В течение пяти дней Вэл и Мэри наслаждались обычаями и простыми радостями весеннего Нового Орлеана. Но этой идиллии внезапно пришел конец.
Как всегда, Вэл изо всех сил изображал светского фата. Он танцевал менуэт с одной дамой, которая весь сезон маялась без кавалера.
– Пойдешь на вечер с танцами у Грэмов? – спросила Вэла его кузина Жюдит. – Мы решили не идти, да и тебе вряд ли понравится там. Жанна Куртенэ вышла замуж за американца и теперь из кожи вон лезет, чтобы вернуть расположение креольского общества. Пусть ищет себе друзей на той стороне нейтральной полосы, вот мое мнение. Нам здесь америкашки не нужны.
«Тебе не нужна здесь Жанна Куртенэ, – подумал Вэл, – потому что в ее присутствии ты останешься без кавалеров».
Упоминание имени Жанны заставило его вспомнить ее дебют, и ту сцену в ложе оперного театра, и Мэри Макалистер. Тогда он предупредил Карлоса Куртенэ, что Мэри, несмотря на ее молодость и невинный вид, была одной из шлюх Розы Джексон. В последнее время это совершенно вылетело у него из головы. И теперь он проклинал собственный идиотизм, честя Мэри последними словами за то, что так ловко обвела его вокруг пальца.
– В чем дело, Вальмон? – спросила Жюдит. – Ты выглядишь прямо как фурия.
Вальмон выдавил из себя смешок:
– Ты наступила мне на ногу.
– Вот уж нет.
– Значит, я сам себе наступил. Как бы то ни было, я должен уединиться и осмотреть свои раны.
Прямо из бальной залы Вальмон направился в бар. Его свирепый вид недвусмысленно говорил о том, что с ним связываться не стоит, и ни один выпивоха в тот вечер не посмел подшучивать над его париком и напудренным лицом.
Бармен протянул ему фужер с шампанским, но Вэл отодвинул его от себя.
– Тафию! – сказал он отрывисто.
Бармен удивленно моргнул глазами. С какой стати месье Сен-Бревэну заказывать тафию – дешевый местный ром? Да еще в баре самого модного отеля? Ведь тафия – напиток, который подают чуть ли не в кастрюлях на Галлатин-стрит, где околачиваются только матросы.
– В «Сен-Луи» тафии не подают, месье. Барбадосского не прикажете?
– Нет. Тогда коньяка.
Вальмон проглотил отличнейший коньяк залпом. В этот момент ему хотелось не столько ощутить вкус коньяка, сколько напиться, почувствовать, как жар проникает ему в глотку, в желудок. Он побелел от холодной ярости.
Эта Мэри Макалистер играет им, он мог в этом поклясться. И надо признать, у нее чертовски хорошо получается. Он мог позволить себе играть роль шута в креольском свете, хотя Бог свидетель, она давалась ему нелегко. Но он не потерпит, чтобы какая-то прожженная девка обращалась с ним как с последним идиотом.
А ведь он поверил ей. И это было самое позорное, самое оскорбительное. Да уж, она играла роль невинного создания куда профессиональнее, чем он светского повесу.
Теперь он не мог даже вспомнить, когда именно дал маху. Вначале Альберт Ринк рассказал ему, что Мэри очень тревожилась из-за его отсутствия, и тогда он пригласил ее на чашку кофе. Вполне возможно, тогда он еще помнил, кто она на самом деле. Да, он голову дал бы на отсечение, что так оно и было. Потом был тот день на плантации, когда она выкинула ловкий фокус с компаньонами. Он хорошо его запомнил.
И все же в какой-то момент он почему-то забыл об этом. Для него она была спутником, более того – другом. И он забыл, что она женщина, потому что с ней было легко разговаривать и в ней совершенно не было того несносного жеманства, которое свойственно женщинам. Он и думать забыл, что она шлюха.
