Вам понятно?
– Да, Дон Донатти.
– Все телефонисты на международных узлах связи в этом районе должны быть предупреждены заранее. Значит, вам придется задействовать многих полицейских. Это реально?
– Нет проблем.
– Министр юстиции сделает все от него зависящее, чтобы затянуть разговор и удержать женщину на линии. Тем не менее, поворачиваться надо как можно быстрее и захватить женщину. Мне безразлично, кто это сделает первым, ваши люди или полиция. Только бы ей не причинили вреда. Вы поняли, Майкл?
– Да.
– Если ее захватит полиция, вы заберете ее у них и отвезете на ту маленькую белую виллу возле аэропорта Палермо, где мы однажды встречались с Доном Равенелли. Вам известно это место?
– Я его знаю, Дон Донатти.
– Если ваши люди окажутся первыми, полицию даже не следует вмешивать. Везите ее сразу на виллу, позвоните мне по личному телефону, и я дам вам дальнейшие инструкции.
– У меня нет вашего личного номера.
Карло Донатти продиктовал номер.
– Кроме вас, номер не должен быть известен никому. Запомните его, а потом сожгите запись. У вас есть вопросы?
– Могу я узнать, кто эта женщина?
– Мать исчезнувшего мальчика.
Несколько секунд на линии было тихо.
– Она не знает, что ее муж и его друг забрали мальчика? – спросил Сорбино.
– Очевидно, нет. Однако с уверенностью сказать не могу. – Карло Донатти взглянул на свои часы и продолжал: – У вас осталось пятьдесят минут на то, чтобы сделать необходимые звонки и запустить дело. Используйте как можно больше машин… ваших и полицейских… вам предстоит обследовать все участки в радиусе тридцати километров от Равелло. Когда обнаружите местонахождение телефона, то по крайней мере одна машина пусть выезжает не больше чем через несколько минут.
– Я это обеспечу.
– Благодарю вас, Дон Сорбино.
За четыре с половиной тысячи миль от Нью-Йорка Майкл Сорбино с гордостью и удовольствием смаковал первое официальное признание себя в качестве нового для него статуса босса. И признал его таковым не кто-нибудь, а сам всемогущий американский саро di tutti capi Дон Карло Донатти.

В Нью-Йорке Донатти положил трубку и начал перебирать в памяти подробности только что законченного разговора. Если все пройдет хорошо и удача ему не изменит, разговор этот может оказаться самым важным в его жизни. Но самой загадочной картой в игре по-прежнему оставался мальчик.
Где он?
Жив ли он?

