Вне нашей компетенции случаи уголовной юрисдикции или внутренней безопасности на любом уровне. Они касаются только полицейских властей или ФБР. Официально мы имеем дело с тем, что угрожает национальной безопасности извне. Со стороны иностранных правительств, личностей и тому подобное.
– А неофициально?
– Такого не существует. – Кортланд помолчал. – Впрочем, нас постоянно обвиняли в том, что мы поступаем по собственному разумению, не принимая во внимание такие мелочи, как законы, полномочия и так далее. Когда нашим людям или их семьям угрожает опасность, мы не остаемся индифферентными.
– Что это значит?
– Это значит, что мы поступаем так, как считаем правильным и нужным, и черти бы побрали все остальное. Итак, поскольку мы покончили со всякой чепухой, давайте перейдем к делу. Какого рода помощь вам нужна?
Джьянни ощутил внезапный прилив тепла по отношению к человеку, лица которого он даже не мог себе представить. К человеку в далеком Брюсселе.
– Прежде всего, – начал он, – надо позаботиться о Витторио. То есть я хотел сказать о Чарли. Я вынужден был оставить его в больнице одного и беспомощного. Меня это очень тревожит. Рано или поздно они до него доберутся.
– Какая больница?
– Муниципальная больница в Монреале. Около тридцати километров к юго-востоку от Палермо.
– Под каким именем он там зарегистрирован?
– Франко Деничи.
– Кто его врач?
– Елена Курчи.
– Ей известна правда о нем?
– До определенной степени. Ей известно, что его преследует мафия, не более того.
– Я пошлю к нему людей, – пообещал Кортланд. – Что еще?
– Генри Дарнинг вылетает в Неаполь на правительственном самолете сегодня вечером по вашингтонскому времени. Мне нужно точно знать час вылета и время прибытия на место, а также где он там остановится.
– По этому поводу я свяжусь с вами через пять часов. Как насчет передвижений Дарнинга в Неаполе?
– Это, конечно, тоже нужно.
– Я полагаю, вам нужна такая же информация о Карло Донатти.
– Вы и это можете?
– Джьянни, мы можем ходить по воде.
Художник был наполовину готов ему поверить.

Через пять с половиной часов Джьянни находился у того же телефона в аэропорту и набирал тот же номер. Дай Бог удачи… Все время до этого звонка он провел в комнате мотеля. Думал, дремал и глазел в потолок. Теперь терминал не был пустынен и жил в своем обычном неровном ритме.
– Кортланд слушает, – раздалось в трубке.
– Это Гарецки.
– Вот что мне удалось узнать, – сказал Кортланд. – Во-первых, Чарли уже нет в больнице в Монреале.
У Джьянни перед глазами полыхнула яркая вспышка света.
– Что вы имеете в виду? Где же он?
– Кажется, никто этого не знает. Но местного гангстера обнаружили застреленным под кроватью у Чарли.
– А что с его врачом, Еленой Курчи? Они добрались и до нее?
– Ее и женщину, которая живет вместе с ней, прилично обработали. И тем не менее ничего от них не узнали.
Джьянни прижался лбом к холодной поверхности телефонного аппарата, но это его ни на секунду не успокоило.
– Им очень скверно?
– Не слишком. Они счастливо отделались. Так, синяки и царапины. Я велел приставить к ним охрану на случай появления Чарли или гангстеров.
Джьянни молчал.
– Теперь остальное. Дарнинг улетает из аэропорта Даллес в девять вечера по вашему времени. Прибывает в Неаполь завтра утром в десять тридцать по местному времени. Он и члены его делегации остановятся в отеле “Аморетто” в Сорренто. Составлено расписание встреч на последующие четыре дня.
– А Донатти?
– Один из реактивных лайнеров его компании “Галатея” вылетает из аэропорта Кеннеди на несколько часов раньше, чем самолет Дарнинга.
Несколько секунд оба молчали.
– Какие у вас планы? – спросил наконец Кортланд.
– Пока никаких определенных. Пока я только выслушал информацию, но не переварил. Я вам очень признателен за то, что вы сделали.
– Если вы мне позволите, я сделал бы и больше.
Слушая, Джьянни рассеянно наблюдал за тем, как люди в аэропорту обнимают друг друга, целуются на прощанье и спешат к самолетам.
– Как? – спросил он.
– Я дал бы вам номер, по которому со мной можно связаться в любое время суток. Только держите меня в курсе, и тогда я смогу оказать вам поддержку или дать нужную информацию скорее, чем вы себе представляете.
– В самом деле?
– Разумеется.
– Принимаю. Диктуйте номер.
Кортланд сообщил ему номер, и Джьянни записал его на клочке бумаги и спрятал в карман, до того времени как перечитает и запомнит.
– Это отлично, что вы будете на связи, – продолжал разведчик. – У меня вполне могут появиться сведения о Чарли или его сыне. Но предупреждаю: будьте осторожны. Я люблю вашу живопись. Удачи.
Джьянни поблагодарил его еще раз, повесил трубку и пошел изучать расписание вылетов на Неаполь.
Нашелся пятичасовой дневной рейс “Алиталии” с вылетом из аэропорта Даллес; этим рейсом Джьянни добрался бы до Неаполя по крайней мере на три, а то и на четыре часа раньше Дарнинга. Он взял билет на этот рейс.
Потом отправился в гостиницу, чтобы подготовиться к еще одному посещению Италии.
Витторио, только не умирай без меня. Я уже близко. Мне нужно еще немного времени.

