Царь получил известие из Казани, что она лишилась хана своего, убившегося по пьяному делу. Тогда Шах-Али и иные казанские вельможи-перебежчики посоветовали Ивану Васильевичу, воспользовавшись безвластием, захватить Казань, и как князь Воротынский не отговаривал государя, тот повелел рати спешно выступать. Вновь сам повел войско, благословясь у митрополита.
Зима выдалась вьюжная и лютая. Орудия и обоз едва пробивались в глубоком снегу, ратники и посошные людишки падали мертвыми от утомления и стужи, царь же казался двужильным, всех ободрял и вывел-таки рать под Казань к середине февраля.
Штурм не удался, а вскоре и осада потеряла смысл: наступила оттепель, пошли дожди, огнезапас и продовольствие намокли, стенобитные орудия замолчали, люди стали пухнуть от голода, и вновь со слезами бессилия на глазах юный царь повелел поспешить переправиться через Волгу, пока не начался ледоход. И вот тут князь Михаил Воротынский решился на откровенный разговор с государем. На настойчивый разговор. К тому же обязательно без свидетелей.
Начал с вопроса: «Отчего Казань взять, если добровольно не открывались ворота, не удавалось ни деду твоему, ни отцу, ни тебе не удалось, хотя ты, государь, сам пришел, первым из царей русских, к ее стенам? – И сам же ответил: – Оттого, что всякий раз надеемся шапками закидать. Так вот, послушай меня, государь, если ближним своим советчиком считаешь, либо уволь и отпусти в Одоев. Я там с Божьей помощью больше пользы принесу державе и тебе, государь, оберегая твои украины». «Не отпущу. Говори. Коль разумное скажешь, приму без оговору». «Первое, что прошу, государь, пусть все не от меня идет, а от тебя. Тебе перечить никто не станет, а мои советы, как знаешь, и Шигалей хулит, также иные воеводы, особенно из думных кто. Всяк свое твердит, чтобы выказать свое разумение, у тебя же, государь, голова кругом идет, и выбираешь ты, как тебе кажется, лучшее, только на деле негодное вовсе. Два твоих похода должны тебя убедить в этом». «Согласен. Говори, князь Михаил».
План Михаила Воротынского, который проклюнулся в мыслях еще в первом неудачном походе, а теперь окреп вполне, состоял в том, чтобы не таскать взад-вперед тяжелые пушки, наладив литье их в горной стороне, заодно завести производство огненного припаса для них и для рушниц. Да и те стенобитные орудия, какие отольют в Москве, не с собой тащить, а загодя доставлять ближе к Казани. Поначалу он считал, что для этого хорошо подойдет Васильсурск, который для того, видимо, и был построен царем Василием Ивановичем, но который по сей день этой роли не выполнял. И потому, должно быть, что все же далековато он от Казани, и сплавы от него частенько подвергались нападению как луговой, так и горной черемисы. Значит, выходило, нужна еще одна крепость. Лучше всего на том месте, откуда русская рать обычно переправляется через Волгу. А место это – вот оно, у устья Свияги.
Только, как виделось Воротынскому, еще одна крепость не сможет решить всей проблемы, нужно взять под постоянное око всю огибь Волги от Васильсурска до Синбира, посадив по Суре и Свияге полки стрелецкие. Тогда нагорная черемиса, чуваши и мордва, присягавшие всякий раз русскому царю, как только полки его шли походом на Казань, и вновь присягавшие казанскому хану, как только московская рать возвращалась домой, не станут больше переметчиками, а если попытаются поднять мятеж, не трудно будет их приструнить. Стало быть, нужны еще и в глубине огиби две-три крепости.
Выложив царю свой план, князь Михаил Воротынский попросил еще об одном: «Покличь воевод и бояр, государь, и повели мне остаться выбрать места для стрелецких слобод и для крепостей, где литейное и зелейное дело начнется. А крепость у Свияги заложи теперь же, не медля ни дня. Оставь здесь полк, а то и два. Да всех пушкарей с их снарядом. Мне оставь полк либо два стрельцов и тысячу городовых казаков. Из Москвы высылай дьяков Разрядного, Стрелецкого и Пушечного приказов. Им дело тут вести». «Так и поступлю. Как только через Волгу переправимся и место для крепости облюбуем».
Сдержал слово царь. На понравившейся лесистой горе Круглой, высившейся между озером Щучьим и Свиягой, собрал бояр и воевод. Сказал твердо: «Здесь крепости стоять. Именем Свияжск».
Ни разу не сослался на князя Воротынского. Повелевал от своего имени. Кроме двух полков и пушкарей оставил еще Ертоул и добрую половину посошного люда. Чтобы в несколько недель город был бы срублен в лесах выше по Волге, сплавлен по воде, как только лед тронется, а за неделю-другую собран. Ратникам, пока крепость будет готова, жить в землянках и шалашах, огородившись гуляй-городом. Для пушек же и зелья сразу же, без малейшего промедления, рубить из здешнего леса лабазы. С двойной пользой делать: упрятать от непогоды порох и орудия, одновременно расчистить землю для города.
