И было острым, колючим, хрустящим. Ветки стаскивали с него шляпу. Сырой запах палой листвы бил в ноздри. Что-то впивалось ему в колени и ладони. Ох! Что если он растянет спину, не сможет ползти, должен будет позвать на помощь...
И чего только мужчины не проделывают ради женщин! Гвин захотела предаться любви в кустах. Теперь же. В эту ночь. И пусть завтра в долине их ждут удобные кровати... правда, и на шестьсот глаз больше, чтобы следить за ними, чем здесь. И не важно, что он не одобряет совокупления, не узаконенные браком. И не важно, если все остальные тут знают, что он замыслил – или знают хотя бы двое-трое и расскажут утром остальным, так что придет конец его доброй славе и здравость его ума будет поставлена под сомнение.
Женщины!
Он бы не полз здесь сейчас, если бы думал, что ей просто требуется подтверждение, насколько он сохранил свою мужскую силу, – это он достаточно убедительно доказал ей в прошлую ночь.
Куда вероятнее, что ею движут побуждения, которые она и сама не понимает. У Старика Тарнов хороший глаз на людей. И он знает, что ею – ох! – движет. После брачного обряда ОН положит ее в ЕГО постель, в ЕГО доме, в ЕГО долине. Гвин Солит не краснеющая девственница, не невеста-девочка, купленная у нищих крестьян, надрывающихся, чтобы прокормить двузначное число отпрысков. Гвин в Далинге пользовалась почетом. Может, она знает, что теперь не имеет ничего, может, не знает. Но даже если знает, то еще не могла свыкнуться с мыслью, что она – неимущая. И хотела, чтобы впервые они познали друг друга как равные, на ничьей земле под ничьим небом.
Не по-зардански, но ведь это такая малость! А под кустами он не ползал так уже сорок лет – ни разу с тех пор, как Хаймион подрос и ему поручили пасти овец. Конечно, он легко окажется в на редкость дурацком положении. Но зато, в каком он волнении! Весь дрожит, тяжело дышит – и не только от непривычного напряжения сил. Куда больше от предвкушения! Судьбы! Он уже совсем готов...
Куда, во имя всех Проклятий, она подевалась? Он же должен был добраться до дерева-вехи. А что, если он прополз мимо нее и сейчас выберется из лощины в дрок пустоши? Он замер, чтобы перевести дух и свериться со звездами.
– Ш-ш-ш! – раздался шепот совсем рядом.
– Гвин? – прошептал он в ответ.
Чуть слышное хихиканье...
– Нет, Элим! – поддразнила она.
Он пробрался под сук, и его пальцы коснулись одеяла. Нога. Он растянулся рядом с ней. Хрустнул валежник, зашуршали сухие листья.
– Ты запыхался, – выдохнула она.
– От предвкушения!
– Вот и хорошо.
Поцелуй. Долгий чудесный поцелуй.
Движения, прилаживание. Два тела слепились на одеяле, а вверху – звезды. Сердце колотится. Слишком долго он оставался одинок.
Легкий шорох неподалеку. И шепот?
– Что это?
– Думаю, Полион, – произнес нежный голос рядом с ним. – Ты понимаешь, что в любую минуту кто-то решит разыскать эту парочку и наткнется прямо...
– Даже думать об этом не смей!
Взаимные смешки. Еще поцелуй. Руки, шарящие в темноте...
– Люблю тебя, Ниен!
– Люблю тебя, Булл-Бык... Судьбы! – пробормотала Гвин, шаря пальцами у его пояса. – Что за узел! Не смей отрывать пуговицы! Как волнующе...
– Да.
– А знаешь, после моего медового месяца я ни разу не была за стенами Далинга.
– После... после чего? – Он крякнул, ища опоры, чтобы стянуть с нее сапоги. Такая будничная вещь – сапоги. Штаны для верховой езды куда более заманчивая задача. Как извлечь женщину из этой одежды?
