(Почему бы не расспросить его о делах, раз он столько расспрашивал ее?)
– Необычайно важным! – Тибал рассмеялся. – Тебе нужен надежный горожанин, который получит формальное право на землю и оставит тебя в покое, чтобы ты без помех занималась своим делом.
– Когда речь идет о недвижимости, в Далинге такого горожанина не найти! – Она просто взвыла от хохота.
Тибал повернул голову.
– А уж этот и вовсе не подойдет. Отправляйся восвояси, Лиам-садж.
Если бы Лиам Гуршит сам хотел на ней жениться, Гвин могла бы принудить себя дать ему согласие. Он был много старше нее, но оставался видным мужчиной. Тяжелое надменное лицо, тщательно причесанные и напомаженные волосы. От него исходил аромат розовой воды, куда более приятный, чем рыбный запах Ногана. Лиам не снисходил до варварского балахона и штанов, которые теперь носили в Куолии повсюду, даже в еще сохранившихся лоскутках империи. Он одевался наподобие последних императоров династии: в туники, украшенные богатыми вышивками и драгоценными камнями. На этот раз туника была алой и, как всегда, образчиком портновского искусства. Она красиво облегала его могучую грудь и все еще плоский живот до инкрустированного алмазами пояса, а ниже пояса спадала до колен искусно расположенными складками. В разрезах рукавов, достававших до икр, виднелись мохнатые предплечья. Сапоги были инкрустированы золотом.
Человек, столь заботящийся о своей внешности, не мог оставить без внимания и облик своих прислужников. На двух волосатых чудовищах у него за спиной были только штаны и сапоги, чтобы все видели бугрящиеся мышцы и старые рубцы. Сложены они были как крепостные башни. И держали в руках тяжелые дубины.
Лиам брезгливо посмотрел на Тибала.
– Я тебя не знаю.
– А мы не хотим знать тебя. Уходи.
Гвин предостерегающе пнула Тибала под столом. Лиам щелкнул пальцами. Один амбал шагнул вперед.
– Если этот человек еще хоть пикнет, оглоушь его!
Прислужник ухмыльнулся и взмахнул дубиной. Тибал пожал плечами.
Лиам достал лист бумаги.
– Гвин Солит, это бесполезно. Тебя предупредили.
Он разорвал лист пополам и бросил обрывки. Это было письмо, которое она написала накануне.
Она крепко сжала руки на коленях и заставила себя посмотреть в его жестокие глаза. Рот ее был полон горечи.
– Я говорила тебе, Лиам-садж, твои условия великодушны. (Полнейшая правда.) Для меня большая честь войти в твою благородную семью. (Не совсем правда, но в практическом смысле не такая уж ложь.) Если бы ты просил моей руки для себя, я дала бы согласие со всей охотой.
Даже и это не было совсем уж ложью. Его возраст не очень ее смущал. Кэрп был старше ее на десять лет. Лиам Гуршит был богат и пользовался в городе очень большим влиянием. Он добивался своего звериными способами, но ведь его противники прибегали к таким же. Она бы ужилась с ними. И даже ужилась бы с Лиамом, если бы пришлось.
– Но обо мне речи нет. Речь о моем сыне. (Его сын, омерзительный выродок.)
Она вздрогнула.
– У тебя есть другой сын!
Тибала вдруг одолел кашель. Лиам даже не посмотрел на него.
– Ему пятнадцать. Женщина на восемь лет его старше – не подходящая невеста для него. А кроме того, у меня для него другие планы. Ты выйдешь за Коло или... Вот погляди!
Гвин посмотрела, куда он указывал. Из коридора выбегали ее слуги. За ними появились еще амбалы – шесть или семь, все такие же огромные зверские детины, как его телохранители. И где только он набирает таких чудовищ?
– Прислугу в наши дни отыскать нелегко, Гвин Солит, а?
Она растерянно посмотрела на него. Почему, почему ей не пришло в голову, что он может применить насилие к ней? И Лиам улыбнулся. Потом шагнул вперед и впечатал кулак в лицо Тибала. Тибал слетел с табурета и растянулся на мозаике двора. Табурет с грохотом упал рядом с ним. Приставленный к нему амбал с надеждой посмотрел на хозяина, поигрывая дубиной.
Лиам облизал костяшки пальцев.
– Я мог бы приказать, чтобы его забили насмерть, сама понимаешь. Но не хочу портить добрую славу гостиницы, расправляясь с постояльцами, хотя и придется, если ты будешь и дальше упрямиться. Ты дашь мне ответ, иначе мои ребята примутся за твою прислугу. Решай!
На галерее захлопали двери – постояльцы укрывались в своих комнатах. Гвин посмотрела через двор, туда, где волки оттесняли овец в угол. Угол, залитый солнцем. Его лучи заиграли в волосах Ниад.
Этого просто не могло быть! Ее слуг избивают среди бела дня в ее собственном доме – даже убивают или насилуют у нее на глазах? А среди них – ивилгратка. Что, если Ниад нанесет ответный удар и Лиам с его приспешниками все заболеют еще до заката? Даже если ополоумевшая толпа и не сожжет гостиницу, штрафы за укрытие меченого разденут ее донага.