Бог мой! Как же она, наверное, насмехалась над ним все это время!
Вэл протянул бармену пустой бокал:
– Коньяк, – и снова осушил бокал.
Затем он отправился в бальную залу изображать пустоголового шута.
Надеясь втайне, что какому-нибудь вспыльчивому типу захочется вызвать его на дуэль. Сегодня у него так и чесались руки скрестить с кем-нибудь шпаги. Ему было тошно от постоянных гримас и ужимок. Он устал изображать идиота.
Но это было необходимо. И он добросовестно играл свою роль, а в пять утра наконец скинул с себя ненавистный костюм и как подкошенный свалился в постель. В жизни он так не уставал.
Он слишком перевозбудился и не мог заснуть. Его мысли крутились вокруг этой мошенницы Мэри. Нужно придумать, как отомстить ей за нанесенное ему оскорбление.
Чего она хотела? Ведь женщины этого типа ни за что не станут проводить время с мужчиной, кроме как за деньги, но она не просила у него денег. Наоборот, делала вид, что чрезвычайно тронута, когда он покупал для нее жареный миндаль или порцию гумбо. Должно быть, ее корысть состояла в чем-то другом, более серьезном, чего он пока не мог отгадать.
Ну и черт с ней. Он понял, по крайней мере, что она шлюха. Завтра последний сеанс у художника. Ну а потом он и шагу не сделает в сторону этого магазина, даже если захочет навестить Микаэлу де Понтальба. Он по горло сыт Мэри Макалистер и ее трюками.
Но вначале он заставит ее заплатить за свои проделки. Посмотрим, так ли она хороша в постели…
Глава 46
Утром в понедельник Мэри встала, чувствуя себя как никогда взволнованной. Сегодня, сегодня она услышит наконец от Вэла те слова, которых давно ждала: что он отвечает ей той же любовью, которую испытывала к нему она, сегодня он предложит ей выйти за него замуж.
«Не стоит переживать из-за того, что он ничего не сказал по возвращении из Чарлстона, – уговаривала она себя. – Мы должны привыкнуть друг к другу заново. Ведь мы были в разлуке более двух месяцев».
Но она переживала.
И переживала все сильнее, потому что он ни разу не пригласил ее на те приемы, где регулярно бывал сам.
Но более всего она переживала из-за того, что он ни намеком не дал ей понять, что намерен познакомить ее со своей семьей.
Впрочем, переживаниям Мэри предавалась только по вечерам. На следующий день, встретившись с ним, она забывала о том, что мучило ее накануне, потому что была слишком счастлива.
Но вот Альберт вскользь заметил, что в понедельник у них последний сеанс с Вэлом. И тревога Мэри переросла в панику. А вдруг она больше никогда не увидит его?
На самом деле она сомневалась, что это возможно. И все-таки – а вдруг? «Когда он рядом, я уверена в его любви ко мне. Но он ни разу не проявил своих чувств. И поцеловал меня всего только раз. Если мы обручимся, он, конечно же, поцелует меня. Как бы мне хотелось этого!»
Мэри вспомнила, как Луиза распространялась насчет классовых различий, и решила, что в этом-то и состоит причина его молчания. «Ведь он не знает, что я принадлежу к тому же кругу, что и он, не знает, что я – креолка. Он любит меня, но боится, что я буду отвергнута его кругом. Боится, что я буду несчастлива».
«Будь честной, Мэри, – бранила она себя. – Вэл не святой. Он боится, что сам будет несчастлив, а ты станешь для него обузой – американка без роду-племени, продавщица из швейного магазина. И разве можно его в этом винить? Ведь ты не подумала бы выйти замуж за Пэдди Девлина!»
Она облегченно вздохнула. Скоро она все узнает, не стоит мучить себя сомнениями. Достаточно будет рассказать ему о ее приданом – и о том, что в числе ее предков была «девушка с гробиком». А это самое верное доказательство креольского происхождения.