– Старинный обычай в Кволе. После свадьбы новобрачные куда-нибудь уезжают вдвоем. Путешествуют. Далингийцы обычно отправляются к морю. Кэрп повез меня в Толамин. Так сказать, последнее наслаждение беззаботностью, перед тем как жена с головой уйдет в грязные пеленки.
Булрион содрогнулся.
– Какая мерзкая картина! (Но верная!)
Она уже сняла с него балахон, а он еще только начал. Ее прохладные пальцы погладили его грудь.
– Не тревожься. Знакомство с Тарнской Долиной будет для меня достаточным медовым месяцем. Для нас. Тебе придется все мне показать!
– Сейчас и начну, – сказал он.
Она крепко его обняла и засмеялась ему в бороду.
23
У южного края неба Муоль алела в Доме Детей, но она двигалась в обратную сторону и превращала его в Дом Зрелых, а любые страсти – удел зрелых мужчин и женщин. Так что разве ее знамение не указывает, что дети станут зрелыми через страсть? Полион был бы рад узнать мнение Возиона о таком толковании, но вот спрашивать его он никак не собирался.
Мужчины расстелили свои одеяла по одну сторону костра, а женщины по другую. Удивительно, что отсутствие одеяла его и Ниад никто не заметил. И еще удивительнее, что никто не хватился их самих, когда они забрались в кусты. Никто до сих пор не поднял тревоги. Вот что по-настоящему удивительно.
Он скользнул ладонью чуть выше, так что его указательный палец чуть прикоснулся к ее груди. Она сидела спиной к нему, и они прилегали друг к другу точно две ложки.
– Не надо! – шепнула она, но не шевельнулась, а потому он оставил ладонь там, куда она добралась – пока.
– Ты когда-нибудь прежде спала под звездами? – спросил он нежно, почти касаясь губами ее уха.
– Нет, никогда. Это так чудесно!
– Не всегда так чудесно, как сейчас.
Она хихикнула.
– И не может стать чудеснее?
«Да?»
Он нашел для них замечательную ложбинку, устланную сухими сосновыми иглами. Над ней смыкались густые ветки, спасая их от росы, так что звезды, собственно говоря, были не очень-то видны, но это не имело значения. Он понаблюдал за ними раньше, несмотря на Ниад... Нет, из-за нее!
– Ты умеешь читать по звездам, Полион?
– Да. Ведь очень важно понимать знамения. Возион хочет, чтобы я стал пастырем, потому что, по его мнению, у меня есть дар. Багряная – это, понятно, Муоль. Она в Доме Детей. А яркая – это Джооль в Доме Любящих. (Конечно, Возион сказал, что она все еще в Доме Ведущих, но даже Возион не мог знать это твердо!) Так что время самое благоприятное.
– Благоприятное для чего? – прошептала Ниад и теснее прильнула к нему.
– Чтобы познать любовь, а то для чего же? – Полион скользнул рукой повыше и наложил ее ей на грудь.
– Ты же обещал! – пожаловалась она, но снова не воспротивилась.
– Ты такая красивая, Ниад! И чтобы на тебя смотреть, и чтобы к тебе прикасаться. (Теплая, гладенькая. Нежная и упругая одновременно. Девушки поразительны! Таинственные, желанные, неотразимые. И он решил задачу с толстушкой и худышкой – Ниад пухленькая там, где требуется, и тоненькая, где это ласкает взгляд. Прелесть!)
– Ты обещал!
– Что я обещал?
– Что не будешь учить меня любви.
– Я обещал, что не буду делать тебе ничего неприятного, верно? И я же ничего не делаю, только обнимаю тебя.
– Вот просто и обнимай. Покрепче. А не... Ой! Не так крепко!
– Но почему? – дохнул он ей в ухо.
– Мне больно. Ты такой сильный!
Он чуточку разжал руки. Но самую чуточку. Она больше не возражала: значит, ей это так же сладко, как ему. Следующий ход: погладить большим пальцем сосок, но надо выждать минуты две.
– Они услышат, – прошептала Ниад.
