Разве ты не знал меня?
Очевидно, нет.
Но даже если бы знал, не в его натуре оказывать подобного рода доверие. Очень скверно. Будь он иным, это спасло бы многое множество жизней.
Донатти позвонил ему в два сорок семь.
– Все прошло удачно, – сообщил дон. – Можем мы встретиться сегодня вечером? Есть о чем поговорить.
– Обычное время и место?
– Если вас это устраивает.
– Вполне, – ответил министр и повесил трубку.
Генри Дарнинг не испытывал большой радости. И даже облегчения. Как ни странно, он ощущал себя как будто уменьшившимся: ему казалось, что откололась и куда-то уплыла жизненно значимая часть его существа.

На этот раз первым на месте очутился Дарнинг и позаботился о музыке и напитках.
Традиционное одолжение.
Многими чертами их встречи напоминали свидания любовников. Но без соответствующих радостей. Зато имели место возбуждение, тайные тактические ухищрения, постоянная угроза разоблачения или предательства. И хотя оба ни секунды не доверяли друг другу, сила каждого из них создавала некое взаимное уважение.
Или просто так казалось Генри Дарнингу.
Распознать Донатти было трудно. Эти так называемые люди чести вылеплены из другого теста. Вам кажется, что вы поняли их, а на деле этого нет и не было. Долгая история традиций, эта их почти средневековая клятва молчания… omerta… не дают реальной возможности понять их или сблизиться с ними. Единственное, на что можно надеяться, – более или менее приемлемые деловые взаимоотношения. Но и они опираются на тщательно взвешенный и рассчитанный баланс сил.
Каждый предусмотрительно целится из пистолета в голову другому – вот на что это похоже.
И когда возможно, холодно подумал Дарнинг, хорошо иметь для большей уверенности нечто про запас.
Дон вскоре приехал, они обнялись и уселись друг против друга. Ни один пока не начинал разговор. Казалось, оба пытались освоиться с тем событием, которое свело их сегодня вместе.
Донатти осторожно положил ногу на ногу и отведал скотч, приготовленный для него Донатти.
– Ну, дело сделано, – начал он. – Вы со своей задачей справились успешно, то же можно сказать и об остальных. Женщина больше не представляет для вас проблемы.
– Спасибо, Карло. Я это ценю.
Донатти вгляделся в Дарнинга:
– Не похоже, чтобы вы особо радовались.
– Я и не радуюсь. Мне нужна была ее смерть, но я не испытываю удовольствия. – Дарнинг посмотрел на скотч в стакане, но пить не стал. – Как это было сделано?
– Вы в самом деле хотите знать?
– Нет. Но лучше знать, чем строить предположения и рисовать воображаемые картины.
– Все произошло, так сказать, в рабочем порядке, – сказал Карло Донатти. – Ничего особенного. Что вам было слышно в телефон?
– Мы говорили почти восемь минут. Потом трубку внезапно опустили и… все. Кто задержал женщину?
– Три детектива из полицейского участка Амальфи.
– А потом?
– Ее посадили в одиночную камеру. Через несколько часов наши люди забрали ее, отвезли в лес и прикончили. Тело не найдут.
Бурный пассаж Моцарта наполнил тишину.
– Она осознавала, что происходит?
– Кто может сказать? – Донатти пожал плечами. – И кому дело до того, о чем она думала?
– Мне есть до этого дело.
Снова наступило молчание под громкую музыку. Потом Карло Донатти с отсутствующим взглядом покачал головой.
– Странный вы, Генри. Такой неспокойный и чувствительный человек, а причинили гибель множеству людей.
Дарнинг промолчал.
– Кстати, к счету трупов кое-что прибавилось, – продолжал Донатти. – Наши друзья Батталья и Гарецки шлепнули еще одиннадцать человек, и среди них сицилийского босса, с которым я вел дела.
Министр юстиции физически ощутил, как названная Донатти цифра входит в него. Медленно действующий яд.
– Это ваш босс – один из тех, кто похитил сына Баттальи? – спросил он.
Донатти кивнул.
– А где же мальчик сейчас? Его забрал отец?
– Этого никто пока не знает.
– А что с теми двумя, кто сторожил мальчика?
– Они убиты. Но если верить новому боссу, Витторио сам получил пару дырок в перестрелке. Наши направили людей проверять больницы.
– Великолепно, – отозвался Дарнинг.
Прикрыв глаза, он представлял себе темные воды, омывающие неясные безликие тела в полуночном пруду.