Она не могла дождаться понедельника, когда расскажет ему обо всем.
– Доброе утро, дамы. – Голос Вэла звучал сегодня как-то странно. Он был совсем не похож на себя.
Мэри едва заметно улыбнулась. Вэл казался сегодня взволнованным, даже раздраженным. Но ничего, ничего. Она расскажет ему о шкатулке, и от его нервозности не останется и следа.
– Что это за суматоха там на площади? – спросил он у Ханны.
– Дженни Линд уезжает. И по-моему, слава Богу. А все эти люди столпились здесь, чтобы проводить ее на пристань. Надеюсь, потом они отправятся по домам и будут сидеть там тихо, как мыши. Лично я до смерти устала торговать одними и теми же шалями и перчатками.
Вэл взглянул на Мэри.
– Надеюсь, вы не собираетесь провожать Дженни Линд, – сказал он. – В отеле мне собрали корзиночку для пикника. Я думал, может, мы снова отправимся на озеро.
– Это было бы здорово! – Мэри уже схватила шляпку и зонтик.
– Давайте поедем сегодня по железной дороге, – предложил Вэл.
И Мэри честно призналась, что ей бы очень этого хотелось. Она никогда в жизни не ездила по настоящей железной дороге.
Правда, она умолчала о том, что предпочла этот способ передвижения еще и потому, что он быстрее. У Вэла сегодня был решительный вид – это и волновало, и тревожило Мэри. Она была почти уверена, что он намерен сделать ей предложение. Хотя он не был похож на влюбленного. Наверное, волнуется. И это понятно. Ведь она тоже волновалась.
Занятые собственными мыслями, Вэл и Мэри всю дорогу ехали молча. Отрезок пути длиной в пять миль по так называемым Елисейским Полям они преодолели за двадцать пять минут. Слова растворялись в шуме паровоза и стуке колес, и в конце концов они отбросили всякие попытки разговаривать.
Небольшой поселок у озера был уже объят сном. Окна были закрыты ставнями, возле домиков никого не было видно. Лишь у торгового причала какие-то люди суетились возле пароходов и лодок. Взяв Мэри под руку, Вэл повел ее в сторону от причала.
Они прошли совсем немного и остановились у вереницы ив. Вэл поставил на землю плетеную корзинку с едой и расстегнул ремни, стягивающие свернутый коврик, затем он протянул рулон Мэри.
– Расстели его. На земле сыро.
Мэри с беспокойством взглянула на тяжелые облака, повисшие над озером. Если сейчас земля и не очень сырая, скоро она увлажнится. Будет очень обидно, если ливень испортит ей самую счастливую минуту в жизни.
– Вэл, мне нужно сообщить тебе кое-что важное, – сказала она, разворачивая коврик. – Именно сейчас, пока мы еще не приступили к еде.
– В самом деле? Жду с нетерпением, – ответил Вэл. «Наконец-то она решила перейти к делу, – подумал он между тем. – Интересно, что она придумает? Больную бабушку, срочно нуждающуюся в лечении, на которое у нее нет денег? Или будет соблазнять меня своими прелестями и сулить невиданное блаженство всего лишь за то, чтобы я поселил ее в уютненьком маленьком домике и избавил от тяжелой работы в магазине? Что бы она ни задумала, я неплохо позабавлюсь».
Он прилег на бок, облокотившись о коврик. Мэри села, повернув к нему лицо. Но тень дерева скрывала его. И вот из темноты послышался ее голос:
– В день своего шестнадцатилетия – я тогда только-только закончила школу – мне передали подарок от моей матери. Родной матери, давно уже умершей, но я и не знала этого… Нет, все не так… Я плохо рассказываю.
– Отнюдь. Я заинтригован. Продолжай, прошу тебя. Мэри слишком волновалась и не почувствовала сарказма в голосе Вэла.
