– Тебе не нужно бежать. Я могу защитить тебя.
– Не от этого. Слишком много обломков.
– Я сумею восстановить сломанное.
– Боже, как я люблю твою самонадеянность, – вздохнула она.
– Я предпочел бы, чтобы ты любила меня.
– Я и люблю. – Она натянула блузку. – На свой манер.
– Так брось все эти глупости и выходи за меня замуж.
Мэри засмеялась:
– Замуж? Я просто не могу понять некоторые твои побуждения. Твое чувство несвоевременно. Твой разум отстал на сотню лет.
Он только поднял на нее глаза.
– Ах, Джимми. Если бы я вышла за тебя замуж, я в конце концов возненавидела бы тебя. А ты – меня.
– Мне хотелось бы рискнуть.
– А мне нет. Через месяц я была бы вся в синяках. Мы потеряли бы то немногое, что у нас есть.
Он все еще сидел на полу, а она, застегивая пуговицы на блузке, изучала его внимательным взглядом.
– И ты еще рассуждаешь о глупостях, – продолжала Мэри. – Ты можешь обладать мной, когда хочешь, но вместо этого только трогаешь меня. Носишься с этой чепухой насчет брака, словно девственница со своей чистотой.
Джимми сидел все так же молча.
– Ну объясни же хоть это, мужчина.
– Я не могу, – ответил он. – Я знаю только, что хочу от тебя большего, чем еще один кусок красивой плоти. Таких я мог бы получить хоть тысячу. Они заполняют улицы. От тебя я хочу другого, чего не могу найти и получить больше нигде.
– Что же такое особенное ты хотел бы получить от меня?
– Ты и в самом деле не понимаешь?
Мэри покачала головой.
– Глубокое участие сердца, – сказал Джимми Ли. – Только оно помогает пренебречь чисто плотским наслаждением, но исцеляет себя в иных соприкосновениях.
В глазах у Мэри вспыхнула насмешка.
– Значит ли это, что я использую секс не только для того, чтобы получить желаемое, но и для большего?
– Именно так.
– И это тебя привлекает?
– Не могу выразить, насколько сильно.
– Отлично. Я за то и за другое.
Мэри натянула юбку и взяла с кресла свою сумочку.
– Ну а как насчет того, о чем я просила? Ты намерен мне помочь или как?
– Разве я когда-нибудь тебе отказывал?
– Я это ценю.
Она достала из сумочки конверт и отдала его Ли. В конверте лежали сделанные ранним утром сегодня фотографии ее и Джьянни Гарецки в полном гриме.
– Они тебе понадобятся, – сказала она.
Джимми Ли глянул на снимок Джьянни – седые волосы, усы, очки в роговой оправе.
– Это мужчина, с которым ты собираешься бежать от меня?
– Я бы не стала формулировать это именно так.
– Как он выглядит в действительности?
– Чисто выбритый, без седых волос и без очков, примерно на двадцать лет моложе, чем на этой фотографии.
– Кто он?
Мэри покачала головой.
– Что же вы вдвоем натворили?
Она запнулась, потом пожала плечами:
– Между нами говоря, по нашей вине бесследно исчезли пять агентов ФБР.
Джимми широко раскрыл глаза:
– Только пять?
– Прошу тебя, не надо больше вопросов.
Джимми разглядывал фотографию Мэри. В кучерявом парике, который она сняла, едва вошла в лифт Джимми.
– Этот снимок тебя не украшает.
– Он сделан не с этой целью.
Ли поднялся с пола, выпрямился во весь рост рядом с Мэри Чан Янг и расправил свой длинный шелковый халат.
– Я что-то не пойму всю эту историю, – сказал он.
– Этого и не требуется.
– За десять с лишним лет я имел дело с операциями примерно на миллиард долларов, – продолжал Ли. – Большинство из них так или иначе противоречит федеральным законам. Но ни один правительственный агент при этом ни капельки не пострадал.
– И чего бы ты хотел? Медаль за хорошее руководство?
– Я всего лишь хотел бы узнать, почему ты и твой друг вынуждены были избавиться от пяти агентов? – Джимми щелкнул пальцами. – Только и всего.
Мэри глубоко вздохнула:
– Все очень просто. В противном случае они избавились бы от нас. Такой выбор стоял перед нами. И больше я не хочу говорить об этом ни слова.