Воротынскому, как и обговаривали они, особое поручение: выбирать места для слобод и крепостей, приводя одновременно местных князей и народ весь нагорный к присяге государю российскому, а как только прибудут приказные дьяки, тут же спешить в Москву.
Успел Михаил сделать все, что задумал, до приезда дьяков: оставил в удобных местах по Суре стрельцов на поселение, нашел ладное место для крепости в устье Алатыря, место сухое, высокое, к тому же ровное – стройся как душе угодно. Отменно и то, что песок под боком для литейного дела, и глина есть по обрывистым берегам. Решил: быть здесь арсеналу.
Разведал он путь и посуху до Свияги, тоже оставив в удобных местах стрелецких голов. Отправил и до Синбира городовых казаков, наказав им постараться привести к присяге жителей сего города, а не согласятся если, оставить в покое, воротиться за подмогой и тогда уж принудить силой.
В Москву вернулся в середине лета. Царь тут же позвал его в тихую комнатку перед опочивальней. «Велел я Ивану Шереметьеву, Алексею Адашеву, Ивану Михайлову и брату твоему, князю Владимиру, к походу готовить рать. Теперь, князь, и ты впрягайся. Коренником впрягайся». «Хорошо. За год все подготовим к походу на Казань и к ее захвату». «Не долгонько ли – год?» «Нет. Есть у меня мыслишка. Обмозгуем ее сообща, тогда тебе, государь, изложу. Спешить, государь, не резон. Не солоно хлебавши, ворочаться в третий раз – не позорно ли?» «Год, так год, – согласился Иван Васильевич. – Каждую пятницу мне отчет даешь, как идут дела, и что удумал нового».
Доволен Михаил Воротынский, что не одному готовить поход, а со товарищи. Башковитые все, дел своих мастера. Боярин Иван Шереметев блюдет исправно Разрядный приказ, Алексей Адашев недаром из неизвестного дьяка скакнул враз в окольничьи. За ум свой и прозорливость. Не лишним будет и дьяк Посольского приказа Иван Михайлов, о мудрости которого князь Воротынский тоже был наслышан изрядно. Отменно и то, что не забыл царь и про Владимира, хотя у того опыта еще маловато, но не без головы же он. Впрочем, если для дела польза может оказаться не очень великой, то для него самого – добрый урок.
Прежде чем уехать в свой дворец, Воротынский прошел в палаты к Адашеву, поведал ему о решении царя, и вместе они наметили, чтобы собраться на совет завтра утром.
Рассказ князя Воротынского о том, что успел он сделать на Горной стороне, соратники его выслушали со вниманием, но когда князь поделился своей главной мыслью, что нужно загодя послать туда еще полк, чтобы уж вовсе избежать возможного мятежа во время штурма Казани, а еще по зимникам окольцевать ханство казанское засадами по всем переправам со стороны Сибири, от ногаев и Астрахани, не пускать по Волге купцов шимаханских и астраханских, стопоря их в Сибири, чтобы дышать казанцам стало невмоготу, не враз согласились без пререканий. Что мысль сама по себе хороша, признали все, однако все, кроме брата, видели в ней и изъяны. Порешили помозговать пару дней, а уж потом, обсудив без спешки, чтоб без сучка и задоринки получилось, донести план до государя.
И в самом деле, когда каждый изложил свою позицию по плану Воротынского, он стал стройней и четче. Действительно, нужно блокировать Казань по всем сплавным рекам и по переправам, особенно Каму и Вятку под неусыпное око взять. Это – очень важно. Согласились, что стрельцам подмога на Горной стороне очень нужна. Это не менее важно. Но нужно, как посоветовал дьяк Посольского приказа Михайлов, с помощью переговоров убедить Казань признать правобережье за Россией. А пока переговоры ведутся, времени не теряя, наладить в Алатыре литье пушек, изготовление пищалей и рушниц, а также пороха, ядер и дроба. Готовое оружие отправлять, не мешкая, в Васильсурск и Свияжск. Туда же отправлять все стенобитные пушки, отливаемые в Москве на Пушкарском дворе.
Цель переговоров, а если они не удадутся, то и похода тоже определена была очень точно: освобождение русских пленников из татарского рабства, которых в ханстве имелось сотни тысяч, замена хана царским наместником, чтобы впредь избавить себя от коварства татарского, их клятвоотступничества и измен.
Благословясь, всем советом они направились к царю. Понравилась Ивану Васильевичу военная часть плана, но особенно одобрил он возможность мирного исхода векового противостояния. Воскликнул вдохновенно: «Бескровно избавиться с Божьей помощью от ножа под сердцем куда как гоже!»