Глава 73

Генри Дарнинг спустился вместе с сопровождающим клерком в подвал банка и почувствовал, что дышит особым, неподвижным и безжизненным воздухом – как в могиле.
Конечно, это было лишь его воображение. Воздух внизу ничем не отличался от воздуха в верхних помещениях банка. И тем не менее мертвенный холод овеял его лицо, словно он переступил невидимый барьер и вошел во владения смерти.
Стало еще хуже, когда он остался в помещении для личных сейфов один на один со своей металлической шкатулкой, потому что едва он открыл ее, как все подробности совершенных в прошлом убийств обрушились на него одновременно.
Вот оно.
Вот оригиналы – отнюдь не копии! – свидетельств, собранных против Карло Донатти. Страховой полис Дарнинга от неожиданной смерти в течение последних десяти лет. Донатти в конце концов обвел его вокруг пальца и назначил эту цену за избавление от более прямой и непосредственной угрозы.
Министр юстиции понимал, что ему придется с этим справиться. Те, кто не хотел или не мог покориться неизбежному, попросту погибали, а он не имел намерения погибать. И все же, сидя один в подвале и глядя на то, что оплачивало предательство Донатти, Дарнинг испытывал ощущение, которым нельзя было пренебречь и которое нельзя было отбросить, потому что оно предвещало дополнительную и наихудшую угрозу его плоти, если отнестись к нему несерьезно.
От таких, как Карло Донатти, угрозы исходили повсеместно. Было невозможно уяснить, где начинается и чем кончается влияние Донатти. Диапазон велик: от жалкого наркомана в темном переулке до главы государства в раззолоченном дворце. Карло стоило поднять телефонную трубку – и некто в далеком городе на дальнем берегу кончал счеты с жизнью.
Генри Дарнинг понимал и принимал как данность, что уступить этому человеку содержимое металлической шкатулки практически означает уступить ему право на себя. В лучшем случае превратиться в обезьяну на цепочке у Карло Донатти, в худшем – в глыбу цемента на дне Потомака.
Он сидел в маленькой, напоминающей могилу комнате и размышлял об этом. Слушал, как стучит сердце, – словно помпа в трюме тонущего корабля. Он мог потонуть, задохнуться в дыму, или ему размозжило бы голову обломком деревянного бруса.
Так он сидел, пока не стало невмоготу.
Он хотел избавиться от убийства и от страха. Хотел снова стать порядочным, разумным человеком, гордиться собой и своим будущим. Хотел любить Мэри Янг так, как не любил до сих пор ни одну женщину.
Так он сидел, пока не пришел к уверенности, что так или иначе добьется желаемого. У него по-прежнему железная воля. Он не потерпит неудачу.
Все в порядке, подумал он, и принялся перекладывать нужные бумаги из шкатулки в кожаный кейс, который принес с собой.
Теперь, когда он принял решение, все казалось проще.
Я могу это сделать, сказал он себе, и ощутил нечто похожее на торжество. Вероятно, как тот, мелькнуло у него в мозгу, кто преодолел первый пугающий барьер страха и примирился с неизбежностью смерти.
Настолько ли необычен, настолько ли исключителен самый акт смерти?
И кому в конечном итоге недоставало умения его совершить?