Мэри Янг не терпела прикосновения холодного и сухого кондиционированного воздуха к своему обнаженному телу в то время, как они занимались любовью, и Дарнинг выключал кондиционер.
– Я обожаю, когда мы оба становимся влажными, – говорила Мэри. – Кожа так приятно и ласково скользит.
Дарнинг принимал это и понимал. Сладкое соединение жизненных соков двух тел.
Даже в темноте ему виделось сияние ее соблазнительного, покрытого испариной тела, когда она придумывала все новые и все более возбуждающие способы привести его к оргазму.
Каковы границы ее возможностей?
Они, конечно, существовали. Мэри Янг всего лишь женщина с обычным количеством тех частей тела, которые особенно активны в любовной игре… две руки и три открытых отверстия.
Но милостивый Боже, чего только она не придумывала совершать при их помощи!
Ну и каковы же эти самые границы?
Они двое лежали на спине под пологом жаркой ночи. Тяжелый воздух давил на лица. Мимо дома проехала машина, шурша колесами по асфальту. Где-то далеко полицейская сирена возвестила своим воем о новом убийстве.
– Ты прямо-таки как семнадцатилетний, – заговорила Мэри Янг.
– В чем это проявляется? В моей непристойной юношеской порывистости?
– У тебя есть невероятное чувство удивления. Нет ни одного сантиметра женского тела, которого бы ты не знал, не понимал, не любил. Для тебя это страна чудес.
– Хорошо это или плохо?
– Все зависит от восприятия.
– В таком случае я глубоко встревожен.
– Как будто ты этого не знал. – Она повернулась и поцеловала его.
– Я знаю одно: что причиной моей смерти будет женщина, которая истощит все мои силы. – Дарнинг потянулся за пачкой сигарет, достал и зажег одну, потом долго глядел на огненную точку во тьме. – И я должен добавить, что в настоящее время ты являешься ведущей претенденткой на эту честь.
Мэри Янг попыталась разглядеть выражение его лица, но было слишком темно.
– Ты серьезно? – спросила она.
– Насчет моей собственной смерти? Само собой, как может быть иначе?
– Тогда зачем ты удерживаешь меня у себя в доме и забавляешься со мной в постели?
– Потому что я этого хочу.
– Даже понимая, что можешь от этого умереть?
Он лениво, словно кот, лизнул ей грудь. Свое утешение.
– Да, – ответил он коротко и снова откинулся на спину.
– Но это безумие, Генри.
– Безумие есть не что иное, как голос разума. А по моему разумению, великий смысл для меня при данных обстоятельствах моего существования заключается в том, чтобы обладать тем, чего я больше всего хочу, и радоваться этому.
Мэри Янг лежала молча.
– Не пойми меня превратно, – продолжал Генри Дарнинг. – Я далек от мыслей о самоубийстве. Я очень хочу жить. Я люблю самый процесс жизни. Это значит лишь одно: я хочу быть реалистом в оценке моих ближайших перспектив.
– А именно?
– В эти дни я осенен тенью смерти. Она рядом со мной. Даже нынешней ночью. Я узнал, что твои друзья Джьянни и Витторио присоединили еще одиннадцать имен к растущему списку.
Дарнинг почувствовал, как напряглась Мэри Янг. Но она по-прежнему оставалась безмолвной.
– Не то чтобы я их осуждал. Они просто стараются вернуть сына Витторио. Так же, как это делали ты и мать мальчика. И мне еще сказали, что она тоже погибла сегодня во второй половине дня.
Мэри понадобилось некоторое время, чтобы отозваться на эту новость. Когда она наконец заговорила, то ощутила в горле холодную сухость, чего до этой минуты не было.
– Пегги?
– Да, хотя я в свое время знал ее как Айрин.
– Выходит, ты в конце концов получил то, чего добивался все это время, – медленно проговорила Мэри.
Дарнинг не ответил.
– А мальчик?
Дарнинг с предельной осмотрительностью обдумал ответ на ее вопрос. Хотя практически в особых раздумьях необходимости не было. Если он не солжет, то потеряет Мэри. А этого он не мог допустить.
– Я это уладил, – сказал он. – Мальчика должны были освободить сразу после того, как захватят мать. Но до того Батталья и Гарецки уничтожили одиннадцать из их людей. Теперь началась личная вендетта, задета, видите ли, честь. Мафия отказывается отдать ребенка до того, как заполучит Батталью и Гарецки.
– Они держат ребенка в качестве приманки?
– У них нет других причин его удерживать.
– Кто же они такие?
– Сицилийские друзья моего американского дона.
– Что же теперь будет? – немного подумав, спросила Мэри.
– Я должен попытаться нажать на них.
– А ты можешь?
Он прижал губы к ее груди – на счастье.
– Я министр юстиции Соединенных Штатов. Глава всего департамента правосудия. Я, черт побери, кое-чего могу.
– Да. Но теперь, когда ты избавился от матери мальчика, чего ради тебе о нем заботиться?
– Ради того, чтобы ты меня не покинула, – сказал Дарнинг. – И может быть, ради того, чтобы ты не пустила мне пулю в голову из твоего маленького пистолета.
И ему подумалось, что эти его слова самые правдивые из всех, что он произнес за последние дни.

