Чинно шествуя по улицам, принимая с достоинством поклоны правоверных, они прикидывали, кого из богословов-юристов пригласить для вынесения приговора по отступничеству сеида, чтобы было единое мнение по самой пустяшной придирке, кого привлечь к исполнению приговора. Фанатиков много, но нужны инициаторы, кто бы не побоялся первым крикнуть роковое слово, кто бы не побоялся поднять руку на первосвященника, главного доверенного лица Аллаха во всем ханстве. Это представлялось муллам сложным, однако они не отчаивались: не сработает вера, сработают деньги. А лучше, и то и другое вместе. Главным они все же считали, как умно поймать сеида на его оплошности, подать это как отступление, вступив с ним в полемику, и завершить ее достойной фразой: «Пусть примут иджму богословы-юристы. За ними, факифами, последнее слово!»
Но как возликовали их души, когда начал свою проповедь сеид. Он действительно ни на йоту не отходил от Корана и от хасидов, говорил известные им, муллам, вещи, однако выводы делал, какие могут исходить только из поганых уст неверного. Так что ловить, изворачиваясь, сеида не было нужды. Он сам шел в сети.
Верно в Коране сказано, что Иса – посланник Аллаха, благовествовавший о посланнике, который придет после него и имя которому Мухаммед. Верно и то, что Аллах ниспосылает ангелов с духом от своего повеления тому из рабов, кому пожелает. Он сказал: «Будь!» и Марьям родила Ису. Верно, что Аллах наставляет правоверных, что вернется на землю пророк Иса и наведет порядок на сорок лет, а по окончании их наступит «великий день», судный день, который определит, кому гореть в геенне огненной, а кому наслаждаться райской жизнью. Никто не станет отрицать, что у трона Аллаха те же ангелы, что и у бога многобожников: Джибраиль, Микаил, Азраил… Верно, что волей Всевышнего от одного отца родились и Исаак, и Измаил, родоначальник всех арабов и всех мусульман. Этого не опровергнешь. Так по Корану.
Конечно, все это знают они, муллы, служители Аллаха, но зачем забивать головы прихожанам? Они должны знать одно: есть правоверные и есть кяфиры, мир с которыми невозможен. С неверными разговор один – священная война. Джихад. А из уст сеида все текла и текла раздумчивая речь:
– Един Бог у нас и у книжников. Иные пророки и иное их почитание, это – так, но Всевышний – один. Да, христиане заблуждаются, говоря о Боге в трех лицах. Аллах Единый. Великий. Только у него, повторяю, разные пророки…
Неслыханное кощунство! Аллах – отец всего сущего, единый и всемогущий, а его пророк – Мухаммед, печать пророков, заступник в день суда, ходатай за мусульман перед Аллахом!
Сеид же будто не замечает, как отяжелели головы мулл в пышных белых чалмах, что скрывают слушающие глаза свои, и не видно, гневные ли они, осуждающие ли, удивленные или сочувствующие, поддерживающие; сеид продолжает без малейшего колебания:
– Коран признает тех же пророков, что и многобожники: Айюба, Хоруна, Дауда, Сулеймана, Ильяса, Исхака, Иякуба, Юнуса. Признает Майрам, мать Исы, предтечу Мухаммеда, и разве мы, призванные блюсти чистоту веры, можем идти против Корана? Нет и нет! Поэтому я настоятельно рекомендую вам, чтобы с мимбар ваших мечетей шли призывы жить в мире с христианами, как мирно жил с ними великий Бату-хан, как мирно жил с ними Тамерлан, который даже построил для христиан церковь в своей столице – Самарканде. Вы знаете обо всем этом хорошо, пусть об этом узнают правоверные Казани и всего ханства. Проповеди начните после моей проповеди, которую я собираюсь сделать завтра на вечернем намазе в соборной мечети.
– Славься, Милостивый и Милосердный! – провел по щекам и бороде один из тех мулл, которых принимал ципцан. Мулла этот кипел от гнева, у него готовы были вырваться дерзкие слова и даже клич: «Смерть отступнику!» но он благоговейно-молитвенным голосом высказал лишь сомнение: – Все сказанное вами, достопочтенный сеид, не может стать предметом обсуждения, но мы, – мулла провел рукой как бы над чалмами сидевших в молчании священнослужителей, – сомневаемся, нужно ли то, что вы предлагаете, внушать правоверным? Мы соберем факифов. Их слово станет нашим словом.
И он почтительно склонил голову в пышной чалме. Никто больше не проронил ни слова. Молчали даже сторонники сеида, которые понимали и сердцем принимали истинный смысл стараний первосвященника – сохранить дружбу с русским царем, значит, сохранить Казанское ханство, оплот мусульманства Поволжья и Сибири.
