться в стороне от остальных, но это не очень помогло. На Марди-гра в Новом Орлеане все вели себя как друзья. Какой-то мужчина, одетый в женские одежды, угощал всех купленными у уличного торговца лакомствами. Женщина в мужском камзоле и штанах в обтяжку, с маской на лице целовалась со всеми без разбору. Человек на ходулях кидал муку сверху на других, и розы на соседней стене казались покрытыми снегом. Повсюду из открытых окон и дверей раздавалась музыка, на перекрестках играли одетые в маскарадные костюмы скрипачи, один пират с кольцом в ухе, сидя верхом на другом пирате, играл на трубе. Везде царило веселье.
Гуляки экспромтом сбивались в компании и маршировали по улицам, распевая, затем, так же стихийно, эти компании распадались. Звучали трубы, звенели колокольчики, гудели дешевые свистки, били барабаны, играли даже на расческах, обернутых тонкой бумагой.
Толпа шумела и играла, всецело отдавшись безудержному веселью. Как всегда на Марди-гра.
В начале третьего Мэри пробилась сквозь толпы домой, в пансион. Она была совершенно растрепана и взбудоражена. Говорили, что будет настоящий парад. Может, даже будут низкие платформы на колесах – на них везли огромного деревянного петуха с болтающейся головой. Рассказывали, что участники парада всегда кидают конфеты в толпу. Должно быть, это здорово.
Но Мэри согласна была и не видеть всего этого. Ей надо помыться, вымыть и просушить волосы, подготовиться как следует к своей свадьбе.
Мэри накинула на голову и плечи покрывало со своей кровати, чтобы защитить подвенечное платье от муки. Ей хотелось предстать перед Вэлом чистой и опрятной. Ее новенькие серебристые туфельки были белыми от муки, рассыпанной на мостовых, ну да ничего.
Войдя в отель, она сняла покрывало и протянула его пораженному слуге в ливрее. В действительности это был один из ряженых постояльцев.
– Меня ждет месье Сен-Бревэн, – сказала она человеку, сидевшему за высокой конторкой красного дерева. – Пожалуйста, дайте ему знать, что я здесь.
Вальмон, как и обещал, сделал все необходимые приготовления. Служащий отеля вызвал посыльного.
– Этот человек проведет вас к месье Сен-Бревэну, мадемуазель.
Мэри, не задумываясь, последовала за посыльным.
– Вот это девка, – сказал один из служащих другому. – Вообрази, эта шлюха оделась во все белое, словно девственница. А смотреть не на что – сисек, считай, вообще нет. Я бы с такой спать не стал.
– По-моему, этот Сен-Бревэн чудак, – ответил его собеседник. – Одевается нелепо, и манеры как у педераста. Если б мне не доводилось видеть, как он фехтует, в жизни бы не поверил, что он мужик.
На стук посыльного открыл дверь Вэл. Увидев Мэри в ее белом платье и вуали, он улыбнулся.
– Входи, дорогая. Познакомься с моими друзьями. – Отвесив изящный поклон, он взял Мэри за руку и ввел ее в комнату.
Там сидели трое: Пьеро, Наполеон Бонапарт и священник. В углу комнаты был алтарь, стол, покрытый кружевной скатертью, а на нем – два серебряных подсвечника. На полу лежали две подушечки.
– Вэл, – произнесла Мэри. – Я что-то не понимаю.
– Тс-с-с, голубка моя, я еще не представил тебя своим друзьям. Джентльмены, вот моя избранница, мадемуазель Мэри Макалистер.
Все трое поклонились. Мэри, польщенная их почтительностью, улыбнулась.
– Вэл, – она потянула его за рукав, – я думала… в соборе… и Ханна с Альбертом ждут нас…
Вэл прижал палец к ее губам:
– Невеста моя, ты заблуждаешься. Ты ведь не знаешь, как принято у нас, креолов. На Марди-гра свадьбы устраиваются иначе. Менее формально. Во время поста свадьбы недопустимы, и потому на Марди-гра их обычно больше… Не правда ли, святой отец?
Священник кивнул, пробормотав что-то, – Мэри не разобрала, что именно.