Глава 55

Пегги въехала в Амальфи чуть позже семи вечера по местному времени. Она дважды объехала по кругу площадь Флавио Джиойя и остановилась таким образом, что по одну сторону машины тянулся длинный ряд магазинов для туристов, а по другую виднелось море.
Телефон она выбрала заранее. Он находился в стеклянной будке на дальнем конце площади, что позволяло Пегги видеть и площадь, и любого, кто направится к телефонной будке. Она хотела уберечь себя от неожиданностей во время разговора.
Пегги неподвижно сидела в машине и наблюдала за проходящими людьми. Солнце стояло низко, сделалось оранжевым, и кожа у пешеходов отливала медью. Они напоминали индейцев, и Пегги вдруг захотелось стать индианкой. Ах, да она согласилась бы стать кем угодно, только не самой собой! Но эти мысли не понравились ей, и она перестала думать о чем бы то ни было.
Недавно прошел дождь, и кое-где на мостовой стояли лужи. В них отражалось небо, дома вокруг площади и проходящие мимо люди. Лужи были гладкие и чистые, как зеркало, пока кто-нибудь не вступал в воду – тогда пропадали и зеркало, и отражение.
В семь двадцать пять Пегги вышла из машины и направилась к телефонной будке, чтобы заранее устроиться там. Будка была старого типа – со скамейкой и маленькой полочкой; Пегги уселась и постаралась чувствовать себя как можно удобнее и собраннее. Достала из пакета горсть монет и разложила их аккуратными столбиками. Достала блокнотик и ручку на случай, если придется что-то записать на дальнейшее. Дышала медленно и глубоко, чтобы унять растущую панику.
Сняла трубку и проделала еще раз процедуру соединения по личному номеру с министром юстиции Дарнингом в Вашингтоне.
На этот раз секретарь Дарнинга соединила ее немедленно, однако линия безмолвствовала.
– Генри? – сказала она.
– Хэлло, Айрин!
Десяти лет как не бывало. Голос у него не изменился.
– Может ли нас слушать кто-то еще? – спросила она.
– Нет. Как только я беру трубку, никто больше не может подключиться. Говори совершенно свободно.
– Не знаю, удастся ли мне достичь желаемого, – начала она, – но предпочитаю сразу перейти к делу. Жив мой сын или мертв?
Дарнинг не отвечал так долго, что Пегги казалось, будто в этом молчании – смерть Поли. Потом он произнес:
– Мальчик жив.
– И здоров?
– Да, здоров.
– Хорошо. В таком случае освободи его и ты получишь меня. Я приеду, куда ты велишь. Сделаю все, о чем ты меня попросишь.
Дарнинг снова долго молчал, потом сказал негромко:
– Прямо вот так?
– Прямо вот так.
– Боюсь, что это не так просто.
– Почему же? Ведь тебе нужна именно я. Не Поли. Я отдаю тебе себя, а ты освобождаешь Поли. Что тут сложного?
– Мы, – ответил Дарнинг. – Ты и я. Кто мы и что собой представляем. Тот факт, что на карту поставлены человеческие жизни. Некие гарантии, которые понадобятся для преодоления вполне понятного взаимного недоверия. Над всем этим так или иначе придется поработать.
Он не осведомил ее лишь об одном: что просто затягивает время, чтобы ее успели выследить.
– В таком случае, Бога ради, давай выработаем соглашение. Я всего лишь требую, чтобы Поли передали в отделение Международного Красного Креста в Неаполе. Как только это будет осуществлено, я выполняю свою часть соглашения.
Вздох Дарнинга долетел из Вашингтона до Амальфи.
– Ты была прекрасным юристом, но сейчас говоришь совсем не как юрист. Какие у меня гарантии, что ты не исчезнешь снова, как только твоего сына передадут в Красный Крест?
В разговор вмешалась телефонистка и предупредила, что надо произвести дополнительную оплату; несколько секунд Пегги потратила на то, чтобы бросить в телефон монеты. И за эти секунды нечто давнее пронзило ее, как личное, надолго позабытое горе, и этого оказалось достаточно, чтобы перенести ее в иное время, в иное измерение.
– Как ты мог это сделать, Генри? – вырвалось у нее, и даже голос ее изменился, смягченный болью десятилетней давности.
– Сделать что?
– Послать кого-то убить меня. Я имею в виду – тогда. Десять лет назад.
Он искал и не находил ответа.
– Разве ты не знал меня? – продолжала Пегги. – Я тебя обожала. Я скорее умерла бы, чем предала тебя. Для тебя я была готова на все. И доказала это.
Дарнингу понадобилось еще некоторое время, чтобы наконец ответить ей. И голос у него тоже изменился, как и у Пегги.
– Меня предало мое собственное безумие, а не ты. Что я могу сказать тебе, Айрин? Что если бы время обратилось вспять, я бы так не поступил? Хорошо. Я бы так не поступил. Ты полагаешь, что я горжусь содеянным? Я сделал еще худшее. Но похищение твоего мальчика не моя идея. Надеюсь, ты этому поверишь.
– Почему для тебя имеет значение, поверю или нет?
– Потому что ты любила меня когда-то. И, как это ни безумно звучит, я тоже любил тебя.
Пегги сидела, глядя перед собой в пустоту. Лживый ублюдок еще смел говорить о подобных вещах. И она почти готова была ему поверить.
– Это все из области истории, – устало проговорила она. – Единственная вещь, о которой я беспокоюсь сейчас, – это освобождение моего сына. Ты упомянул о гарантиях. Сказал, что не хочешь, чтобы я снова скрылась, когда Поли передадут в Красный Крест. Ладно. Какого рода гарантии ты хотел бы получить?
– Боюсь, это нечто большее, нежели просто гарантии.
– Что ты имеешь в виду?
– Это вопрос доверия, – сказал Дарнинг. – Я считаю, что сам я не могу принять…
Больше Пегги ничего не услышала.
Какой-то человек, незаметно для нее подошедший к будке, открыл дверь, выхватил у нее трубку и повесил на рычаг.
– Полиция, – произнес он и показал ей значок и удостоверение личности.
Пегги тупо уставилась на него. Вернее, на них, потому что рядом с первым она увидела еще двоих. Все трое были одеты в обычную, не форменную одежду, их машина была припаркована не дальше чем в десяти футах. Самая неприметная машина, только номера служебные.
