»
Вася теперь уже не просто Вася, а вор по кличке… А что, у него и кличка уже им
еется? Кличку приобретают, как кому выйдет: кому по каким-то приметам (Кар
зубый, Карнаухий, Нос, Хромой, Шрам), а бывает, что наивный неофит, очутившис
ь впервые в тюрьме, встает у окна и орет в тюремный двор: «Тюрьма! Тюрьма! Да
й кликуху!» и ждет, что ответит тюрьма. И если откуда-то ему прокричат, что о
н баран или дурак, так ему и быть обладателем малоуважительного прозвища
. Таким образом, понемногу потом везде по стране узнают жулики о новоявле
нном молодом воре по кличке… в данном случае Кота Васьки, или просто Коти
ке или Котенке.
Васькины родители оказались перед фактом: что-то случилось с их образов
анным сыном. Хотя он и не стал обладателем наколки на плече: «Не забуду мат
ь родную». И не потому, что неумно вору отмечать себя особой приметой, а по
тому еще, что не понимал сути наколки. (Это в глубокую старину юнец, ставши
й вором в законе, обязан был навсегда покинуть родительский дом, отсюда и
происхождение той тоскливой клятвы; уже не стало у воров столь жестокого
закона, и Вася до первого суда продолжал обожать кров родителей).
И что же за жизнь стала теперь у Васи Ц профессионального вора? Нет нужды
перечислять, что должен вор. Он во всяком случае, понимал, что под лежачий
камень вода не течет, следовательно, надо работать… «Чеши-воруй, пока ход
ит трамвай»… У воров полный хозрасчет, никто не живет нахлебником среди
них. Вор может жить как ему угодно, но только чтобы ему и его товарищам был
а возможность осуществить основной принцип воровской: приспосабливать
ся в любой обстановке и в любой отрасли, если это не против воровской этик
и; он должен освоиться всюду, как вошь в белье, как клоп в щели, как блоха в д
амской сорочке, в собачьей шерсти, как лягушка в болоте, как мышь в закрома
х, как бюрократ в коммунистическом хозяйстве. Но чем вору хорошо Ц его тр
удовая деятельность не подчинена Госплану, как в судах, банях, обществен
ных туалетах Ц везде во фраерском мире; у него нет этой абсурдной погоня
ловки «давай, давай!» сегодня больше, чем вчера. В то же время вору на работ
е спать, простите меня, совсем невозможно, даже невыгодно, особенно если в
ночной смене. А некоторым, например, карманникам, тоже очень рано надо вст
авать, чтобы шагать в ногу со всем трудящимся народом, Ц который на работ
у, который куда-нибудь очередь занимать, чтобы вместе со всеми штурмоват
ь барьеры светлого будущего, чтобы слиться со всеми в единый поток жажду
щих чувствовать локоть товарища меж ребер. Работенка, надо признаться, х
отя и тихая, но довольно нервная и без перспективы на особую пенсию: редко
кому удается дожить.