Она облизнула губы.
– Твоя взяла.
Лиам Гуршит взял ее руку и поднес к губам.
– Мудрое решение, невестушка! Я прикажу, чтобы глашатай оповестил город о помолвке. Коло скоро навестит тебя. Поговорить о свадьбе... и узнать тебя поближе, я думаю. Идемте, ребята!
Он сделал знак остальным своим громилам и пошел к двери.
Свадьба с Коло Гуршитом? Сколько понадобится времени, чтобы он допился до смерти? И какими болезнями он ее заразит?
Тибал поднялся на ноги, прижимая ладонь к правому глазу.
– Какой приятный человек!
Преодолевая дрожь, Гвин подошла к нему и отвела его руку. Какой же у него засветится фонарь!
– Пустяки! – Он улыбался.
– Сейчас принесу сырого мяса. (Что, если слуги теперь все разбегутся?) Мне так жаль, что из-за меня ты...
Тибал засмеялся.
Гвин с тревогой посмотрела на него. Он засмеялся еще громче, потом обхватил ее за плечи и крепко обнял.
– Ах, Гвин Солит! Не надо тревожиться! Лиам-садж понятия не имеет... Завтра будет чу-дес-ней-ший день!
8
В свое время Гром был быстрым конем, да и сейчас оставался сильным и выносливым, но мягкостью движений он никогда не отличался. Теперь каждый удар его копыт о землю отдавался в челюсти всадника невыносимой болью. Булрион одной рукой цеплялся за луку седла, не зная, сколько еще он сумеет вытерпеть, прежде чем потеряет сознание. Когда это случится, его спутники отвезут его назад домой или на ближайшую ферму. А тогда – конец.
Плащ бился и хлопал на ветру, Булрион обливался потом, содрогался от холода и терпел, терпел... Он не сворачивал с большой дороги, так что проезжал через все соседние селения, но никогда не придерживал коня и только дружески взмахивал рукой. Его спутники выкрикивали слова приветствия и продолжали скакать за ним. Конечно, соседи дивятся, почему Тарны против обыкновения не остановились поговорить о том о сем. Ему полагалось бы остановиться. Ему полагалось бы пригласить их отправиться с ним в город, как обычно делали Тарны, а теперь было бы и настоящей услугой – про бродящих в округе разбойников ведь слышали все. Ему следовало бы набирать людей, отсылать их к Бранкиону для постройки крепостцы. Но он не хотел, чтобы его видели больным. Осторожность ли это, или просто глупое стариковское тщеславие?
Его мучили неожиданные обрывки воспоминаний. На ум ему все время приходила Надим, и он воображал, что она сказала бы ему. «Старый дурень!» скорее всего. Высокая, широкоплечая Надим – сильная женщина и радость в постели. Семерых сыновей и четырех дочерей подарила она ему. Ордим была красивее, но не такой надежной. Она так и не смогла стать хозяйкой клана, какой была Надим в последние свои годы, и страшилась родов. Ордим занималась любовью с неохотой, даже когда уже понесла, будто заранее знала, какую участь ей уготовили Судьбы. Трех сыновей и двух дочерей – вот и все до неудачного выкидыша. Что ж, рожать было долгом и предназначением женщин. Нимим Могиона за двадцать лет родила четырнадцать и вырастила десятерых из них.
Еще несколько лет назад Булрион серьезно подумывал о третьей жене. Он все еще был сильным мужчиной и мог бы зачать для долины не одного Тарна. И зачнет, если сладит с этим зубом. А решать, как всегда, Судьбам. Жаловаться он не станет. Другие народы тщатся подкупать своих богов. Зарданцы же всегда принимали ниспосылаемое им – и хорошее, и дурное. А ему было даровано больше, чем большинству мужчин. Шестнадцать детей, и четырнадцать живы-здоровы. Это большая милость.
Поуль поднялась выше, выпивая росу, задергивая холмы волнами жаркого марева. В голубизне плавали ястребы, иногда камнем падая на луг, чтобы вонзить когти в добычу. Поуль приносила жизнь, а также смерть.
Плащ сорвался с плеч Булриона, но он не придержал Грома. Кто-нибудь подберет. Все время он сплевывал кровь напополам с гноем. Во рту у него было хуже, чем в свинарнике. Он выбрал дорогу через холмы, чтобы селение Игнамитов осталось в стороне. Если в округе найдется такой, кого одолеет соблазн перегнать стада из Тарнской Долины, пока хозяин отсутствует и недужит, то будет это Алкин Игнамит. А мог бы стать сильным союзником, да, возможно, и станет, когда все хорошенько обдумает. Вот и сейчас лучше бы десяток дюжих Игнамитов трудились на крепостных стенах в Тарнской Долине.