Она его подбадривает!
– Нет, не услышат.
На самом деле Полион различал где-то поблизости, что-то, больше всего похожее на шуршание сухой травы или листьев. Возможно, нынче в кустах с женщиной не он один. А если это правда, другая пара, то не иначе как Старик с Гвин-садж. Невероятно! Конечно, для него, Полиона, она старовата, но даже еще очень миловидна, а дедушка ведь СТАРИК что в нем может привлечь женщину?
– Полион?
– А?
– Называй меня Коди, если хочешь.
– А, по-моему, Ниад – красивое имя.
Ух! Он что-то сморозил. Перемену в ней он почувствовал еще прежде, чем она убрала его ладонь с груди.
В этом вся беда с девушками: никогда не говорят полностью, что имеют в виду. И мужчины часто говорят то, чего совсем в виду не имеют, Он знает! И еще он знает, что есть одно, чего ни в коем случае говорить не следует, разве что ты действительно так думаешь. Если это ложь, то хуже такой лжи – нет. Достаточно ли он уверен, чтобы сказать это? Да, уверен, и твердо. А она тем временем одернула балахон.
Шаг назад, два шага вперед...
Он глубоко вздохнул.
– Ниад? Я тебя люблю.
Вот! Он это сказал. И он правда так думает. Это твердо!
– Ты это говорил разным девушкам.
– Нет, не говорил! И на этот раз я говорю чистую правду. Я влюблен в тебя безумно, как сумасшедший!
– Сколько их было?
– Ни единой!
Чистая правда. Чистейшая! Мейлим его спросила, и он ответил, что да, но сам-то этого слова не сказал, и значит, тот случай не в счет. А как еще он мог ответить на прямой вопрос? И даже он, может быть, вроде как верил, что любит Мейлим, но то, что он к ней чувствовал, не идет ни в какое сравнение с тем, что он чувствует к Ниад, и значит, все верно, Судьбы! Как он хочет... любит ее! Ничего подобного с ним прежде не бывало, и в жизни он ничего так не хотел. Еще немного – и он не выдержит.
– Полион? – шепнула она.
– Что, милая?
– Когда ты был совсем маленьким, твоя мать называла тебя каким-нибудь особым, тайным именем? Только она – и больше никто?
– А? – (А теперь что? Он попытался вернуть руку на грудь, но Ниад схватила ее и удержала на месте.) – Может быть.
– Скажи мне его.
– Не надо, а?
– Ты мне не доверяешь?
– Ну-у... Обещаешь, что никому не скажешь?
– Обещаю.
– Иногда она называла меня... Лягушонок. – И почувствовал, как Ниад затряслась от смеха. – Говорила, что я такой ногастый! Но если ты хоть слово...
– Я никому не скажу. Коди – мое среднее имя.
– Тоже очень красивое имя, – сказал он и вспомнил, что в Далинге придают среднему имени какое-то особое значение – какой-то древний имперский обычай.
Ниад заерзала, не выпуская его руки.
– Если бы твои приятели стали звать тебя Лягушонком, что бы ты сделал?
– Будь их не больше четырех, все бы упали мертвыми.
Шорохи в кустах стали четче. Кто-то там занимается Этим! От этой мысли он просто обезумел. Это же возможно! Соберись с мыслями, парень!
– Коди? – сказал он на пробу и почувствовал, как она чуть расслабилась. – Коди, милая.
– В Далинге, – вздохнула она, – мы говорим людям наши материнские имена, но никто другой этим именем не пользуется. Никогда! Назвать кого-нибудь средним именем – это страшное оскорбление.
А! Понятно!
– Ты можешь называть меня Лягушонком.
Это был верный ответ. Она выпустила его руку, и он водворил ладонь на ее законное место. Потеребил сосок и почувствовал, как она затрепетала от удовольствия. И зашептал ей на ухо:
– Коди, Коди, Коди!
Она извернулась, так что они оказались лицом к лицу.
– Лягушонок?
Какое у нее душистое дыхание! Она его поцеловала.