3

Тишина есть сущность воровства, одно из его основных положений, по котор
ому существуют в жизни и крысы, и мыши и другие некоторые виды биологичес
кого мира: чтобы не возникали, не проснулись у жертв инстинкты собственн
ичества, приводящие к настороженности, сопротивлению. Чтобы незаметно с
тянуть и с наслаждением сожрать в безопасности, необходима тишина. Так в
воровской жизни повелось с того времени, считай, когда где-то в далеком пр
ошлом воры отделились от образа древних своих предшественников, так наз
ываемых татьев, став тоньше по характеру деятельности, ибо тать Ц челов
ек грубый, действующий, конечно, где надо и хитростью, но больше полагающи
йся на силу, дубинку, топор, отчего и на дыбу попадал чаще.
Необходимо подчеркнуть, что воры в описываемое золотое время были домин
ирующей уголовной средой и не жаловали грабителей, насильников и убийц.
К мошенникам относились снисходительно, считая их специалистами тихог
о ремесла: воры не любили шума, оттого и грабителей и убийц не любили Ц из-
за шума. А то могут подумать, что исключительно из-за человеколюбия… О, не
т, в наивности этих разумных существ винить не стоит. Скажите, пожалуйста,
за что уж так любить вору фраеров? Что зарабатывают на жизнь честным труд
ом? А что им, собственно, остается другого? Каждому свое. Работяга трудится
, даже когда не хочет. Воры не любили грабителей и убийц по той причине, что
деятельность последних чрезмерно возбуждала общественное мнение. Воры
предпочитали тишину, чтобы о них не знали, поэтому-то там, где обитали вор
ы, не было грабителей, за исключением Института промывания мозгов. Воры п
реследовали грабителей, ибо грабитель для вора Ц провокатор.
Воры властвовали в уголовной жизни за счет своего закона, организовавше
го их вокруг воровского «котла». У всех прочих добродетельных представи
телей уголовщины такой организованности, а следовательно, и мобилизова
нности не было, оттого они все вынуждены считаться с ворами и держаться п
одальше от мест, где они правили. Было известно: где один вор не сила Ц зав
тра соберется десяток, а если мало Ц послезавтра наберется уже больше, и
ли воров, или их «амбалов». Посему там, где проживал хоть один какой-нибуд
ь стоящий вор, там не было даже хулиганов, уж эта шушера понимала, что озна
чает свободу любить… А участковым, то есть «ментам» как хорошо жилось в т
аких районах Ц тишь да благодать! Если и случалось какое-нибудь чрезвыч
айное событие, менты знали к кому обратиться, чтобы дело уладить; и волки б
ыли сыты, то есть начальство, и овцы не волновались, то есть воры.
Воровская жизнь протекала по старым, почти патриархальным навыкам, тихо
и мирно, и вполне степенно. Почти как в сказках: жили-были уже старые воры, д
едушки (которых писатели детективного жанра обожают называть не очень у
важительно Ц «паханами»), передавали традиции молодым, объясняли закон
, правила поведения и чести. Молодые учились не только той или иной специа
лизации (тут кто во что горазд, специальных курсов не существовало), узнав
али истории конфликтов между знаменитыми ворами. Слово «конфликт»… Как
ни забавно это выглядит, но слово «конфликт» у воров, которые часто даже н
е знали его значения (сами они могли разве что как-то расписаться) было у в
оров в исключительном почете, им обозначались любые мало-мальски взаимн
ые разногласия.
Старые воры сами по себе являлись связующим звеном между уходящим и буду
щим временем в воровском мире, его живой историей, его справочниками; это
именно они, старики, являлись олицетворением воровской культуры; и пусть
надменные чванливые представители фраерского общества не сомневаются
, она тоже в жизни человеческого рода существовала наряду с другими куль
турами Ц воровская. Хотя, может, кто-то скорчит гримасу: тоже мне культур
а! Но почему не может быть культуры воровской, а каких-нибудь диктатур, сд
иравших кожу с живых людей, может?
И по традициям воровской культуры люди жили своей жизнью: ездили в гости
друг к другу, давали, конечно, и «гастроли» в городах, куда ездили; собирал
ись на «малинах», слушали пластинки, резались в карты, играли на гитарах, б
ацали, пели цыганские романсы наряду с песнями на стихи а ля Есенин из тюр
емного фольклора собственного сочинения; иногда резали друг друга на по
чве ревности; упражнялись в красноречии и, произнося речи на сходках, не п
ользовались шпаргалками наподобие государственных деятелей; одевалис
ь шикарно в меру собственных представлений о моде: обычно хромовые сапог
и в гармошку Ц излюбленная принадлежность воровского гардероба тех вр
емен, Ц остальная одежда зависела от узкой специализации каждого. Не вс
е воры держались какого-то конкретного профиля, многие работали универс
ально: ночью Ц по сонникам, утром и вечером в часы пик на транспорте Ц ка
рманы, днем Ц сдача товара барыгам. Спали, когда удавалось, час-другой, та
к что с их трудоспособностью даже при плановом хозяйствовании можно был
о опередить не только Америку, а весь этот загнивающий в своих достатках
Запад.
Да, конечно, то тут то там в стране возникали или распадались какие-нибудь
группировки воров, которые вырабатывали для себя и своих жизненных усло
вий особые законы, не желая быть как все, стремясь отличаться, что свойств
енно роду людскому испокон веков, но тем не менее и они остерегались игно
рировать или идти против старых, выработанных в древности, воровских тра
диций. Какие-нибудь экстравагантные выходки могли навлечь на экспериме
нтаторов иногда праведный суд старых воров, такое могло плохо кончиться
. В целом же и паханы к этим отклонениям относились снисходительно, как к ч
удачеству, и диссидентами молодых воров из-за всевозможных новшеств не
считали.


