Наконец, его понесли. Вдогонку кто-то кричал:
Ц Будешь живой! Обязательно напиши.
Он не знал, кому принадлежали эти слова.
Он не видел больше войны, но еще слышал. По мере удаления от фронта, слышал
все слабее. Звуки войны постепенно принимали новое содержание, изменилс
я их характер, формулировка, становясь все тише, покойнее, мирнее. Сначала
звуки в операционной с голосами людей, малоприятная медицинская термин
ология, какие-то ощущения от прикосновения к нему, когда обрабатывали го
лову, но боль не давала возможности вникать в суть времени и пространств
а.
Миновала вечность, если вечность Ц измерение безграничное, одновремен
но и малое и большое, и кто-то около него произнес:
Ц Пусть хранит их, два осколка.
Ц Передам, Ц ответил другой голос.
Когда он в очередной раз пришел в себя, проще говоря, Ц проснулся, молоде
нькая медсестра показала ему малюсенькие кусочки металла на его тумбоч
ке и сказала, чтобы взял их на память и хранил, как талисман. Затем пришел в
рач и поинтересовался, не больно ли его глазам от дневного света, и только
теперь Скит осознал, что опять стал видеть. Врач объяснил, что первым само
летом его и одного офицера отправят в тыл. Так и произошло: на носилках его
доставили к маленькому самолету, дожидавшемуся на небольшом летном пол
е, здесь медсестра развлекала раненых, читая им вслух из старого журнала
о том, что в капиталистическом мире якобы существует общество милосерди
я, защищающее бездомных собак и кошек. Вот живут буржуи! Но он, конечно, не п
оверил, что такое в действительности может быть: тут людям порою приходи
тся хуже, чем собакам, и хотелось бы, чтобы свое, родное общество хотя бы со
чувствовало, так нет же, кроме побоев, тебе только помирать позволительн
о и то не в очень благообразном качестве Ц штрафника.
С аэродрома, куда самолет приземлился с ранеными, Скита и других на грузо
вике доставили на станцию Белёв, где стоял большой состав для эвакуации
раненых. Не скоро этот процесс начался. Кругом стоны, ругательства, успок
аивающие голоса сестер. Он обратил внимание на офицеров, проходивших мим
о, один из них обернулся к майору, распоряжавшемуся погрузкой:
Ц Давайте наших вперед.
Скиту вспомнилась декларация политрука о его перспективах, когда он, Ски
талец, закончит войну, Ц грудь в крестах, но вот вместо крестов под подуш
кой в пакетике с сопровождающими документами у него два металлических о
сколка, но он… не «наш». И он крикнул удаляющимся офицерам:
Ц Господа офицеры! Ц в таком тоне к офицерам, наверное, редко обращалис
ь. Они удивленно остановились, повернулись. Ц Можно вас на минуточку? Ц
позвал Скит.
Офицеры подошли к его носилкам. Он со злобой спросил, почему он меньше «на
ш», чем другие раненые. У него спросили, с какого участка фронта его достав
или и какое у него ранение. Один из офицеров, нагнувшись, вытащил из-под ег
о головы пакет с осколками и медицинским заключением, прочитав, показал
осколки другим и, обратившись к майору, распорядился:
Ц Этого немедленно в офицерский вагон.
Состав направлялся к Москве Ц судьба Скитальца набирала скорость. В офи
церском вагоне он себя не чувствовал уютно, вроде находился не в своей та
релке. Вероятно, это настроение образовалось у него от некоторых попутчи
ков в купе Ц двух вполне здоровых, на его взгляд, офицеров. Особенно один
вызывал его презрение: необычайно довольный собой фрукт с круглой красн
ой физиономией, сытый, не похожий на тяжелораненого.
Вначале он всю дорогу стонал, этот красномордый с перевязанной рукой, ст
онал и… пил водку. Ее ему приносил приятель из другого купе (или палаты); кр
асномордый лежал на верхней полке напротив Скита и Скиту мерзко было наб
людать частые преобразования в его настроении: то стонал, то забывал сто
нать, а когда выпивал, напевал оперетту. Чем ближе подъезжали к Москве, тем
меньше сей раненый стонал, чем дальше от фронта, заключил для себя Скит, т
ем мужественнее вел себя этот командир. А уже по приближении к городу он, м
ожно сказать, почти выздоровел Ц вот какова истинно героическая натура
, способная на чудеса перед лицом столицы родной. Герой уже примерял свой
мундир с капитанскими погонами… Он даже запел, правда, несколько игриво-
тоскливо о том, что «вот она, столица моя, где дом мой и красивая жена».
Скиталец, конечно же, стрелял в людей, во всяком случае в сторону противни
ка, он даже видел, как после его выстрела упал человек. Он стрелял в людей в
серой форме вражеской армии, но вражды к этому упавшему не испытывал. Стр
елял потому, что так было положено. Однако этого серого солдата вовсе не н
енавидел так, как возненавидел теперь красномордого капитана, своего ко
мандира, защитника родины Ц не из штрафников, куда уж там!
Скиталец тоже жаждал повидаться с милой своей женой и никаких орденов ил
и иных наград, кроме этой встречи, ему не надо было за то, что дал продыряви
ть свою башку во имя узаконенного убийства.
Но как ему осуществить эту мечту? Он, первым делом, стал себя проверять, пы
таясь приподниматься, чтобы понять, есть ли у него силы для задуманного, с
может ли устоять на ногах без посторонней помощи. И убедился вскоре, что в
одиночку это делать рискованно. Ведь он лежал наверху. Внизу занимали по
зиции два командира, сильно контуженные, совсем безжизненные: эти двое д
аже не ели ничего, только просили пить. Скиталец попросил санитара помоч
ь ему спуститься в туалет.
Ц Вам не только вставать Ц шевелиться нельзя, Ц санитар сунул ему под
одеяло утку.
Сколько не твердил Скит, что надоела ему утка, сколько не орал-умолял, сан
итар его не слушал.
В Москве состав поставили где-то на окружной дороге, поговаривали, что бу
дет стоять здесь суток трое, снимут раненых, которых примут московские г
оспитали, остальных повезут в освобожденный Ленинград; Скиталец уловил
из разговоров московских врачей, осматривающих прибывших раненых, что е
го здесь не оставят, что черепников Москва не принимает из-за нехватки ме
ста, и он решил, что должен торопиться.
Улучив момент, он приподнялся Ц перед глазами темно, искры, зашумело в го
лове. Отдохнув, стал спускаться, помог проходивший офицер; в проходе опят
ь отдохнул на откидном сидении; набравшись мужества, побрел дальше, держ
ась за стенку; появился санитар Ц помог добраться до туалета; здесь взгл
янул в зеркало Ц и испугался собственному отражению, слабость не позвол
ила освежить лицо. Санитар помог обратно добраться до места.
Валяясь на своей полке, Скит разрабатывал в уме варианты, как выбраться и
з поезда: он решил во что бы то ни стало украсть обмундирование «тяжелора
неного» капитана, который так рвался к своей сдобной жене; Скит считал, чт
о у него больше прав увидеться со своей единственной любовью, своей Дино
й Дурбин. Он не сомневался, что в одиночку будет принят в любом госпитале.