Глава 57

Министр юстиции снова плакал во время похорон Брайана и Марсии Уэйн.
Я делаюсь невыносимым.
Сидя рядом с президентом Соединенных Штатов, первой леди страны, членами кабинета и прочими сановниками, Генри Дарнинг слушал пышные надгробные речи о директоре ФБР и его жене и при этом ощущал жар в груди. Казалось, что глубоко внутри у него что-то гниет, разлагается и вырабатывает особый яд.
От всей души он старался вызвать в себе хоть что-то по отношению к убитому другу и его жене. Но что? Как?
Ничего не получалось.
Он беспокоился лишь о себе. О жжении в груди, о таких же жгучих слезах.
Молиться бесполезно. Да и о чем молиться? О правосудии? О милосердии?
Он медленно и глубоко вздохнул, пытаясь освободиться от внутреннего гнета. Но продолжал терзаться снова и снова.
Все в порядке. Он убил, потом оплакал.
Но слезы были не нужны. Они ничего не стоили. Никому не помогали. В том числе и ему.

Глава 58

Поли чувствовал себя обновленным.
Он покидал городок Леркара-Фридди в только что купленной ветровке, которая защищала его от утреннего холода, а за спиной у Поли был рюкзак, полный еды и других вещей, нужных для поездки в Позитано.
Впервые за всю свою короткую жизнь он по-настоящему убедился в волшебной силе денег.
Что он стал бы делать, если бы не сообразил достать деньги из карманов двух убитых мужчин? Впрочем, глупо задавать себе этот вопрос. Он голодал бы и мерз. А когда добрался бы до пристани в Палермо, ему пришлось бы пробираться на паром тайком и стать безбилетным пассажиром, потому что билет купить было бы не на что.
Но деньги надо показывать с осторожностью. Это опасная штука. Когда он, например, достал деньги, чтобы заплатить хозяину магазина за ветровку, тот посмотрел на него с любопытством и спросил, какой это банк он ограбил. Хозяин пошутил, но у него могло возникнуть подозрение, откуда у маленького мальчика столько денег, и тогда бы он позвонил в полицию.
После этого Поли стал осторожнее и расплачивался за другие покупки только мелкими купюрами. И покинул Леркара-Фридди как можно скорее на тот случай, если человек, продавший ему ветровку, и в самом деле спохватится и решит обратиться в полицию.
Он так торопился, что даже не остановился перекусить, и в животе у него бурчало. Он никогда еще не был так голоден и все гадал, сколько времени человек может прожить без еды. Потом он принялся думать о большой булке, о сыре, салями и прочем продовольствии у себя в рюкзаке.
Отойдя с полмили от города, Поли сошел с дороги, нашел лужайку у ручья и присел поесть.
Первые куски хлеба и салями, которыми он набил рот, показались ему самой вкусной в жизни едой. Это было так здорово, что Поли захотелось, чтобы мама увидела, как он радуется. Она постоянно огорчалась из-за того, что ее сын не находит удовольствия в еде. Потому он и такой худой. Всем известно, что если ты ешь без аппетита, то никогда не поправишься.
Но при одной мысли о маме удовольствие от еды сильно померкло. Поли попробовал позвонить ей перед самым выходом из города, но снова никто не ответил. Он очень беспокоился. Где же она была все это время?

Глава 59

Ночью что-то разбудило Джьянни Гарецки.
Из-за надетой на лицо светло-зеленой стерильной маски он просыпался медленно. Вот уже восемнадцать часов он провел в особом больничном кресле в отделении реанимации в больнице Монреале и ждал, когда же пробитое пулями тело Витторио Баттальи решит, жить его хозяину или умереть.
Джьянни покидал свой добровольный пост только для того, чтобы поесть или зайти в ванную. Он не только не хотел пропустить те слова Витторио, которые могут оказаться его последними словами, но и чувствовал себя неуютно при мысли о том, что оставит друга беспомощным и беззащитным перед теми, из-за кого он и угодил в больницу.
Взглянув на Витторио, Джьянни подумал, что он теперь немногим больше, чем трубопровод. Какие-то жидкости вливались в него по одной системе трубок и выливались по другой системе, а на стене у него над головой попискивали и пританцовывали светящиеся линии мониторов.
Джьянни решил, что попискивание и разбудило его.
– Эй…
Джьянни обернулся и обнаружил, что Витторио смотрит на него замечательно ясными глазами.
– Кто же ты такой? – заговорил Батталья. – Господь Бог или треклятый дьявол в стерильной маске?
Джьянни встал, взял Витторио за руку и постоял, глядя на него. Он был растроган. Ведь он, пожалуй, и не верил, что Витторио выкарабкается.
– Схожу за медсестрой, – сказал он.
– Черта с два ты сходишь за ней! Поговори со мной сначала. – Витторио надолго закрыл глаза, потом снова открыл их. – Сколько я был в отключке?
– Восемнадцать часов.
– Господи Иисусе! А что полиция и мафия?
– Интересовались, побывали в больнице. Но у тебя здесь есть друзья.
– Кто?
– Лючия, ее двоюродная сестра, она врач, и еще одна славная женщина в приемном покое, которая сказала о тебе все, что следовало им сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62