Она получила документы и кредитные карточки от Джимми Ли назавтра днем. Все было исполнено в совершенстве.
Его прощальный поцелуй напоминал, как всегда, прикосновение птичьего перышка.
По дороге в отель Мэри Янг остановилась возле телефона-автомата и вторично позвонила в Вашингтон по номеру личного секретаря Дарнинга.
– Офис министра юстиции Дарнинга, – отозвалась секретарша. – У телефона мисс Беркли.
– Хэлло, мисс Беркли. Мы с вами уже говорили однажды. Будьте любезны сообщить министру, что звонит друг Витторио. Если мистер Дарнинг не подойдет к телефону через тридцать секунд, я повешу трубку.
На этот раз Генри Дарнинг отозвался через семнадцать секунд:
– Мисс Янг?
– Небольшое дополнение, мистер Дарнинг. Мы близки к цели, так что излагаю суть. Ровно миллион должен быть переведен на счет в швейцарском банке, когда у меня будет информация. Вы все еще заинтересованы? Пожалуйста, только “да” или “нет”.
– Да. – Ответ прозвучал немедленно и без запинки.
– Вы скоро обо мне услышите, – сказала Мэри и повесила трубку.
Всего пятьдесят шесть секунд, подумала она. Лучше, чем в первый раз. Она была уверена, что слышит биение собственной крови. Похожее на трепет крыльев.

Поздно вечером у себя в кабинете Генри Дарнинг ощущал, как терзают его два звонка Мэри Чан Янг, – словно сразу две язвы желудка, требующие немедленного успокоения.
Откуда она узнала, что он в этом замешан? И если узнала она, то кто еще в курсе дела?
Быть может, он совершил ошибку, сказав ей, что заинтересован в деле? Ведь это равносильно признанию, что он заинтересован в охоте на Витторио Батталью со всеми ее смертельно опасными подспудными течениями.
Это вынудило его задуматься о самой Мэри Янг. Кто она, в сущности, такая?
Заново просмотрев краткую объективку ФБР, он пришел к выводу, что она до нелепости поверхностна и даже лжива. Звонок Брайану Уэйну в поисках более точной и подробной информации дал ему совершенно иное представление об этой женщине.
Прежде всего она не была изысканной девицей из Гонконга, отпрыском богатой элитарной семьи.
Напротив, все, что относилось к ней, даже воздух, которым она дышала, уводило Дарнинга в мир скверны, в мир, отравленный духом бесчисленных смертей.
Мэри Янг родилась в Сайгоне у родителей-китайцев и в одно мгновение стала сиротой, когда во время бегства от кровавого пира смерти во Вьетнаме перегруженная людьми дырявая и ржавая посудина пошла ко дну. Потом Мэри переходила из приюта в приют, пока в конце концов не затерялась где-то в кишащих тараканами и крысами узких переулках, в мире уличных банд, таком безумном и жестоком, что само его существование, казалось, должно было опрокинуть неписаный закон выживания. Мэри не выходила замуж, но в мужчинах у нее недостатка не было. Никакой уголовщины не зарегистрировано, хотя нередко ее задерживали для допроса и освобождали. Есть какой-то слух о том, что она была полицейским осведомителем, но человек, собиравший для Дарнинга подробную информацию, ни минуты этому не верил. Если бы слух был в малейшей степени правдив, писал он в своем рапорте, то она давным-давно была бы мертва.
Информатор Дарнинга также описывал Мэри Янг как исключительно красивую, умную и потенциально опасную женщину. После того как Дарнинг увидел ее фотографию и услышал, как она говорит с ним по телефону, он легко поверил этим утверждениям.
И к чему это приводит?
Все просто.
Женщина со дна, исключительно корыстная, добивается большой удачи.
Что ж, такая, как она… в конечном итоге может и заполучить свой товар для продажи.
В ночной тиши кабинета Дарнинг сидел, уставившись в пустоту. Сидел так до тех пор, пока тьма не наполнилась присутствием Мэри Янг. Она маячила перед Дарнингом, аморфная, затуманенная и отдаленная – образ, рассеянный на пылинки.
Но она осведомлена о нем. И кое-чем рисковала, позвонив ему.
В этом и заключена мера надежды.

Глава 22

Первой реакцией Питера Уолтерса, когда он увидел печально знаменитого и даже легендарного Абу Хомейди, было удивление: насколько же тот ординарен. Это нередко случалось, если он чересчур долго ожидал встречи с объектом. Эмоции заранее создавали образ.
Реальный Хомейди оказался худощавым молодым человеком с почти впалой грудью, с тощей бороденкой. Он слегка помедлил в дверях, прежде чем выйти из дома на оживленную улицу Барселоны. Перед ним по тротуару шли двое мужчин и девушка, вторая девушка шла рядом, а замыкали шествие еще двое мужчин. В таком порядке они и двинулись по направлению к Рамблас. Минутой позже из дома вышел еще один молодой человек и последовал за ними.
Итак, их восемь, включая Хомейди. Значительный боевой отряд.
Припарковавшись неподалеку, Питер вышел из машины и пошел за ними, держась на расстоянии примерно пятидесяти ярдов.
Был субботний вечер, и на тротуарах, в кафе и ресторанах, расположенных вдоль Рамблас, толпилось гораздо больше народу, чем в обычный день, хоть и моросил дождь. В Барселоне, как и в большинстве испанских городов, люди редко выходили поужинать раньше одиннадцати, и Витторио пришел к заключению, что Хомейди и его люди направляются куда-то с этой целью.
Ну что ж, ничего необычного.
Прошло меньше суток с тех пор, как он прилетел в Барселону и нашел машину, оставленную в условленном месте, на стоянке аэропорта, секция 34, пятый ряд.
В багажнике находился большой плоский чемодан со всем тем оружием, которое Витторио не мог взять с собой в самолет. Разобранная на части скорострельная винтовка с оптическим прицелом, два автоматических пистолета с кобурами и глушителями и еще одна кобура, закрепляемая на лодыжке, с короткоствольным полицейским пистолетом. Еще несколько коробок с патронами, охотничий нож в ножнах с поясом и проволочная удавка-гаррота. Часть патронов была с разрывными пулями.
В особых держателях закреплено полдюжины гранат: три осколочные и три со слезоточивым газом.
Орудия его профессии.
Вторую половину вчерашнего дня и вечер он провел, знакомясь с местом действия и выбирая подходящие позиции. Ему предоставили одну из самых удобных и безопасных квартир Компании неподалеку от площади Каталония. Из этого центра расходились наиболее крупные улицы Барселоны, и здесь же проходила граница между старой и новой частями города.