Да, данником России быть унизительно. Да, она сама совсем недавно была данником золотоордынцев. Но времена меняются. Теперь так: не станешь данником могучей державы, не прекратишь набегов на нее – погибнешь… Оттого и много сторонников было у сеида в его богоугодном деле, но сегодня они были удивлены новой позицией первосвященника: не вынужденная покорность, а полнокровная дружба, основанная на признании единого бога у мусульман и многобожников. Удивлены и разочарованы. Они пока не могли решить, как вести себя в дальнейшем, им требовалось время, чтобы обдумать услышанное от сеида и поступить затем так, как подскажут им и их совесть, и их разум.
Сторонникам же братьев Гиреев было совершенно ясно все: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы сеид произнес проповедь в мечети. Ни в коем случае! Иначе жизнь их уже сейчас усложнится, а с воцарением на ханство Сагиб-Гирея за нее никто не даст даже и половины таньги. Особенно решительно была настроена тройка мулл, получивших повеление ципцана Мухаммед-Гирея расправиться с сеидом. Каждый из них прикидывал уже, кого из богословов-юристов пригласить для вынесения приговора, кто из мулл будет присутствовать на обсуждении кощунственной проповеди сеида. И когда сеид с благословения Аллаха отпустил их по домам, муллы сошлись за калиткой. Всего лишь на несколько минут. Чтобы решить вопрос, где и когда собрать факифов для принятия иджмы. Договорились, что завтра. Сразу же после совершения утреннего намаза – салят ас-субха. В соборной мечети.
– Не пронюхает ли сеид и не запретит ли?
– Не успеет. Сегодня оповестим всех. На заре – соберемся. Появится сеид – пусть слушает. Все равно, что с ним делать, решать только нам самим. Без лишних свидетелей. Учтем только вынесенную иджму.
– Да благословит нас Аллах!
Сеида не предупредил никто из приглашенных факифов, и он, спокойно совершив утреннее омовение, тахарату и намаз, сел за подготовку к проповеди, в какой раз уже перечитывать те суры Корана, которые подтверждали его откровения; затем взял и Ветхий завет, чтобы тоже перечитать те страницы, которые подтверждают, что Яхве и Аллах – одно лицо, один и тот же бог и что пророки Яхве, почитаемые и иудеями и христианами, суть пророки Аллаха, избранники Яхве – избранники же Аллаха, его слуги. Сеид как бы репетировал предстоящую проповедь, подыскивая наиболее убедительные слова и факты, и не ведал он, какие речи ведут в это время богословы-юристы в соборной мечети. Они, вопреки сеиду, цитировали те суры Корана, которые напрочь отметали любую дружбу с неверными многобожниками, не воспринимая наказы Аллаха, требующие веротерпимости и убеждений, а не крови и принуждений.
Иджму приняли такую: сеид встал на путь заблуждения, путь отступничества от истины, начертанной Аллахом, о чем единодушно заявляют богословы; они предписывают сеиду не произносить кощунственной проповеди с мимбара, а совершить паломничество, чтобы очиститься от нечестивых мыслей и предаться Аллаху. Решение это взялся передать улема, самый почтенный по возрасту и считающийся наиболее знающим богословом.
Теперь у мулл, выполнявших тайное поручение ципцана Мухаммед-Гирея, руки оказались полностью развязанными, и они, оставшись одни, после того как разошлись почтенные богословы-юристы, принялись обсуждать предстоящее убийство сеида.
– А если он признает иджму законной и не пойдет в мечеть? Объявит о том, что идет в Мекку? – задал один из мулл тревоживший всех вопрос.
Да, проблема. Гибель от рук возмущенных правоверных – дело одно, убийство в доме – совсем другое. Тем более, убийство человека, отправляющегося в Мекку. Многие мусульмане, если не большинство, признают его мучеником, пострадавшим за веру. За чистоту веры.
– Поступим так, – предложил, наконец, старейший из заговорщиков. – Если он признает законным решение богословов, останется жив. Во всяком случае, сегодня. Станем искать другого удобного случая. Совсем хорошо, если он покинет Казань и направится в Мекку. Только, думаю, заупрямится отступник, пойдет в мечеть. Мы должны подготовиться к этому. Правоверных подготовить. Особенно тех, кто готов исполнить волю Аллаха, покарать отступника от верного пути, начертанного Всемилостивейшим. Каждый из нас должен найти таких добровольцев не меньше чем по десятку. Не осмелится один, осмелится другой. Не решится другой, решится третий.
– Омин, аллахакибар! – провели муллы молитвенно ладонями по щекам и заторопились исполнять задуманное.
В их распоряжении был еще целый день, но и дел предстояло сделать немало. Десяток фанатиков – не вопрос, важнее настроить враждебно сотни правоверных. Молниеносно должен расползтись слух о состоявшемся совете богословов, о том, какую иджму они приняли, и все это должно быть сопровождено убедительным утверждением, что отступничество сеида от веры – не заблуждение, а предательство, ибо он продался русскому царю и служит ему верой и правдой, вовсе не заботясь о ханстве и своей пастве. Должно это сработать, если еще добавить, что сеид хочет разрушить все мечети, а на их месте построить церкви многобожников и всех мусульман крестить. Кто станет упрямиться, того зарежут, как барана. Ибо, как утверждает сеид, Бог один для всех. Для предавшихся Аллаху и для отступников.
