Бери посоху, сколько потребно и руби свой тур! Меж Арских и Ханских ворот поставишь. Пищальников и самострельщиков из Большого полка на туре посадить можно. Вот потеха будет. Всем потехам потеха.
С раннего утра повеления Ивана Васильевича начали спешно воплощаться в жизнь: ратники, коим был определен поход, готовились к нелегкому пути, лазутчики, проводником коих вызвался быть сам мурза Камай, поспешили разведать место острога; казаки и ратники Сторожевого полка принялись искать тайный ход, посоха – рубить туры. Но если без потерь и происшествий вернулись лазутчики, и воеводы, наметив маршрут и план сечи, двинули своих ратников на острог; если посошники застучали привычно топорами, наращивая венец за венцом, и хотя тур был необычен как по величине, так и высоте, дело у плотников спорилось, то тайный ход у ворот Нур-Али найти никак не удавалось, и вечером, когда отчаявшиеся ратники и казаки стали уже сомневаться, а существует ли вообще тайный ход, кто-то из них предложил подкопаться под стену, затем пойти подкопом вправо и влево – если есть тайный ход, какой-либо из усов на него выведет.
Царь одобрил идею, велел Ертоулу и посохе рыть подкоп, начав его за Даировой баней, чтобы со стены не углядели бы работ. Грунт оказался податливым, без большого труда докопались проходчики до стены, и только прорыли саженей пять вправо, как услышали голоса – кто-то уходил из крепости.
Заманчиво было докопаться до тайного хода, но воевода Ертоула князь Дмитрий Микулинский рассудил иначе: затащить в подкоп пороху несколько мешков и взорвать его. От взрыва напрочь завалится тайный ход, и не придется в нем мечи скрещивать, кровь лить.
Так и поступили. Только не рассчитали немножко: не только тайный ход взрывом разрушило, но и в городской стене образовался пролом. Казаки, не долго размышляя, кинулись в пролом, их поддержали пешцы Сторожевого полка, а также бывшие при полку черкесы и стрельцы, и поначалу им сопутствовал успех, они захватили несколько улиц, но казанцы вскоре пришли в себя и стали теснить смельчаков. Тогда штурмующие послали к царю за подмогой, за спешной подмогой, чтобы развить успех, но царь и на сей раз повелел отступить. Он не хотел рисковать, ибо неудача в штурме может иметь самые пагубные последствия. К тому же, он не имел еще сведений от воевод Горбатого-Шуйского и Курбского. А что, если поход их окажется не совсем удачным?
Знай бы Иван Васильевич, чем дело кончилось под лесным острогом, не стал бы, возможно, он так осторожничать. Казань бы могла пасть в тот день, ибо в пятнадцати верстах северо-восточней столицы ханства русские ратники праздновали полную победу.
Воеводы, пустив пешцов по лесной дороге к острогу, конницей пробились к нему лесом и затаились в чащобе справа и слева. Едва лишь первые сотни российских пешцов вытекли из леса и принялись ровнять строй для сечи, едва лишь шестерки цугом выволокли на вольную вольность пищали, как из ворот острога вылетела, подбадривая себя криками, татарская конница – постромки отстегнуты от пушек моментально, десятки рук ухватились за станины и колеса, успели развернуть стволы и пустить дроб в мчащуюся сломя голову массу, сбив тем самым стройность атаки; и все же удар оказался сильным, передовые сотни вскоре полегли на лугу, хотя и бились отчаянно, а из леса спешили новые и новые сотни, сеча становилась тягучей, и все же не одолеть бы пешцам татарскую конницу, пришлось бы смазывать пятки, оставив в руках ворогов чудо-пушки, пехота уже пятилась к лесу медленно, упорно рубясь с ворогами, но все же – пятилась. И вот когда татарам уже виделась победа, из леса с двух сторон вылетели русские конники. Часть из них сразу нее ворвалась в острог, остальные навалились на конницу татар и черемисов.
Уже через час все было кончено. Боголепной луг устлан конскими и людскими трупами, несколько сотен магометан побросали оружие и склонили головы перед победителями.
Все съестное, что находилось в остроге, навьючили на татарских боевых коней, сбили в стада коров, коз, овец и вместе с пленными отправили в стан к царю Ивану Васильевичу.
Доволен царь. Послал с гонцом свое ласковое слово воеводам и ратникам, призвал их потрудиться не хуже под Арском, покорить его непременно. Тогда, как считал царь, можно будет, благословясь, и Казань брать. Тылы обеспечены. Одно оставалось тревожным – ногаи. Царь, правда, посылал еще прежде в ногаи посольство, хан ногайский дал слово не вмешиваться в распрю, но можно ли доверять безоглядно татарскому слову? Вот и послал Иван Васильевич, не ожидая возвращения Горбатого-Шуйского и Курбского из Арска, на Ногайский тракт Сторожевой полк, черемису нагорную и добрую половину касимовских татар во главе с Шахом-Али.