Через несколько часов им предстояло расстаться и лететь в Италию на разных самолетах, поэтому Дарнинг пришел домой рано и занимался любовью с Мэри Янг.
Он удивлялся самому себе: со своей постоянной склонностью к рефлексии он не ожидал, что так сильно будет подвержен воздействию Мэри.
Мне бы уже следовало лучше разобраться в этом.
Но он понимал, что не в этом дело. В нем росло и развивалось нечто совершенно новое, не похожее на его обычные эротические побуждения и потребности. У него появились основания надеяться, что это начало истинной любви.
Ему вдруг подумалось: вполне вероятно, что у них все происходит в последний раз. Во всяком случае, для него это весьма реально. Ему стало так неспокойно, что вожделение угасло и прекратилась эрекция.
Мэри откинулась назад и посмотрела на него:
– Что-нибудь не так?
– Это случается, ты же знаешь, – улыбнулся Дарнинг.
– Но не с тобой.
Он лежал, держа ее в объятиях.
– Боюсь, что даже и со мной. Когда подключаются разные мысли.
Мэри легко поцеловала его.
– Значит, ты сейчас думаешь не только обо мне? – спросила она.
– Ты единственно важный предмет моих размышлений. Однако на этот раз и отвлечение связано с тобой.
– Каким образом?
Дарнинг потянулся за сигаретами, закурил и начал соображать, как много можно рассказать Мэри. Не все, конечно. Но значительно больше, чем до сих пор.
– Таким образом, – заговорил он, – что если я не буду столь удачлив в своей поездке, как надеюсь, то занимаюсь с тобой любовью сегодня в последний раз.
Мэри Янг молчала.
– И еще кое о чем тебе стоит узнать, – продолжал он. – Помимо разных дел и делишек, какими я нынче днем занимался, я оформил завещание. Ты теперь законная наследница более чем восьмидесяти процентов моего состояния. Так что, ради Бога, не исчезай, если что-нибудь случится со мной в Италии. Если не хочешь, чтобы пятнадцать или даже двадцать миллионов долларов зацапали и разделили между собой десятки жадных законников и чересчур многолюдных благотворительных организаций.
– Генри…
Он мягко положил ладонь ей на губы.
– Пожалуйста, обойдись без лицемерных восклицаний протеста и благодарности. Мне приятно думать, что ты оказалась по-настоящему голодной и алчной и достаточно умной для того, чтобы вытянуть из меня миллион в нашей оригинальной сделке. Беспокоит меня лишь одно: что, если ты, сильно разбогатев, утратишь свою преступную и житейскую изворотливость, которая так увлекла меня, и сделаешься милой и обаятельной?
Мэри отбросила его руку.
– Мать твою, Генри! И твои пятнадцать или двадцать миллионов тоже!
– Ах, ты по-прежнему моя девочка!
– А ты по-прежнему подлый, затраханный сукин сын!
– Точно, – согласился он. – Как это славно, а?
– Ничуть. Это мерзко, я это ненавижу.
– Верно. Однако запомни одно. Если ты доживешь до ста лет и проведешь остаток дней в инвалидной коляске, все равно знай, что никто не был так близок к тому, чтобы полюбить тебя, как я.

Глава 74

Витторио Батталья проснулся в мотеле в лихорадочном жару, который час от часу становился сильнее.
Во сне его мучили кошмары. Теперь он попытался подняться с постели, но голова закружилась, и он снова повалился на одеяло. Тошнота одолевала его.
Во второй половине дня он, спотыкаясь, падая, чуть ли не ползком добрался до ванной комнаты, встал коленями на выложенный плиткой пол и склонился над унитазом. Его буквально вывернуло наизнанку. Каждое усилие, каждый позыв на рвоту отдавались острой болью в ранах, только-только заживленных и, казалось, готовых от напряжения вновь открыться.
А может, они и открылись.
Потому что когда Витторио вернулся на кровать, то увидел, что на повязках проступили пятна разной интенсивности цвета. В таких делах он был далеко не новичком, в прежние годы ему не меньше девяти раз пришлось лечиться от огнестрельных ран, и он вполне ясно представлял возможные осложнения.
Он мог валяться здесь, в комнате мотеля, до тех пор, пока не сдохнет от инфекции или от внутреннего кровотечения.
Мог вызвать машину “Скорой помощи”, которая отвезла бы его назад в больницу, и таким образом боевики Дона Сорбино получили бы повторный шанс и расправились бы с ним окончательно.
И, наконец, он мог добраться до дома доктора Курчи, надеясь на то, что люди Сорбино там уже побывали и ничего не нашли.
Елена и Лючия – единственный разумный выбор для него. Неприятно, даже более чем неприятно снова втягивать их в историю, но Витторио еще не был готов умереть.

Попеременно либо впадая в сон, либо потея, либо дрожа от лихорадочного озноба, Витторио дожидался вечерней темноты.
Он умылся, привел себя в порядок, полистал местный телефонный справочник и отыскал в нем домашний адрес Елены Курчи: Виа Томазо, 846. Вызвал такси и попросил приехать за ним через десять минут.
Когда такси прибыло, он велел отвезти себя не к дому 846, а к дому 826, чтобы не останавливаться непосредственно возле жилища Елены. Витторио надеялся, что оставшиеся сто ярдов сумеет преодолеть сам.
Они приехали на место меньше чем через десять минут. Витторио расплатился с водителем и последил за тем, как машина круто развернулась и укатила. Потом, с величайшей осторожностью, словно он был сделан из тонкого хрусталя и боялся разбиться, двинулся вперед, к тому, что он смутно помнил как последний дом на дороге.
Уличных фонарей здесь не было. Только из некоторых домов падал на улицу свет, тусклый и желтоватый. Светлыми и яркими – по контрасту – казались горящие в немногих окнах экраны телевизоров. Витторио видел, что целые семьи сидят у экранов. Смотрят, переговариваются, смеются. Для него это было слишком. Он тут же отворачивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62