Она не понимала, что происходит. Вэл выглядел каким-то чужим, он был в атласном камзоле и ярко-желтых панталонах до колен, манжеты и лацканы камзола были из голубого бархата, украшенного золотыми нитями и бусинками топазов. Манеры и голос его казались столь же напыщенными и вычурными, как и костюм. И обращался он с ней так, словно они участвовали в каком-то спектакле, – совсем не так должны были вести себя люди, готовящиеся стать мужем и женой.
Вероятно, все дело в этих его двух приятелях. Потом он наверняка ей все объяснит. Главное, что он, Вэл, здесь и она любит его и верит ему.
Она позволила ему снять с нее маску и отвести в угол, к алтарю. По его приказу она преклонила колени, повторила вслед за священником слова клятвы и протянула руку. Вэл надел ей на палец широкое золотое кольцо.
Вот они и поженились, сказал он. Как принято на Марди-гра.
Мэри едва сдерживала слезы. Без причастия, без свадебной литургии, без мальчиков у алтаря, без лампадки с ладаном, без проповеди, без благословения. Совсем не так, как ей представлялось в мечтах.
Но когда Вэл, взяв лицо Мэри в руки, поцеловал ее, торопливая краткая церемония наполнилась для нее самым что ни на есть святым содержанием и показалась необыкновенно прекрасной. Она стала женой человека, которого любила.
Они дружно встали с колен, не разжимая рук. Мэри улыбнулась и заговорила со священником.
Но не успела она и слова произнести, как Вэл отпустил ее руку и поднял ее на руки.
– А теперь мы вас оставим, друзья мои, – сказал он и внес Мэри на руках в соседнюю комнату, захлопнув за собой дверь.
Мэри увидела, что они оказались в огромной спальне. Два высоких окна были раскрыты настежь. Снаружи все небо было красным, с широкими неровными полосами фиолетовых облаков. Закат окрасил комнату в розовые тона, голубой полог на огромной кровати с балдахином казался пурпурным.
Вэл опустил ее. Снял накидку с ее головы и швырнул на пол. Затем ловко расстегнул корсаж платья и стал ласкать ее груди.
Мэри хотела попросить его не торопиться, дать ей время привыкнуть к этой обстановке, к тому, что только что произошло, к нему самому, наконец.
Но она не могла произнести ни слова. От его прикосновений сердце ее учащенно забилось, колени задрожали. Все, что она сумела прошептать, это его имя.
– Разве все не так, как ты хотела, невеста моя? Ведь ты требовала, чтобы мы вначале поженились? Может, ты против? – Его губы ласкали ее шею, уши. Его руки стягивали платье с ее плеч. – Черт, рукава слишком узкие. Сними сама, Мэри, и волосы распусти. – Он выпустил ее из своих объятий, и ей тут же стало холодно. Она послушно последовала его указаниям, движения ее рук были механическими. Она вглядывалась в его лицо, глаза, губы, тщетно стараясь заметить в них нежность.
Но он избегал ее взгляда. Он был занят тем, что снимал с себя один за другим аксессуары своего костюма. Мэри следила за его быстрыми, ловкими движениями, столь непохожими на плавные движения женских рук, и, волнуясь, думала о его мужской силе. Когда он стягивал через голову рубашку, она заметила, что живот у него плоский, на груди эффектно выступают мышцы, увидела пучок курчавых черных волос на этой широкой груди, и ей вдруг захотелось почувствовать под пальцами, у своих щек, эти жесткие волосы, погладить гладкую кожу на его животе. И она подбежала к нему. Сейчас ее тело укрывали лишь волосы, но она не чувствовала ни стыда, ни смущения. Лишь всепоглощающее желание, чтобы он согрел ее в своих объятиях, зажег ее прикосновениями своих рук.
Вэла позабавило ее нетерпение, и он рассмеялся; в его смехе тоже слышалось вожделение.
– Подожди, – сказал он.
Вэл уложил ее на кровать, и, пока он стягивал с себя панталоны, язык его исследовал рот Мэри.
Затем он навалился на нее всем телом, вжимая в кровать, согревая ее кожу и сердце своими ласками, а Мэри обхватила его за шею, прижалась к нему, словно просила защиты, захлебываясь в волнах любви к нему, от которой ее сердечко радостно сжималось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70