Не слишком-то привычное занятие для двух людей в возрасте, которые сами решили, что им следует пожениться, – такие взаимные открытия больше подходили юным молодоженам, которых сосватали родители.
Но в пути ей пришлось отказать от этого желания из-за предосторожностей, которые принимал Булрион. Опасаясь угодить в засаду, он поместил мужчин спереди и сзади, а женщины ехали в середине. Разумеется, сам он ехал впереди и задавал быструю рысь.
Гвин оказалась в паре с Анейм, женой Килбиона, старшего сына Возиона, и, следовательно, ставшей членом клана Тарнов через брак. Анейм была то, что называется лукавой плутовкой, но за ее шаловливыми выходками и веселостью пряталось проницательное умение судить о людях. Естественно, ей было любопытно узнать поближе городскую даму, которая так нежданно стала невестой главы семьи. Впрочем, любопытство было взаимным, и сообщила она столько же, сколько узнала. Это Булрион, сказала она, сделал Тарнов первой семьей в их краях. Другие семьи теряли сыновей и дочерей, когда они вступали в брак, а вот Тарны – очень редко. Мужья и жены Тарнов предпочитали жить в долине. Конечно, ее на редкость плодородная земля была немалым соблазном, но главным оставалось мудрое руководство Булриона.
– А теперь, Гвин-садж, – сказала она с лукавым блеском в глазах, – ты тоже попала под его обаяние? Ты отказалась от жизни в Далинге из любви к нашему Старику? Внезапное благословение Муоль?
– И да и нет, – призналась Гвин со смешком. – Думаю, называть наше взаимное чувство «любовью» несколько преждевременно. Он вызывает во мне восхищение и симпатию, причем уже давно. По-моему, он испытывает ко мне что-то похожее. Я убедилась, что одинокая женщина не может защитить свои интересы, а потому мне нужен муж. А ему требуется жена, так что наши цели совпали. Мы оба понимаем, что делаем, мы же не распаленные похотью подростки! Но мы нужны друг другу, а это уже половина дела. Я верю, что полюблю его и буду им любима. Влюбиться – это так волнующе! И я предвкушаю, как это будет. Ну, ты получила ответ на свой вопрос?
К ее удивлению, Анейм вздохнула.
– Хотела бы я, чтобы любовь всегда была такой логичной и послушной!
– Я знаю, она не такая, – осторожно заметила Гвин. – Благословения Муоль бывают обоюдоострыми.
– Ах да! – Анейм помолчала, а затем слабо усмехнулась: – А уж Джооль, так вдвойне! Когда ты приобщишься к семейным сплетням, Гвин-садж, то узнаешь кое-какие черные тайны, которые выплыли наружу, когда по пути в город мы встретили джоолгратку.
– О? – только и выговорила Гвин от неожиданности.
– Что «о!», то «о!». В Далинге мужья бьют своих жен?
Гвин решила, что пора переменить тему.
В свой час кавалькада свернула с большой дороги на проселок, петляющий по лесу и такой узкий, что рядом могли ехать только два всадника. Напряжение спало, так как это был окольный путь, которым редко пользовались, и никто не мог предвидеть, что Тарны выберут его. Конечно, враги могли их нагнать, но не поджидать в засаде. Булрион отправил Хаймиона с женщинами в передние ряды, а сам с мужчинами поехал сзади.
И Гвин все еще не выпало случая поговорить с ним так, чтобы их не слышали посторонние уши. Хуже того: в паре с ней оказался Возион – наверное, нарочно постарался, решила она. Вскоре она убедилась, что пастырь считает своим правом задавать очень нескромные вопросы. Возможно, у пастырей было такое право, но у нее возникло ощущение, что он сует свой чрезвычайно длинный нос в то, что касается только ее.
– Не понимаю тебя, Гвин-садж! В Далинге ты богатая дама, ведь так? Тебе принадлежала доходная гостиница, у тебя были слуги, почетное положение. Да, конечно, мой отец – наш признанный вождь, но это не делает его королем. Ты ждешь, что в долине с тобой будут обходиться как с королевой?
– Разумеется, нет.
– Ты понимаешь, что другие женщины ждут, что ты будешь работать, как они? С зари и до часа отхода ко сну вся твоя жизнь будет уборкой, стиркой, уходом за детьми и скотиной, помощью в полях и...
– Я не боюсь тяжелой работы.
– Руки у тебя мягкие, щеки гладкие. Летнее солнце и зимние...
– Надеюсь, когда надо будет давить виноград, мне не придется снимать мои дорогие городские туфельки?
Он нахмурился на ее сарказм, но и не подумал замолчать. Мерзкий калека-недомерок! Если уж не хочет отрастить бороды, так хоть брился бы почаще!
– Сколько тебе лет, Гвин?
– Называй меня попросту мачехой. Мне двадцать три.
– Джукиону двадцать четыре.
Ей предстояло быстро запомнить огромное множество имен и лиц, но уж Джукиона она помнит хорошо – дюжего великана, который уложил Коло Гуршита.