И впрямь, едва не обошлось все мирно. Весной царь отправил в Свияжск Адашева с Михайловым, и те, опираясь на сторонников русского царя, успели многое сделать. Даже курултай, собравшийся на Арском поле, одобрил условия России. Попытавшихся было сопротивляться всенародному решению Шах-Али порубил. Жестоко? Но это им, казанцам, судить, а не россиянам.
Вот назначен уже наместник – князь Семен Иванович Микулинский, багаж его уже отвезен в город, казанцы беспрекословно присягали уже царю русскому, но когда наместник переправился через Волгу из Свияжска и приблизился к Казани, его опередили князья Ислам, Кебек и мурза Курыков. Они успели закрыть ворота и, распустив слух, что русские разрушат все мечети, на их месте поставят свои церкви и всех правоверных насильно крестят, подняли мятеж.
Слуг наместника, уже находившихся в городе, перебили. Порубили и сторонников Шаха-Али, казнили всех вельмож, кто видел в дружбе с Россией процветание земли родной. Порезали, как баранов и пограбили русских купцов, бывших в городе. Еще раз пролилась христианская кровь по коварству татарскому, по их клятвопреступности.
Князь Микулинский не стал мстить, не сжег и не ограбил посады, хотя ему советовали это сделать даже татарские вельможи, с ним находившиеся. Он возвратился в Свияжск, надеясь все же, что казанцы одумаются.
Увы. Очень часто одурманенные люди идут не только без оглядки, но еще и с непонятным восторгом и вдохновением к своей гибели; они перестают здраво мыслить, поддаются лишь эмоциям, все более и более распаляя себя. Это и случилось с казанцами. У России же, чтобы обезопасить, в конце концов, свои восточные рубежи, спасти села и города от полного разорения и чтобы, наконец, не стать вновь данницей казанского ханства, чего татары и добивались, оставался один путь – поход на змеиное гнездо.
Погожими июньскими днями полки один за другим подходили к Коломне, где их встречал сам государь. Душевный подъем ратников, коих благословил митрополит Макарий на святое дело, от этого еще больше возрастал. И вот все войско в сборе. Пора выступать. Царь назначил совет на следующий день, чтобы окончательно определить маршруты движения полкам, но поздно вечером прискакал казак от станицы, только что вернувшейся из глубины Поля. Станица обнаружила татарские тумены и турецких янычар с легкими и стенобитными орудиями. Числом, как они успели разведать, татарское войско великое, не поддающееся счету. Вся степь пылит. Двигаются тумены к Туле.
Слух о приближении крымцев привел в уныние ратников. И то верно, собирались заломить змея-горыныча многоголового, ан, у него еще и защитники есть, теперь с ними придется скрестить мечи, и вновь Казань останется без наказания, вновь жди от нее лиха. Узнав об унынии в стане, Иван Васильевич велел собрать от всех полков посланцев, и не только воевод, но и рядовых ратников.
– Мы не делали худо ни хану крымскому, ни султану турецкому, но они алчны, они жаждут превратить всех христиан в своих рабов. Руки коротки! Стеной встанем мы за Отечество! С нами Господь!
«Слава Богу, венец Мономаха у благочестивого, доброго и справедливого царя! Слава Богу!» – продолжал благодарить Всевышнего князь Михаил Воротынский, словно не переворошил в памяти, пока Иван Васильевич вдохновлял рать, годы службы царю всея Руси, годы преданности и послушания.
Рать ликовала. Рать клялась не пожалеть живота своего ради святого дела, а царь Иван Васильевич звал уже в свои палаты князя Михаила Воротынского, первого воеводу Большого полка, князя Владимира Воротынского и боярина Ивана Шереметева – воевод царева полка, на малый совет. Обстановка изменилась, и нужно было спешно менять начавшийся воплощаться в жизнь план похода.
Государь предложил повернуть полки на крымцев, а уж после того, побив ворогов, с Божьей помощью, двинуться на Казань. Воеводы не возражали, но князь Михаил Воротынский внес свою поправку:
– Прикажи, государь, Ертоулу к Казани идти, гати стлать да мосты ладить. И мне повели к Алатырю, а следом в Свияжск спешить. Если что там не ладится, успею исправить.
– Верно мыслишь.
– Оставлю из своей дружины вестовых и стремянного Фрола, чтобы знать мне обо всем.
– И это – ладно будет.
Оставляя на тех местах, где нужно было ладить путь для царева и Большого полков, лишь меты и ертоульских людишек, которых малое число взял с собой, князь Михаил Воротынский двигался к Алатырю быстро, делая только небольшие привалы. Вот когда особенно понадобилась та закалка, какую получил он от Двужила. Малая дружина, тоже привыкшая не слезать с седел по много суток (к этому приучила порубежная служба), не роптала, и без больших помех в скорое время достигли они намеченной цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67