После первой попытки встать, ему захотелось для верности попробовать сн
ова. Когда не было близко санитаров, успешно присел и стал спускаться. Да,
он передвигался самостоятельно, но… не ходил, до туалета не дошел. Очнувш
ись, понял, что лежит на своей полке. Уткнувшись в подушку, он заплакал. Был
о обидно наблюдать, как эта сука, этот бравый капитан, на его глазах облачи
лся вечером в заветный мундир, побрызгал себя одеколоном и ушел.
Тогда пришла мысль: письмо! Подозвал санитара и продиктовал полстраничк
и о том, что умирает совсем рядом с ней, Варей, от тоски. Санитар обещал тут ж
е отправить письмо. Поезд простоял на окружной дороге даже дольше, чем пр
едполагалось. Затем состав пошел, а на следующие сутки был уже в Ленингра
де.
Скит поступил в эвакуационный госпиталь. Его сразу же отвезли в операцио
нную для перевязки, затем определили в «тяжелую» палату. После укола мор
фия он, наконец-то, крепко заснул.


Глава пятая

1

Судьба Скитальца набирала скорость, но, по его мнению, очень медленно. Его
лечили, оперировали. Человек рождается как будто в готовом виде. В течени
е же его жизни становится очевидным, что готовым он никогда и не станет, за
редким исключением, если покидает мир довольным прожитой жизнью, заверш
ивший все, на что был способен. Скиталец требовал от врачей, чтобы поскоре
е выписали его, даже не готового. Но ему объяснили, что ждут крупного специ
алиста, который доведет его до окончательной готовности, так представля
лось врачам.
Ц У тебя же голова пробита, а не задница, Ц доказывали они, Ц или для теб
я между ними нет разницы?
Шли месяцы. Он писал в Москву, ответов не получал. Ела тоска. Почти год он на
ходился в госпитале. Наконец его сочли окончательно готовым, чтобы отпра
вить обратно на фронт за очередной порцией осколков, хотя бы на сей раз в з
ад для разнообразия. Возвращаться на фронт ему доверили самому, после по
ложенного отпуска.
Прибыв в Москву, с вокзала в Рощу шел пешком: какое наслаждение идти обрат
но в детство и в пути предаваться воспоминаниям: здесь на электричке сад
ку держал, а вот у этого магазинчика от Оловянного пропуль (принять от укр
авшего добычу, чтобы отвести улику Ц жарг. ) получил. Мелькают,
припоминаются лица и события и ждешь, вот-вот встретишь кого-нибудь знак
омого. А на дворе зима Ц сорок пятый год.
Никого из знакомых он не встретил, все стало вокруг не так, как было. Окна в
домах заклеены, везде всего навалено, впрочем, все же не сравнить с Ленинг
радом…
Роща мало изменилась. Все те же деревянные двухэтажные дома, утопающие т
еперь в грязных снежных сугробах. Ноги сами несли на Полковую, к дому, где
они с Варей в сарае предавались любви. Думая о Варе, он почти физически чув
ствовал тепло ее кожи, в зудящем ожидании его тело рвалось вперед. Вот он
Ц дом! Калитки нет. И забора в сущности не стало, но исчез и сарай! Из окон в
се еще торчали почерневшие жестяные трубы, похожие на водосточные. Вот к
уда все подевалось, и забор, и сарай Ц в трубу улетели. Жильцы дома ничего
не знали, не слыхивали ни о Варе, ни об Олечке Ц тоже словно в трубу улетел
и.
Он пошел к Вариной маме. Ее дверь упорно не отвечала на его страстный зов.
Постучал к соседям и узнал, что она здесь бывает редко, больше ничего сооб
щить не смогли.
Наконец он направился в собственный дом, но и здесь ему открыли чужие люд
и, которые знали лишь, что прежние жильцы из его собственной квартиры эва