– То есть у меня будет внук старше, чем я, ты это хочешь сказать? – Гвин засмеялась. – Ну и что?
– У тебя будет больше семидесяти внуков, и семеро из них уже женаты. У тебя будет больше десяти правнуков, и число их будет все время пополняться. Плодоносность моего отца стала легендой. Если он сохранил хотя бы малую ее часть, ты очень скоро понесешь.
– Меня радует такая надежда! Я люблю детей. И считала, что быть матерью – великое счастье. Я все еще тоскую по Карну и Наину. Их мне никто не заменит, но я хочу иметь еще детей и вырастить их на здоровом деревенском воздухе. Не тревожься за меня, пастырь, я взрослая женщина и знаю, что делаю. – Она не собиралась сознаваться, что следует совету бестелесных голосов.
– Если твоя цель дети, Гвин-садж...
– Женщины без мужей обычно умирают от голода, пастырь. А с мужьями обычно рожают детей... или ваше зарданское наследие включает способ, как избегать плодов любви?
– Конечно, нет. Но в таком случае стоит ли выбирать мужа, которому шестьдесят? Тарнская Долина может предложить тебе более надежный выбор, как и Далинг.
– Ты стараешься меня оскорбить!
– Я блюду твои интересы. А, кроме того, я очень люблю отца и не хочу видеть, как он страдает.
– Если ты намекаешь...
– Вовсе нет! – Каким бы мерзко-навязчивым ни был Возион, в быстроте ума ему никто бы не отказал. – Я не ставлю под сомнение ни твою добродетель, ни твои благие намерения. Мои опасения касаются моего отца, а не тебя.
– Тогда к чему весь этот разговор? Почему не расспросить его?
Но пастырь не отступил.
– Потому что, боюсь, он тщится вернуть давно утраченную юность и обрекает на горькое разочарование и себя и тебя.
Вне себя от гнева, Гвин не смогла сдержаться:
– Если ты намекаешь, что он уже не мужчина в постели со мной, Возион-садж, то позволь успокоить тебя: он успел доказать нам обоим, что этого мы можем не опасаться.
Коротышка вздрогнул так сильно, что его лошадь прижала уши в тревоге. Гвин смутила его, но не настолько, чтобы он оборвал свой допрос.
– Зрелые женщины, – сердито отрезал он, – не отказываются от богатства и почетного положения из-за минутного каприза, как поступила ты. И это не вспышка плотской страсти, потому что он стар и не может вызвать ее. Будь честна со мной, Гвин, прошу тебя. И, что важнее, будь честна с собой. Объясни мне, почему ты предпочла тяжкий труд и свиное пойло жизни в богатстве и неге?
Некоторое время она ехала молча. Если он поставил вопрос так, найти логичный ответ было затруднительно. Бесспорно, сумма, вырученная от продажи гостиницы, позволила бы ей жить в Далинге и дальше, жить в довольстве и безделии, если бы она этого хотела. Но почему она должна была этого хотеть? Она не могла описать словами ощущение сброшенных оков, предвкушение нежданного будущего, преисполнявшие ее. Муж, дети, имущество – все было у нее отнято, но она обрела свободу. Способен ли деревенский пастырь понять это?
Способен ли человек, выросший в такой семье, как Тарны, постигнуть холод одиночества, понять, что значит не иметь никого, кто хоть что-то для тебя значит? Поймет ли он, что подобная жизнь лишена какого бы то ни было смысла? Ей надо подогнать свои чувства под понятия ее собеседника.
– В детстве, – сказала она, – я читала волшебные сказки о далеких землях, где девочки, вырастая, становились королевами. И я хотела стать королевой или императрицей – думаю, из меня получился бы настоящий кровожадный тиран, осуществись мои честолюбивые помыслы. Позднее я узнала, что в Куолии женщины править не могут. Я открыла, что мне не дано быть ни королевой, ни воином, ни еще кем-то, кем быть интересно. Теперь я убедилась, что мне даже не дозволено управлять гостиницей. Остаются только дети. Брак с поистине замечательным человеком – это вызов стать ему достойной женой. Ну, и конечно, матерью. Быть может, скромные желания, но способные даровать удовлетворение жизнью.
Возион кивнул, будто ее слова произвели на него впечатление. Еще бы!
– Я достаточно настрадалась, – добавила она. – И, надеюсь, Судьбы теперь перестанут играть со мной. Да будет это моим жребием!
– Не говори о жребии всуе!
– О чем ты?
– Жребий дарует Поуль, подательница и жизни и смерти. Меня пугают знамения – Джооль в Доме Ведомых, а Муоль в Доме Зрелых, то есть обе в противостоянии к, ней. Ивиль в Печали, Огоуль в Созидании.
Вспомнив, как Кэрп толковал знамения, Гвин сказала небрежно:
– По-моему, очень благоприятное расположение. А как Шууль и Авайль?
Пастырь бросил на нее взгляд, в котором гнев сочетался с подозрением:
– Надежда и Изобилие.