Хорошую зуботычину схлопотали в это же время русские ратники у Арских ворот, которая тоже повлияла на решение царя повременить со штурмом. Получилось это так: тур, предложенный боярином Морозовым, ертоульцы и посошники срубили и почти без помех собрали его. Воротами затащили на сработанных для этой цели полозьях десяток тяжелых орудий да полсотню средних; на тех же полозьях, устроив гнезда, наладили подъем ядер. Не легкая работа, ибо вес ядер для тяжелых пушек более сотни пудов. Дали первый залп из всех пушек, и радостью великою наполнились сердца пушкарей: дома рушатся, погребая заживо хозяев, а кто живым выбирается из развалин, тех тут же достают болты самострелов или дроб рушниц. Одно спасение – скорей под стену. Второй залп еще больше паники поднял в городе. Стоны и крики наполнили его.
– Башка, боярин Морозов, воевода наш! – восторгались пушкари. – Попляшете теперича у нас. Ой, попляшете!
Постреляв, насколько хватило сил, решили пушкари передохнуть и потрапезовать, чем Бог послал. Ратники в траншеях тоже за еду принялись, а Михаил Воротынский с малой своей дружиной отъехал в свой шатер, чтобы тоже отпраздновать великое дело. И не предупредил младших воевод да сотников своего полка, чтобы держали они несколько сотен наготове, не благодушествовали бы.
Увы, коль скоро сам главный воевода беспечен, рать его вряд ли станет бдить. Даже наблюдателя на высоком туре не поставили. И чуть было не потеряли все, а жизней потеряли не один десяток, не одну сотню.
Множество канатов, нежданно-негаданно мелькнув в воздухе, толстыми змеями повисли со стены, и вот уже по ним заскользила стремительно вниз вылазка. Полезли муравьями казанцы через тарасы, что прикрыли Арские и Ханские ворота, одновременно открылись Крымские и Аталыковы ворота, из которых понеслись на беспечно трапезовавших ратников Большого полка (многие даже доспехи поснимали) и пушкарей.
Так спешно и так тихо воеводы казанские подготовили вылазку, что диву давались россияне. Татарам было чего ради и спешить, и налетать так стремительно, ибо высокий тур с множеством пушек и со стрельцами угрожал им страшной бедой. Им важно было во что бы то ни стало захватить тур, разметать его, втоптать в ров пушки, а если Аллах соблаговолит, то часть их уволочь в крепость. Момент критический. Казанцы в малое время окружили тур, влезли на него и бьются уже со стрельцами и пушкарями, которых у орудий – кот наплакал. Новые и новые волны накатываются на растерявшийся полк, просто необходимо было хоть на немного выиграть время, и князь Михаил Воротынский, еще не успевший снять доспехи перед обедом, вскочил на коня и наметом понесся со своей малой дружиной наперерез казанским конникам, чтобы задержать их и дать полку прийти в себя.
Поспешили за Воротынским воевода Петр Морозов, князь Юрий Кашин и иные все воеводы, кто интереса ради, верно ли поступили, построив высокий тур, прибыли сюда посмотреть на действие орудий. По сравнению с татарской конницей их была горстка, но дерзость князей-воевод внесла существенный перелом в сечу – увидев главного воеводу с рассеченной щекой, ратники полка его кинулись к нему на выручку, образовав плотное ядро, которое затем множилось быстро, и вот уже начало хотя и медленно, но упрямо протискиваться к туру. Придавали твердую направленность этому движению Морозов, Кашин и Воротынский, доспехи коих были уже изрядно посечены, а у князя Воротынского зияла косая рана через все лицо; но разве воеводам было до ран, когда видели они, что казанцы, одержав верх на туре, сбрасывают с него пушки, скатывают ядра, рассыпают порох и ломают вороты. Во что бы то ни стало тур нужно отбить. И это – главное. А раны заживут.
Увы, сполз с коня Морозов (его подхватили стремянные и вынесли из сечи), изрядно поранен Кашин (его тоже вынесли), не ведомо, какие силы держат в седле главного воеводу, продолжавшего к тому же рубить саблей направо и налево, хотя удары его все более и более слабеют – оттеснить казанцев от тура никак не удается, и чем закончится бой, пока не ясно, хотя верится князю Михаилу Воротынскому, что царь видит, что происходит у Арских ворот и обязательно пришлет подмогу.
Верно, Иван Васильевич видел все и хорошо понимал, какое пагубное следствие может иметь проигрыш, хотя и малый, у Арских ворот: казанцы вдохновятся, русские ратники впадут в уныние. Жаль и пушек, особенно тяжелых, с такими лишениями доставленных сюда. Царь Иван Васильевич, не долго раздумывая, послал помощь. Она уже спешила. Дружины муромские, у которых особенно лютая ненависть к казанцам за их постоянные кровавые набеги на их землю многострадальную. У многих дружинников в полоне родные и любимые, у многих не единожды горели усадьбы и разграбливалось трудом нажитое добро – муромцы ударили дружно, казанцы не выдержали, побежали к Крымским и Аталыковым воротам, да так панически, что их конники топтали свою пехоту.