куировались. Но куда?..
А Тамара Андреевна, пожилая женщина с первого этажа, которая всегда отно
силась к Скиту как к родному сыну, то ли съехала, то ли умерла…
«Скажите почему… нас с вами разлучили», Ц воскресли в памяти знакомые с
лова из тех дальних дней, когда все они собирались вместе, слушали пласти
нки, когда только начиналась их любовь с Варей, Ц «зачем навек ушли вы от
меня»… Ц Он брел к единственному дому, где надеялся что-нибудь узнать Ц
к Тоське, Ц «ведь знаю я, что вы меня любили, но вы ушли, скажите почему?»…
Открыла сама Тося. Встретила она Скита, как принято говорить, с открытым р
том. Не знала, куда посадить нежданного гостя. Обстановка в ее квартире не
изменилась. Но где же Николай Простак?
Ц Дурака где-нибудь валяет, Ц осуждающе проговорила Тося скороговорк
ой. Ц Я сейчас кое-что соображу, Ц она подошла к шкафчику, достала полули
тровую бутылку с оливковым маслом.
Скит обратил внимание на более чем скромную одежду на ней: ситцевая юбчо
нка, заштопанная белая блузка, на ногах штопанные простые чулки, галоши.

Она надела телогрейку, завязала шерстяной платок.
Ц Сбегаю до рынка, обменяю масло на вино. Ради такой-то встречи да не выпи
ть!
Он отобрал у нее масло, поставил в шкафчик, вручил ей все свои деньги. Спро
сил про Варю, но Тося спешила.
Ц После, Ц бросила на ходу.
Потом она на бегу накрывала на стол, одновременно прибирала в комнате, ту
т и там что-нибудь убирая, куда-то запихивая и, словно не замечая вопрошаю
щих взглядов гостя, заговорила о матери Скита.
Ц Тебе подробности рассказали? Хотя, кто их знает-то! Ц тараторила с дел
анной легкостью. Ц Я и сама-то ничего не знаю…
О чем это она? Какие подробности?
Ц Так ведь, Ц Тося застыла с фужерами в руках, Ц ты разве не знаешь?.. Ее ж
похоронили и… я думала…
Она рассказала, что знала, предельно кратко.
Ц Ну, собрались они… это-то я знаю… собирались куда-то эвакуироваться, м
ногие уезжали, думали немец Москву возьмет. Потом услышала в Роще, что буф
етчицу с кинотеатра похоронили то ли на Пятницкой, то ли в Кузьминках. Ну ч
то заболела она, что в больницу клали Ц это-то я знала. После ее мужик куда
-то уехал, а сестры… О старшей говорили, будто замужем за военным интендан
том. Видела: румяный такой, весь из себя ладный мужик, ничего не скажешь… Н
у, выпьем за помин или встречу? Ц она грустно и с сочувствием посматривал
а на него.
А он молчал и вовсе не от потрясения Ц от неожиданности даже не понимал, ч
увствует ли горе или раскаяние? Что он должен чувствовать? Он помнил ее не
столько как мать Ц помнил бодрую деловую женщину, работающую в буфете к
инотеатра: в белом халате за прилавком, Ц такой представала она в памяти
, та, которая и назвала первая его бродягой, скитальцем. Ему и самому было и
нтересно констатировать, что, наверное, нужно сейчас испытывать и горе, и
раскаяние, и угрызения совести: не был он примерным сыном. Но даже замужес
тво сестры с тыловой крысой вызвало лишь какие-то странные чувства, а сме
рть матери воспринял спокойно. Острее занимал вопрос о Варе Ц что с нею?

И уже откладывать было некуда. Тося, разливая вино, решив с этим сразу поко
нчить, сказала прямо:
Ц Мне тебя жалко, Скит, но ты не должен расстраиваться. Встретишь другую,
еще лучше, а у нее другой муж есть. Она с вором живет, с Тарзаном.

2

В те годы преобладали в народе по меньшей мере три романтических направл
ения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34