Абу Хомейди и его команда занимали два верхних этажа в узком пятиэтажном здании меньше чем в полумиле отсюда. Подробный план помещения в точном масштабе был оставлен для Витторио в чемодане с оружием; комната Хомейди обведена красной линией. К плану приложили и примерный распорядок дня команды: приблизительное время приходов и уходов, облюбованные ими кафе и рестораны, магазины, где они делали покупки.
Остальное возлагалось на него.
Кортланд особо подчеркивал, что Хомейди никогда не бывает один. Даже в постели женщина, с которой он спит, выполняет в то же время и роль охранника. Так же, как и другие женщины в группе. Все они были палестинцами, родившимися в изгнании во время интифады. Стимулы их бытия – безответственный террор и смерть других людей. Они сделали многозначительное открытие. С наибольшим почтением мир относится к убийству. Насильственная смерть привлекает внимание людей и народов сильнее и на более долгое время, нежели что бы то ни было еще. Слова, доводы, логика – ничто по сравнению с такой убедительной вещью, как единственный окровавленный труп.
Впрочем, то же самое Витторио Батталья, ныне Питер Уолтерс, открыл для себя давным-давно. Он также считал себя солдатом бесконечной необъявленной войны. Разница в том, что он признавал некоторые необходимые ограничения. Они относились к тем, кто не был вооружен и не участвовал в битве. Абу Хомейди и его сторонники не признавали ничего, кроме собственных целей.
Вечер выдался прохладный, но Питер, уступая настояниям Пегги, надел под куртку бронежилет и страдал от перегрева. Я надеваю его ради нее, думал он, и это его забавляло. Неужели возможность, что жилет спасет ему жизнь, более важна для Пегги, нежели для него самого? Или он попросту считал себя неуязвимым?
Да нет, решил он, дело в том, что люди опасных профессий полагаются на некий привычный фатализм больше, чем на такие вот средства личной защиты. Чему быть, того не миновать.
Питер по-прежнему следовал за группой, двигающейся по Рамблас к барселонскому порту, и старался не терять Хомейди из виду в густой толпе.
Дойдя почти до самой гавани, он увидел, как группа остановилась у кафе на открытом воздухе. Они составили вместе несколько столиков, придвинули стулья. Немного погодя он прошел мимо них, а через сто ярдов сделал поворот, вернулся назад и занял маленький столик в соседнем кафе на открытом воздухе, усевшись так, чтобы незаметно наблюдать за группой.
Он заказал графин местного вина и паэлью[27]; сидел и рассматривал Абу Хомейди и тех, кто с ним.
Какая-то горькая правда была в том, что они внешне ничем не отличались от обычных компаний молодых людей, развлекающихся субботним вечером. Они болтали и смеялись, и трудно было и предположить, что на уме у них нечто куда более грозное, чем результат последней игры в футбол или соображения насчет того, кто с кем окажется в одной постели нынче ночью.
С того места, где теперь сидел Питер, Хомейди казался гораздо привлекательней, чем раньше; беспечный смех и манера держать себя притягивали к нему внимание всей компании. Девушка, сидевшая с ним рядом, не сводила с него глаз. Невольно и даже с грустью Витторио подумал, что она очень мила – изящно сложенная блондинка, каждое движение которой исполнено грации.
Прости, девочка. Так уж вышло, что ты выбрала не того парня.
Потом он заметил сверкнувшее у нее на пальце простое золотое кольцо и оборвал свои размышления.
Перевел затуманенный взгляд на море.
Совсем поблизости он увидел по-театральному подсвеченные прожекторами мачты и нос точно воспроизведенного флагманского корабля Христофора Колумба. “Санта-Мария” была здесь пришвартована в качестве плавучего музея.
Больше пятисот лет прошло. Подумать только! Маленькая деревянная скорлупка и одержимый итальянец.
Есть люди, которые оставляют после себя такую вот память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62