До вечера дважды доносили сеиду о возникших слухах среди верующих. Предупреждали:
– Не просто так все это. Чей-то злой умысел виден. Отменить бы проповедь.
– Нет. Я должен говорить с мимбара. Я просто обязан раскрыть глаза правоверным, сказать им прямо и откровенно, в какую пропасть толкают их те, кому нужно только одно – власть. И не важно, если трон будут омывать реки мусульманской крови!
Да, он был полон решимости бороться за правое, как он считал, дело и смело вышел из своего дома, не взяв с собой никого из охраны, чтобы не подвергать риску верных своих слуг. Чем ближе подходил он к мечети, тем тревожней становилось у него на душе: необычно много толпилось народа, иные, по привычке, склоняли головы, но большинство мужчин сопровождало его ненавидящими взглядами. И гробовое молчание царило на многолюдной улице. «Повернуть домой? Нет! Нет! Я обязательно скажу людям правду! Ибо Аллах повелевает: „Зови к пути Господа с мудростью и хорошим увещеванием!“ Но никак не враждой».
Первый плевок. Первый выкрик, оголтело-визгливый:
– Кяфир! Смерть неверному!
И вновь гробовая тишина.
«Пусть случится предопределенное аллахом! Пусть!»
Сеид величественно шествовал посредине пыльной улицы, вроде бы не замечая ненавистных взглядов своей паствы, вчера еще почтительно-услужливой, которая теперь уже создавала живой молчаливый коридор. Чем ближе к мечети, тем более плотный. Полсотни шагов до площади перед мечетью. Вся она забита правоверными. Бывало и прежде, когда верующие узнавали о том, что сам сеид будет проповедовать, народ не умещался в мечети и заполнял площадь, но при его приближении расступался с почтением и склонял головы. Теперь площадь будто поджидала его для гневного слова, стоя сплошной стеной. «Повернуть?! Нет! Пусть будет, как определил Аллах!» Несколько шагов до брусчатки площади. Она стоит насуплено молча. Остается одно: обратиться к верующим прямо сейчас, не ступив еще на священные камни площади. Сеид вознес руки к небу и начал было традиционно славить Аллаха: «Бисмилло, Рахмон…» – и тут десятка три мужчин с воплем: «Смерть отступнику!» – кинулась на него и в мгновение ока истыкала ножами.
Площадь продолжала молчать, а, опомнившись, трусливо начала растекаться в прилегающие улочки и переулки.
Шах-Али убийство сеида воспринял как зловещее предзнаменование. Это – конец его ханствования, посчитал он, хотя все советники и вельможи всячески убеждали его, что сеида покарал Аллах за отступничество от веры, он же, хан, как был почитаем народом, так и остался почитаем. Речи советников и мурз звучали убедительно, они успокаивали, тем не менее он повелел:
– Готовьте гонца к царю Василию. Сегодня же. Письмо ему я вручу сам.
Шаху-Али уже передали подготовленное сеидом послание несколько часов назад, но до печального известия хан колебался, отправлять ли с этим посланием гонца или не следует этого делать. «Смеяться станет царь Василий. Трусом назовет, если сеид преувеличивает. Лучше, видимо, подождать немного, выяснить мнение советников. Исподволь выяснить, не раскрывая главного, сказанного сеидом. А сеид тоже хорош! Достойного хана вместо меня просит у царя Василия. Присмотреться к нему нужно внимательно!»
Молод да зелен еще. К тому же доверчивый. Это советники знали больше своего хана. Это их усилиями стал он доверчивым и спокойным, не видящим угрозы. Их усилиями направлялся взор его в сторону сеида, верного и честного первосвященника, истинно заботившегося о пастве и о ханстве в целом.
Впрочем, решимость его отправить теперь же гонца ничего не меняла. Гонец его не доберется даже до правого берега. Так предопределил Аллах устами ципцана Мухаммед-Гирея.
Трагическая смерть сеида спешно свела воеводу московского Федора Карпова и посла великокняжеского Василия Юрьева. Пригорюнились они.
– Скорей прав сам Шигалей, предупреждавший нас, нежели его первый советник. Сдается, пахнет более кознями Гирей-хана, чем Литвой, – высказался Юрьев. – Благодушествуем мы здесь, а за нашими спинами паутины плетутся. Уведомить следует царя нашего, Василия Ивановича.
– А я более склонен к словам ширни. Козни строят литвины и ляхи. Мастера они в этом деле. И сеида зарезали, чтоб на одну мельницу воду направить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67