Русские конники и пешцы кинулись было сечь убегающих, но князь Воротынский протрубил сбор. Не стоило подвергать еще одной опасности ратников полка: увлекутся они погоней и попадут под губительный огонь пушек и рушниц со стены. И без того много полегло ратников. Нужны ли еще жертвы?
Всю ночь и добрую половину следующего дня приводили в порядок тур, поднимали сброшенные пушки, и вот – громыхнул тур многоствольем, руша за стеной казанские дома и мечети, наводя ужас на жителей. Радостью отозвался в сердцах ратников тот пушечный залп, крики восторга прокатились по всем полкам, окружавшим Казань.
В те дни случилось еще два радостных события. Одно – такое же видимое всем, у всех на слуху: Арск пал, татарские отряды, выделенные городом для возмущения луговой черемисы, полностью разбиты, сами черемисы, похоже, вздохнули свободней, не принуждаемые теперь никем противостоять русским. Когда же у них скот и зерно не стали отбирать, а платить за припасы серебром, черемиса и вовсе успокоилась. Опасность от земли Луговой для русского воинства отведена, все, кто из знатных поддерживал татар, посечены или пленены. Более семисот пленников привели в стан.
Иван Васильевич поначалу хотел часть пленников казнить, а часть отпустить с миром, но потом передумал. Повелел до срока держать их под стражей. Ждал царь реакции ногайских ханов на просьбу правителей казанских о помощи. Еще больше засад разослал по дорогам, когда рать воротилась от Арска.
И вот, наконец, послы казанские перехвачены. Отписка ногайцев прочитана. Для всей рати это событие осталось почти неизвестным, а для царя и воевод – радость неописуемая: ногаи не захотели ссоры с Россией, не послали к Казани тумены, даже добровольцев не пустили. Что ж, руки развязаны. Еще раз предложить казанцам не безумствовать, а сдаться, приняв подданство российского государя, и если не внемлют разумному слову – пусть на себя пеняют.
Юный царь всея Руси поступал как муж многоопытный не только в деле ратном, но и в дипломатии. Не велев чинить послам казанским худа, отпустил их в город с ногайской отпиской. Пусть узнают ответ. Возможно, задумаются.
Верно, в ханском дворце не только думу думали, получив неутешительную весть, но и схлестнулись в споре. Едыгар настаивал на том, чтобы покориться царю Ивану, князь же Чепкун Отучев, сеид Кул-Шериф и их сторонники (а их было много) стояли за оборону столицы ханства. Упорствовали неимоверно. А когда им донесли, что многие казанцы намерены покинуть город, иные уже бегут, Чепкун повелел стражникам никого за ворота не выпускать, а к неслухам применять силу, сечь саблями безжалостно. Как отступников от веры. Чуть более трехсот мурз, огланов с семьями и простолюдинов успело выскользнуть из города. С повинной пришли они к царю Ивану Васильевичу и поведали о том споре, какой идет в Ханском дворце. И тогда Иван Васильевич для поддержания духа сторонников сдачи города велел вывести знатных пленников из черемисы, привязать их к столбам, а самых злых противников посадить на колы, чтобы видели со стен, что ждет непокорных, а мурзе Камаю и нескольким огланам, выскользнувшим из Казани, молвить царское слово, дабы образумить упрямцев. Для мурзы даже написали по-татарски обращение царя к казанцам, где он клялся никого пальцем не тронуть, если они прекратят сопротивление, а если не желает кто подданства российского, вольны идти куда пожелают. С имуществом и богатством своим. Без всякого препятствия со стороны воинства русского, воинства христианского. Если же и дальше станут упорствовать в безумстве своем, не спасут их ни высокие стены, ни отчаянная храбрость, ни бог их магометанский. Мурза, однако, сказал не только это. Он всегда был истинным сторонником дружбы с Россией, а теперь и вовсе не представлял иного пути, кроме признания ее могущества. Именно это он и добавил. Под жалостные стенания мучавшихся на кольях и проклинающих татар, которые возбудили их на русского царя, а теперь не хотят протянуть руку помощи, под одобрение привязанной к столбам черемисской знати. Им было, несмотря на свое ужасное положение, любо слышать из уст татарского мурзы признание, что земли волжские – не исконно татарские, а завоеванные огнем и саблей сарайца Булата-Темира всего каких-то двести лет назад.
Но так не обосновались бы здесь золотоордынцы, растворились бы они в среде карийских булгар, среди угро-финских народов, хозяев земли здешней, если бы не Улу-Мухаммед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67