– Дело в том… дело в том, что подарок, – сказала Мэри, – был шкатулкой, очень старой, грязной. – Она слишком торопилась, хотела успеть рассказать до того, как начнется ливень. – Потом я узнала, что это за шкатулка. Эта шкатулка была из тех, которые король Франции дарил в приданое девушкам, отправившимся в Новый Орлеан. И моя родная мама завещала ее мне. Ты понимаешь, что это значит? Я принадлежу Новому Орлеану по крови, по праву рождения. Я наполовину настоящая креолка. А я-то все удивлялась, почему мне здесь так нравится!
– Ничего удивительного не вижу. Это вполне закономерно.
– Я знала, что ты меня поймешь.
Протянув руку к Мэри, Вэл привлек ее к себе. И не успела она и охнуть, как он уже целовал ее прямо в губы.
Обхватив его руками за спину, Мэри ответила на поцелуй со всей силой неутоленной страсти, скопившейся за долгие месяцы их разлуки. Он приподнял голову, но она вновь притянула ее к себе, ей хотелось удержать его, продлить этот поцелуй еще немного. Она могла бы оставаться в таком положении всю жизнь, лишь бы он был так близко. Она услышала, как капли дождя забарабанили по листьям деревьев, но ей было все равно. Она целовала его в углы рта, в подбородок, в нос, снова в губы.
Волна тепла и дрожи молнией пронзила ее тело. Это было так неожиданно, что она вскрикнула. Она почувствовала, как ее спина изогнулась дугой, и увидела, что корсаж расстегнут и руки Вэла мнут, сжимают, ласкают ее груди. Она поняла, что слабеет, ей хотелось, чтобы его руки продолжали ласкать ее – везде, всегда, еще и еще… Нет, нужно остановить его. Слишком рано. Это должно произойти только после того, как они поженятся.
Мэри уперлась руками в грудь Вэла, отвернула лицо от его ищущих губ.
– Нет, Вэл, нет. Остановись. Пожалуйста, прошу тебя, не надо. – Она долго отталкивала его руки, пытаясь одновременно застегнуть корсаж на платье, вскрикивая время от времени «нет», «остановись», «пожалуйста».
Вэл резко уселся. Лицо его выражало ярость.
– Что ты хочешь сказать своим «остановись»? Что это, черт возьми, за игра?
Мэри наконец удалось застегнуть платье. Дождь струями стекал по ее волосам, плечам и чуть приоткрытой шее.
– Я люблю тебя, – сказала она. – Ты ведь знаешь. Но до свадьбы – нельзя. И ты это прекрасно знаешь, Вэл.
Он чуть не упал. Так вот в чем дело! Ей, оказывается, нужно, чтобы он женился. Дождь заливал ему плечи, вода просачивалась под воротник. Ему хотелось ударить ее, нахлестать по щекам. Неужели она принимает его за такого дурака? Жениться на ней!
«Ну нет, мадемуазель, тут вы немного переборщили. Слишком ловко и часто вы обводили меня вокруг пальца и теперь надеетесь, что зверек уже в капкане. Вы полагаете, что дело выиграно. Но на сей раз я докажу вам, что вы ошибаетесь».
– Ты права, разумеется, – сказал он. Голос его звучал ласково. – Я потерял голову от страсти. Мэри, я не могу ждать. Мы поженимся завтра. В Марди-гра. И на нашей свадьбе будет гулять весь город.
Обняв Мэри, Вэл прикрыл ее полой своего жакета. И Мэри не увидела, как на его лице заиграла жестокая, мстительная усмешка.
Оставив корзинку и коврик, они побежали к поезду, но опоздали – он уже ушел. Вэл нашел смотрителя за погрузкой судов и заплатил ему за лошадь и повозку. Он не мог дожидаться следующего поезда. Ему нужно было поскорей расстаться с Мэри, он боялся, что не выдержит, поколотит ее; он готов был ее убить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70