– Коди, милая. Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, Коди!
Подействовало, точно волшебство. Она растаяла, ну просто растаяла в его объятиях. Он надавливал, целовал, ласкал, целовал. Поглаживал, исследовал... пальцы... Те шорохи теперь прекратились, а он шуршал куда громче, чем следовало бы, но ему теперь было все равно. Сейчас, сейчас ЭТО! Они вместе ерзали, целовались, гладили...
– Не так громко! – прошептал он.
– Я закричу!
– Что?! – Он вдруг поняли, что она вовсе не играет, а вырывается. По-настоящему? Она повторяла «нет», и уже не первую минуту. Так она серьезно? Он перестал – одновременно в ужасе и исступлении.
– Но я же люблю тебя, Коди! – Они оба задыхались.
Она повернулась к нему спиной.
– Ты обещал!
Он обнял ее. Она содрогалась от рыданий.
– Прости меня, Коди. Мне правда очень жаль. Я поторопился.
После некоторого молчания она совладала со своим голосом.
– Мне тоже жаль, Полион. Прости, я должна была остановить тебя раньше. Спокойной ночи.
– Коди! Ты не можешь бросить меня так. Я весь горю, я готов, Коди.
Она не отозвалась.
Полион хлопнулся на спину и утер лоб свободной рукой. Судьбы! На этот раз он натерпится боли! А ивилгратка способна исцелить жар в паху? Как мужчина вообще может с ней поладить?
Тут он осознал, что она уснула на его другой руке, пришпилив его к одеялу. Очень долго он лежал так, закусывая губу, и потел от мучительного нытья в паху. А Ниад спала рядом. Время от времени он видел среди веток красное сияние Муоль и слышал непрекращающееся шуршание где-то в кустах.
24
Булрион придержал Грома на гребне. Склон полого спускался к лесу – редкие дубы, густой вереск, оазис сочной зелени в обрамлении унылой каменистой пустоши. За дубами лежало озерцо. Он подъехал с наветренной стороны, чтобы лошади не почуяли воду. Ни одной живой души, кроме его спутников. Прохладный ветер теребил кустики и бурьян у лошадиных копыт.
– Устроим привал, – сказал он. – Потом отыщем джоолгратку.
Гвин кивнула и спрыгнула с седла одновременно с ним. Остальные подъезжали и тоже спешивались.
Его не слишком прельщала встреча, но он – глава семьи и должен заняться этим сам. Пригласить ее может только он.
Придется отправиться одному. Меньше всего ему надо, чтобы кто-то подслушал его мысли. В них ведь будет все то чудесное, что случилось ночью, и куда худшее – его жалкие длительные сомнения, ощущение, что он недостоин сильной молодой красавицы вроде Гвин, его страх, что она лжет ему, и хранимый им секрет, что она – нищая. Ну вот! Он уже начал!
Гвин отошла и села на камень. Булрион снял с Грома седло и положил на дрок. Выпрямившись, он увидел рядом с собой Полиона и больше никого вблизи. Искушение подразнить юнца было неодолимым.
– Надеюсь, ты держишь ухо востро на случай неприятностей.
В зорких глазах мелькнула тревога.
– Каких неприятностей, дедушка?
– А от диких зверей. Вчера ночью я слышал шорохи в кустах вокруг нашей стоянки.
Паренек покраснел, не зная, как на это отозваться, но выдержал взгляд деда.
– Я тоже вроде бы слышал.
Нахальный щенок! Молодец! Он никогда не обретет и половины мощи Джукиона, а Нондион уже выше него, однако среди сыновей Бранкиона только в нем есть настоящий огонек. Жаль, конечно, что его бросает то к одной, то к другой. Но, может быть, есть что-то, достойное восхищения, в такой неимоверной сноровке, даже если она используется для такой низкой цели? Или в нем просто говорит старческая зависть?
– Ну, оба мы ошибиться никак не могли, – сказал Булрион. – Ты много времени проводишь с Ниад Билит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64