– Поуль в это время года должна ведь быть в Доме Мужчин? Тогда смерти мужчин противостоят страсть между зрелыми и надежда пожилого возраста, а это, мне кажется, твой отец, что может быть яснее? Мы можем ожидать перемены в изобилии, верно? Вероятно, это значит, что для начала я рожу близнецов. Удача в созидании сулит многие блага. Что я упустила?
– Ивиль в Печали! – злобно сказал Возион.
– А-а! – Она вложила кинжал в ножны. – Этого я объяснить не могу. А что скажешь ты?
– Обычно это означает болезни, моровую язву. Или же исцеление великой печали?
– Ну, раз так, мне кажется, нам лучше промолчать. И мне, наверное, не следует говорить про остальное, пока я не уверюсь окончательно? – Она вопросительно подняла бровь.
– Да, пожалуй, не следует.
Тут нагромождение хвороста совсем сузило тропу, и Возион направил лошадь вперед, а Гвин последовала за ним. Оставалось надеяться, что он принял оливковую ветвь примирения, которую она ему протянула. Не стоит навлекать на себя вражду пастыря, но тем не менее она не допустит, чтобы он ею помыкал, – и уж конечно, не позволит запугивать себя знамениями. Любое знамение поддается двоякому истолкованию.
Когда тропа снова расширилась, Возион проехал дальше вперед и заговорил с Элим. Гвин не знала, то ли радоваться, что избавилась от него, то ли рассердиться, что он так бесцеремонно пренебрег ею.
Она оглянулась – кто слышал их разговор? Но увидела, что беспокоиться не о чем. За ними следовали Полион с Ниад, но в некотором отдалении, причем всецело поглощенные друг другом. Ниад справлялась с лошадью очень неплохо, если вспомнить, что она впервые ехала верхом. Гвин натянула поводья и остановилась. Они проехали мимо, словно бы не заметив ее. Ну разве любовь не чудо?
Следующий всадник бросался в глаза, щеголяя новехонькой зеленой одеждой. Подручный правителя, Раксал Раддаит. Он неуклюже сгорбился в седле, хотя вначале выглядел опытным наездником. Голову он понурил, словно погрузившись в размышления.
Она решила, что для соглядатая он ведет себя очень странно. Если ему поручено заняться семьей Тарнов, почему он едет один, а не рядом с другими, участвуя в разговоре, задавая вопросы? Если ему поручено разведать эти места – а что он воин, сомнения не было, – так почему он даже не смотрит по сторонам?
Она ударила лошадь каблуками и поехала рядом с ним.
– Прости мое любопытство, Раксал-садж. Не думаю, что мы встречались до этого дня, но почему-то твое лицо мне кажется знакомым.
Он взглянул на нее без малейшего интереса и отвел глаза.
– Быть может.
– Так как же? Где?
– Ты часто бываешь во дворце?
– Ни разу там не была.
Он пожал плечами, разглядывая свои пальцы, держащие поводья.
– Городские церемонии? Например, благодарственное молебствие после конца моровой язвы?
– Да. Я там присутствовала.
– И могла видеть меня там.
Пожалуй, но это не было ответом на ее вопрос. Она задала другой:
– Почему?
– Что – почему?
– Почему я должна была обратить внимание на тебя, когда там был чуть ли не весь город?
Он молчал так долго, что она уже решила, что ответа не получит.
– Я племянник Имквита.
– Что?! Так тебя зовут не...
– Да. Но пока достаточно и этого имени. Начальник гвардии...
– И его наследник?
– Нет. – Раксал покачал головой.
Гвин, сгорая от любопытства, требовательно спросила:
– Почему? Чем так важна Тарнская Долина, что его милость послал на разведки собственного племянника?
– Думаю, ничем. Мой дядя не делится со мной своими мыслями, но, по-видимому, он считает, что Булрион-садж в недалеком будущем обретет большое влияние.
– В чем?
– Этого я не знаю.
Этому она поверить не могла. Возможно, предполагаемый наследник поссорился с правителем и был отстранен? Но если он в немилости, сослан в глухой деревенский край, почему он хранит такое равнодушие? Она не сумела подметить ни гнева, ни озлобления, ни даже безнадежности. Только равнодушие, и ничего, кроме него.
Гвин Солит льстила себя мыслью, что хорошо разбирается в людях. И была раздосадована, что человек может держаться столь непроницаемо. Раксал Раддаит, решила она, либо один из самых ловких лжецов, каких ей доводилось встречать, либо считает ее полной дурой. Либо и то и другое вместе.
– Думаю, время покажет, – сказала она ласково и придержала лошадь, чтобы найти более приятного собеседника.
21
Вереница всадников растянулась по пустоши. Ни разу никакие враги не дали о себе знать, и даже Булрион признал, что на таком расстоянии от Далинга можно уже не нести нескончаемого дозора. Усталые лошади брели вверх по пологому склону, заросшему дроком; солнце окрасило запад неба в багряные тона. От колен и до шеи все тело Гвин мучительно ныло.
– За этим гребнем есть хорошее место для ночлега, – сказал Булрион. – Чему ты смеешься?
А она и не заметила, что смеется.
– Помнишь, что говаривал Кэрп:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64