Крепостца. Начало положил его отец. И став землевладельцем, Гамион оставался зарданцем – во всяком случае, настолько, чтобы подумать о том, как защитить свое добро, едва у него появилось, что защищать. Он сразу укрепил часть старой виллы. Булрион вспомнил, как в тот первый год таскал туда охапки колючих веток. В тот первый год. А во второй это были уже бревна. Половина его детства словно бы прошла на постройке стен и оград. Но самыми опасными до сих пор оставались нападения лисиц. Более серьезный враг ни разу не появился.
Могион начал возводить частокол. Булрион закончил этот труд, причем частокол стал вдвое длиннее. И опять-таки ни единый враг перед ним не появился.
А теперь в его распоряжении оказалось достаточно рабочих рук, чтобы разбирать развалины на строительный камень – есть и печь для обжига извести, а необходимость в крепости стала вдруг неотложной. В воздухе пахло войной. Учуять это мог любой дурак. И нужны надежные стены, чтобы было где спрятать урожай. Если войско узнает, что ему придется сражаться за свой ужин, оно выберет другой путь или просто пройдет мимо. А что толку прятать в надежном месте зерно, если скот бродит по холмам. А что толку укрыть скот и не защитить людей...
Дураки вроде Бранкиона бурчали, что шестидесяти мужчинам, способным сражаться, не оборонить крепость таких размеров. Они не понимали, что речь идет не об одних Тарнах. К строительству надо привлечь всю округу – Игнамитов и малые семьи. Булрион давно их убеждал: помогите нам в постройке, и мы дадим вам надежный приют, когда в нем возникнет необходимость. И они уже почти сдались на его уговоры. Всю жизнь он создавал себе славу человека, чье слово нерушимо. И мало-помалу они поддавались. Им претила мысль, что тогда Тарны подчинят себе весь край, но все-таки они поддавались...
«О, проклятый зуб! Еще пять лет, о Судьбы! Мне нужны еще пять лет!»
– Как ты, отец?
Булрион дернулся, вернулся в настоящее и посмотрел, кто его окликнул. Он на три четверти спал, продолжая держаться на коне. Во рту у него сдохла целая корзинка слизней. Красное пламя боли застилало все вокруг.
Элим, его старшая дочь. Сама теперь уже бабушка с серебром в волосах. Мать девятерых и сулит еще одного... И нестерпимо видеть тревогу у нее на лице.
Он покачал головой, не зная, позволит ли распухшая челюсть произнести ему хоть слово. И подмигнул взамен улыбки.
– Возион говорит, отец, что пора дать отдых лошадям.
Теперь он осознал, что едет по пустоши, и до озерка рукой подать. А солнце еще не поднялось до полуденной точки, и, значит, они проделали порядочный путь. Вот что значит не останавливаться для разговоров с соседями! Булрион снова кивнул, не зная, сумеет ли он сесть в седло после привала.
Названия у озерка не было, но оно служило излюбленным местом для привалов. Деревья и края котловины укрывали от сильных ветров. Булрион подумал, что в тревожное время хуже этого дурацкого проклятого местечка найти для привала попросту невозможно. Кто угодно подберется сюда за кустами. Каких безмозглых гусаков он вырастил? Пусть всю их жизнь вокруг царил мир, но хоть кто-нибудь из них способен хоть немножко соображать?!
Он не попытался растолковать им это, а сел на кочку, прислонился к валуну, стараясь унять озноб, смертельно измученный. Возион принес ему ковш, отдающий торфом воды, и он долго пил, но от еды отказался, – даже от пухлых виноградин, которые настойчиво предлагала ему Элим. Очень похоже, что есть он не будет больше никогда. Остальные усердно жевали, переговаривались, изображая беззаботную болтовню. Возион был непривычно многословен и громогласен. Как и молодой Полион.
Добрый росток! В мальчике есть огонек, и он совсем не похож на отца. Прирожденный бунтарь. Чуть не со дня рождения что-нибудь да вытворял. А как держать в узде таких вот пламенеющих? Скоро-скоро этот желторотый решит, что в жизни есть занятия поинтереснее, чем пасти коз и рубить дрова. Семье нужны такие. Без их огня следующие поколения превратятся в чурбаки.
Полион посмотрел в его сторону, Булрион поманил его к себе и увидел, как вздрогнул мальчик. Всю его жизнь жест подойти означал неминуемое наказание. Лягушки в постели, тухлые яйца, влетающие в окна, веревки, таинственно опутавшие нужники, – любое неприятное происшествие в долине – и все бросаются на розыски Полиона. Его мать клялась, что ни единого дня не обходилось без проказ, но последнее время он стал вести себя степеннее. К несчастью, с его легкой руки появилось целое поколение молодых смутьянов, готовых следовать по его стопам.
Теперь он немного выждал, прежде чем встать, и неторопливо направился к деду со старательной беззаботностью. И сел на корточки рядом – кожа да кости и притворная улыбка.
– А лицо у тебя уже не такое опухшее, дедушка.
Вранье, однако Булрион все еще был способен двигать челюстью.
– Ты врешь.
Глаза Полиона потемнели, улыбка исчезла.
– И я тебя за это благодарю. – Булрион пошарил в кошеле. – Я ценю твои усилия. Готов подыскать себе жену в Далинге?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64