В самом ли деле это полиция?
Впрочем, здесь это не слишком много значило. Длинная рука мафии протянулась почти ко всему. А в данном случае на другом конце руку держал и направлял Генри Дарнинг.
Господи, что я натворила.
Пегги вступила в маленький круг спокойствия и замкнула его вокруг себя. Она понимала, что покинь она этот круг – и все пропало.
– Будьте добры последовать за нами, – предложил детектив, который предъявил ей значок и полицейское удостоверение.
– Я не понимаю, в чем дело, офицер, – сказала Пегги. – Здесь явно какая-то ошибка.
– Нет, синьора. Ошибки нет.
– За кого вы меня принимаете?
Детектив молча смотрел на нее. Двое других тоже. Они, очевидно, не имели никаких определенных сведений о ней, кроме того, что она должна говорить по этому телефону и в это самое время.
– Я не преступница, – негромко проговорила Пегги, черпая уверенность в своем вновь обретенном спокойствии. – Я миссис Питер Уолтерс, американская гражданка. Живу вместе с мужем и сыном в собственном доме в Позитано. Я владелица художественной галереи в Сорренто.
Она протянула детективу свою сумочку.
– Здесь вы найдете мои водительские права, кредитные карточки и другие документы.
Он вернул ей сумочку не открывая.
– Я не сомневаюсь, что вы миссис Уолтерс. Но боюсь, что вам все же придется последовать за нами.
– Последовать за вами куда?
– В полицейский участок Амальфи.
– На основании какого обвинения? В том, что говорила по телефону-автомату с площади Флавио Джиойя?
Очевидно потеряв терпение, офицер взял ее за руку и попытался вытащить из будки.
Пегги ухватилась другой рукой за телефонный аппарат, рванулась и попятилась.
– Если вы от меня не отстанете, я начну кричать, брыкаться и вообще устрою такое представление, что сбежится по крайней мере две сотни разозленных и напуганных людей, чтобы выяснить, кого хватают силой. Именно этого вы добиваетесь? Этого хотите?
Детектив отпустил ее руку.
– Будьте же разумны, миссис Уолтерс. Нам известно не больше, чем вам. Мы просто выполняем приказ и делаем свое дело.
– Какой же у вас приказ?
– Доставить того, кто будет говорить по этому телефону.
В последующий момент относительного спокойствия она решила, что перед ней все-таки полицейские. Если бы это были гангстеры, она уже лежала бы на полу в будке мертвая, а их бы и след простыл. В конечном итоге это не столь уж существенно, однако теперь она хотя бы имеет возможность потянуть время.
– Если вы позволите мне позвонить американскому консулу в Сорренто, – сказала она, – то я потом последую за вами без всякого шума.
– Извините, миссис Уолтерс, но никаких звонков.
– Это часть полученных вами приказаний?
Детектив кивнул.
– Как ваше имя?
– Тровато. Сержант Тровато.
– Отлично, сержант Тровато, вы, как видно, очень хотите вынудить меня кричать и сопротивляться.
Сержант изобразил самое искреннее недоумение.
– Я просто не понимаю вас, миссис Уолтерс! Мы всего-навсего просим вас поехать с нами на пять минут в полицейский участок Амальфи. Если произошла ошибка, вас моментально отпустят. К чему создавать ненужные трудности для всех нас?
– Вы любите правду, сержант?
Тровато показал ряд белых, почти совершенных по форме зубов. Красивый и, без сомнения, вполне симпатичный полицейский офицер, решила Пегги, не имея ни малейшего представления о том, что этот симпатяга собирается с ней сделать.
– При моей работе, – ответил он, – правда столь редкое явление, что я почти позабыл, как звучит это слово.
– Тогда я постараюсь освежить вашу память, – сказала Пегги. – Вы, может, не поверите, но я создаю трудности для всех нас потому, что знаю: если я попаду в ваш полицейский участок, то живая оттуда не выйду.
Он уставился на нее:
– Не может быть, чтобы вы говорили такое всерьез, миссис Уолтерс.
– В самом деле? Я же говорила, что вы не поверите.
– Сожалею, – сказал он.
Самое нелепое, подумала Пегги, что он скорее всего действительно сожалеет. Вежливый, необычайно привлекательный мужчина старается выполнить свой повседневный долг и отправиться домой к своей семье, не причинив ненужной боли или беспокойства.
И даже когда он протянул к ней руку, это показалось не более чем теплым, человеческим жестом – один представитель рода человеческого тянется к другому в момент глубокого потрясения.
Мгновением позже она сделалась покорной, как святая, слабеющий вечерний свет еще более померк, и Пегги погрузилась в новую реальность тьмы и тишины.
Она не почувствовала, что падает, потому что сержант Тровато поддерживал ее, пока ее ноги не начали передвигаться.

Пегги поняла, что находится в тюремной камере, как только открыла глаза.
Она лежала лицом к окну, и прутья решетки перекрещивали сияющее золотом небо. Боли она не испытывала, только легкую неловкость в том месте шеи, на которое надавил ласковый сержант, чтобы прекратить приток крови к мозгу. Она чувствовала нечто похожее на то полное изнеможение, какое наступает порой после долгих и напряженных любовных упражнений, когда каждое движение дается с трудом и хочется отдаться полному бездействию.
Итак, они ее не убили.
При ее нынешнем взгляде на вещи сам этот факт приносил ей радость.

Глава 56

Министр юстиции просмотрел некоторые бумаги, а потом съел свой ленч у себя в кабинете, дожидаясь звонка Карло Донатти. Но то была лишь видимость работы и еды. Все его мысли сосредоточились на женщине, которую он знал как Айрин Хоппер.
Надо иметь смелость, чтобы предложить себя в качестве жертвы.
В этом жесте была душевная чистота, которая бросала ему вызов и наносила удар по его цинизму. Кроме того, это было гораздо больше, чем просто жест. Ее жизнь. Дарнинг был вынужден переоценить все, что он чувствовал и думал об этой женщине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62