Глава третья

1

Когда Скит уже очутился в системе Университета всех мировых знаний, так
сказать на начальных курсах в колонии малолеток, они ему не понравились,
он об этом времени выразился этак лирически, даже поэтично: «Заключили м
еня на север, на холод, голод и слезы. О, сколько было там чудес! Об этом знае
т лишь темный лес»…
Он был еще совсем молод, но являлся обладателем длинных ног и цепких рук. С
роки за карманный промысел в те годы давали небольшие. Освободился вмест
е с лагерным другом в Сыктывкаре. У приятеля в лагерном поселке жила знак
омая безмужняя женщина с малолетними детьми, переночевали у нее. Скитале
ц спал на кушетке в кухне, его друг с женщиной и ее детьми в комнате. Скитал
ец все еще не был близок с женщинами, ему не спалось, прислушивался ко всев
озможным звукам, а ночью его разбудил товарищ и велел идти… к ней. Он робел
, стеснялся, но, чтобы не быть смешным в глазах товарища, пошел. Так приобре
л еще и начальный опыт любви, мог теперь считать себя мужчиной. Единствен
но не понравилось, когда товарищ потом в вагоне критически отзывался о н
екоторых достоинствах той женщины: что жирновата, по-видимому оттого, чт
о работала в пекарне. Скит об этом, увы, ничего не мог рассказать, как ни рас
спрашивал приятель. Он лишь помнил собственную неловкость, как прислуши
вался к дыханию спящих тут же детей, и ничего более.
На станции «Тайга» за кружкой пива они расстались. Скиталец направился н
а вокзал, чтобы поехать домой, но не доехал: тот, кого однажды взяли на учет
в Институте промывания мозгов, должен, выбравшись из него, убраться как м
ожно дальше с максимальной скоростью. Короче, он тут же с новым сроком был
направлен «доучиваться» в другой регион страны, о котором потом рассказ
ывал примерно столь же лирично: «На пеньки нас ставили, раздевали и колам
и били, били нас колами…» Вообще-то впечатляюще.
Ему, действительно, приходилось не сладко, но нельзя сказать, что он не был
подготовлен к лагерным трудностям: еще в Москве, когда общался с ворами н
а Марьинском кладбище, наслушался рассказов о тюрьме и лагерной жизни, в
едь тюремная жизнь является основной темой у людей, чья профессия Ц вор
овство. Но если воры в законе пользовались в лагере привилегиями, положе
нными им по закону, Скиталец, в отличие, скажем, от Васи Котенка, ими пользо
ваться не мог, потому что не был принят, как Вася, в закон. Эта его мечта не у
спела осуществиться; таким образом, он считался фраером. Поскольку он зн
ался на воле с ворами и даже авторитетными, воры считали его приближенны
м к себе, не обижали, не обделяли воровским куском, когда было возможно. Ег
о можно было считать пока что проходящим кандидатский стаж…
Закончился и второй срок. Обожженный опытом, он, нигде не задерживаясь, пр
евратившись в невидимку, добирался в Москву. Наконец это ему удалось осу
ществить, хотя на какой-то станции, где вышел из вагона проветриться, его
чуть было не забрали заодно с какими-то гавриками, затеявшими на перроне
драку. Отделался благодаря проводнику своего вагона, заступившемуся за
него.
Все эти годы он мечтал о Марьиной Роще, о встрече с друзьями, но о матери не
думал. Слухи доходили, что в доме Скита живет тот дядя, который когда-то об
ратил внимание на их бедственное положение; не хотелось Скитальцу осваи
ваться в этой непривычной обстановке, он был свободолюбив, привыкший к в
ольной жизни. А друзья… Марьинские воры… Им хотелось рассказать о многом
, например, как ему плохо от того, что с ним в лагере не считались, поскольку
он не был принят в закон. Он, конечно, понимал: ничего еще в своей жизни воро
вского не совершал, только вертелся около воров Ц не основание для прин
ятия в закон, но он же… сочувствующий, как фраерами принято про некоторых
говорить.
Он понимал, что иные его друзья могут уже и в тюрьме оказаться, с этим всег
да надо считаться в воровской жизни, но кто-нибудь, может, все же присутст
вует и кладбище Лазаревское наверняка на месте. Хотя, конечно, надо будет
как-то обеспечить тылы, значит, надо считаться с рамками малоприятной фр
аерской цивилизации с ее регламентом и правилами, как то: прописка и труд
оустройство. Мать вполне искренне клялась достичь в этом вопросе максим
ального, дойти аж до самого Калинина. Ему и самому тоскливо было в дальних
неласковых краях, и он уже имел опыт: могут туда запрячь, даже если ты ниче
го плохого не сделал, просто потому, что ты уже состоишь на учете, как с ним
уже и случилось на станции «Тайга». Он не очень верил в благополучный исх
од в вопросе прописки, в этом тоже у многих имелся достаточный опыт, тюрьм
а никогда легко не расстается со своими питомцами, но можно было и надеят
ься, учитывая, что он еще ничего из себя не представлял в уголовной жизни.

Однажды он направился в нарсуд. Уселся в коридоре на стульчике, чтобы осм
отреться, сориентироваться. Дверей в коридоре много, в которую сунуться?
То и дело проходили люди, мужчины, женщины, но вот он заметил девушку, выхо
дящую из одной двери Ц и больше, кроме нее, он ничего вокруг не сознавал.
Он, конечно, с интересом присматривался к женщинам. Это естественно. Ведь
до тюрьмы их не знал, после лишь Анюту, ту женщину в прилагерном поселке. Т
еперь он с новым интересом стал смотреть на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34