Девчонка выв
ернулась из темноты, несмело глядя на гебра:
Ц Рошан… а ты взаправду?.. Ну помочь?..
Ц Зачем обижаешь? Я ведь тебе не врал. Ц Марьям упрямо покачала головой:

Ц Пустыня верить не учит. Но всё равно, спасибо тебе.
И умчалась. Вот чумная! Ну да ладно.
По пути Фаррох перекинулся парой слов с псарем и кухаркой. Этого хватило,
чтобы узнать о младшем брате повелителя.
Иса и Хасан… Люди, знающие братьев, удивлялись Ц одна ли мать произвела и
х на свет? Хасан Ц простодушный весельчак, вспыльчивый и шумный. Иса Ц ти
хий, бледный, замкнутый. Хасан правит городом, Иса прячется по темным зако
улкам. Чем занимается, неизвестно. Добро бы шпионов развел, а то плесень пл
есенью. Пустой человек. И страшный. Рассказывают о нем разное: и колдун он,
и душегуб. Но всей правды всё равно никто не знает.
Рошану совоглазый не понравился. Чутье подсказывало, что они еще встретя
тся. И встреча та будет опасной.

ЛИЧНЫЙ ТЮРЕМЩИК ГАСАНА АС-С
АББАХА

Тревожная ночь спустилась в горы. Первая ночь Сафара Ц месяца радости и
благоухания, цветения и роста. Но в Аламуте не ощущалось дыхания весны. За
угрюмыми стенами нечему и некому было радоваться жизни. Обитатели крепо
сти столько времени посвятили размышлениям о боге, что перестали видеть
его вокруг себя.
Всё имеет свою оборотную сторону, во всём скрыт потаенный смысл. Люди, зах
ватившие Орлиное гнездо, называли себя батинитами, и означало это Ц «зн
ающие истину». Правда батин сильна и ослепительна. Ассасины считали, что
она способна убить непосвященного. Иногда, правда, ей приходилось немног
о помогать кинжалами.
Крепость погружалась в дрему. Заунывно перекликались стражники на стен
е, блеяли овцы в загонах. Вот закричала где-то ночная птица, и муэдзин отве
тил ей, призывая правоверных на молитву.
Небо над Аламутом угасало. Ночная сырость пропитала ковры и одеяла. Шелк
овой нитью протянулась она в полузаброшенную башню, где томился одиноки
й узник; наполнила его кости ломотой, а сердце Ц сожалением о прожитых дн
ях. Кряхтя, старик расстелил молитвенный коврик. Стал на край, готовясь пр
оизнести молитву.
Ц И как это я не придушил мерзавца в колыбели, Ц в сердцах пробормотал о
н. Ц Аллах свидетель, обижают старичка… Обижают!
В спине что-то хрустнуло, поясницу прострелила немилосердная боль. Врем
енами Гасану казалось, что позвонки превратились в ореховую скорлупу, а
обломки трутся друг о друга и скрипят. Аллах великий, о как же они скрипят!

Ц Во имя Аллаха всемилостивейшего, милосердного, Ц начал старик молит
ву, Ц хвала Аллаху, Господу миров!
…Вот уже несколько лет Гасан ас-Саббах жил узником. Удивительное дело! Кт
о сумел заточить в крепость имама? Человека, чей авторитет в делах религи
и незыблем для тысяч ассасинов?
Страх. Вот тюремщик, безжалостней и внимательней которого не найти.
Жизнь Гасана стала отблеском заходящего солнца на скале. Делами в Аламут
е заправляли Кийа Бузург Умид и его помощник Габриэль-Тень. Некоторые сч
итали его сыном Гасана, но это неправда. Своих сыновей Гасан давно казнил.

Говорят, любой мастер рано или поздно перестает различать искусство и жи
знь. Это и произошло с Гасаном. От ножей батинитов погибло бессчетно наро
ду. Кто напишет повесть их жизни?.. Гасан был мастером заговора Ц и загово
ром стало всё его существование.
Ц Эй, Салим!.. Ц жалобно позвал старик, скатывая молитвенный коврик. Ц К
уда подевался этот сын ослицы? Салим! Я не могу ждать!
Зашлепали по каменным плитам босые пятки. Появился Салим Ц унылый сирие
ц в линялом тряпье. Парню недавно исполнилось тринадцать, и от него невын
осимо воняло мускусом. Он торопливо разложил на полу письменные принадл
ежности и уселся у ног старца. Огонек лампы затрещал, разгораясь. От запах
а дыма у ас-Саббаха болела голова, и холодный ветер с Каспия не приносил о
блегчения.
Ц Аллах покарает тебя за медлительность, Салим, Ц сварливо объявил Гас
ан. Ц Старичка обижаешь. Старичка всякий рад обидеть. Ц Потом задумался
и добавил: Ц Ты хорошо пиши, Салим. Ибо так угодно Всевышнему. Я проверю. И
начал диктовать:
Ц Человек может высказать о познании Аллаха одно из двух. Либо он говори
т: «Я познаю Создателя Всевышнего разумом и рассуждением, не нуждаясь в у
чителе», либо он говорит: «Несмотря на разум и рассуждение, путь к познани
ю только в обучении»…
Диктовать ему приходилось на персидском Ц иного языка писец не знал. Са
м Гасан не осмеливался взять калам в руки. Слабость сердца передалась ег
о пальцам, и он опасался осквернить имя Всевышнего неудачным штрихом. Ма
льчишка же писал хорошо. Если б только знать, что случится дальше…
Мысли Гасана уплывали в далекую даль. Вот уж четверть века минуло с того д
ня, как франки пришли на Восток. Франкский имам Урбан объявил крестовый п
оход. По его слову тысячи людей отправились в путь. Горели города. Рушилис
ь троны. Старые династии превращались в пыль. Настало время исмаилитам в
зять власть в свои руки. Гасан задумался.
Крестоносцы крепко обосновались в Леванте: королевство Иерусалимское,
княжество Антиохийское, графства Эдесса и Триполи. Чужаков всегда было м
ало, но опасности сплотили их, не давая впасть в междоусобицы.
Арабы же и тюрки постоянно грызлись между собой. Каждый новый эмир, бравш
ий власть, начинал с того, что расправлялся со своими предшественниками.
После смерти Иль-Гази остался лишь один эмир, способный отвоевать франк
ские земли: Балак ибн Бахрам. Эмир Халеба.
Балак силен и отважен, но слишком жесток. Он много думает о своих богатств
ах, а замену себе так и не подготовил. Если с ним что-то случится, противост
оять франкам окажется некому. Место Балака займет его племянник Тимурта
ш.
А он Ц человек пустой. Игрок и развратник, убогий, бессмысленный. Остальн
ые же Ц Зенги, Бурзуки Ц слишком слабы, чтобы взять власть. И потому…
Заметив, что мальчишка-сириец сидит и ничего не пишет, Гасан спохватился:

Ц Не спи, паршивый тарантул! Пиши дальше! Ц Мальчишка встрепенулся и со
страхом посмотрел на хозяина. Ц «Первое, несомненно, ошибочно, Ц начал
Гасан. Ц Ибо поддерживая свое мнение, мы отрицаем чужие. Но, отрицая, мы те
м самым пытаемся учить других. Отрицание есть обучение и доказательство
того, что отрицаемое нуждается в другом…»
В горле запершило. Мальчишка старательно скрипел каламом, высунув от усе
рдия кончик языка. Гасан налил воды в чашку и со словами:
Ц Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Ц принялся пить.
Страшно хотелось вина.
Что же франки? Кто из них может противостоять Балаку? Пожалуй, никто. Корол
я Иерусалимского Балак почти год держит в плену. Иерусалимом правят реге
нты. Из других франкских властителей только Жослен, граф Эдессы, чего-то с
тоит.
Жослен и Балак. Или, вернее, король Балдуин и Балак. Долг ассасинов Ц поду
мать, кого из них поддержать.
Гасан прикрыл веки. Сердце тревожно закололо. Аллах превеликий, как хоче
тся выпить! Гасан облизал губы. Некстати вспомнился сын, которого он прик
азал сбросить со стены за пьянство. Всё это отблески, отблески на скалах…

Башня едва ощутимо дрожала. Через мягкие ковры и одеяла Гасан чувствовал
это; чувствовал, как непрочен камень и зыбки деревянные перекрытия. В пом
ещении стражи кто-то шептался. Послышался голос струн. В воздухе сладков
ато запахло гашишем.
Прочь! Прочь злые воспоминания! Ц Аллах Ц ты записываешь? Ц Он не сущес
твующий, не несуществующий, не знающий, не незнающий, не всемогущий, не бес
сильный, и потому…
Скрипи, калам, скрипи… Буквы сплетаются в узоры, заполняют книгу. В словах
этих, в выморочной изуверской зауми Ц чужие жизни. Ради них ассасины бер
утся за ножи. Ради торжества темной истины гибнут люди.
Понемногу Гасан распалялся. Он рассказал маленькому сирийцу, что челове
к глуп, что его обязательно надо вести за руку. А на это способны лишь избр
анные имамы Ц такие, как сам Гасан. Мальчишка не спорил, но ас-Саббах уже в
пал в тягостное состояние брюзгливости, что так омерзительно в стариках
, и не мог остановиться. Ему было страшно. За хитросплетениями слов он прят
ал холод, поднимающийся в душе при звуках ветра за окном. При шелесте покр
ывал и шорохе шагов.
Аламут наполнен потайными ходами. В башне их нет, но кто знает?.. Все в Орлин
ом гнезде только и думают, как бы старичка обидеть. А уж что за стенами тво
рится Ц подумать страшно!
Гасан сорвал с пальца кольцо. В кольце этом заключалось его спасение. Вяз
ь знаков на ободке нисходила древностью своей к самому Сулейману ибн Дау
ду Ц властителю дураков и духов огня.
Ц Принимая во внимание и то, и это, все свидетельства и доказательства, с
кажу истинное. Посредством потребности мы познаем имама, а посредством и
мама познаем размеры потребности, подобно тому, как посредством дозволе
нности мы питаем необходимость, то есть необходимосущего, а посредством
его познаем размеры дозволенности и дозволенных вещах.
Маленький сириец с трудом поспевал за наставником. Уже начиная со слов «
потребность необходимосущего» он начал подозрительно ерзать.
Ц Сиди спокойно, о порождение всех ишаков на свете, Ц прикрикнул Гасан.
Ц Чего тебе?
Ц Великий господин, Ц захныкал мальчишка. Ц Я хочу писать. Я боюсь!
За стеной послышался шорох. От него в животе ас-Саббаха поселилась гулка
я пустота. Лампа светила всё тусклей и тусклей; сейчас старик обрадовалс
я бы даже вонючим масляным плошкам Ц лишь бы разогнали тьму.
Ц И потерпеть не можешь?
Ц Ай, господин, не могу! Живот мой подобен арбузу на бахче. Воистину я сейч
ас умру!
От маленького сирийца несло потом и страхом. Шорох стал явственней, в кар
аульном помещении кто-то захихикал. Смех оборвался, и Гасан мог поклясть
ся, что услышал женский вздох. Но откуда здесь взяться женщине?
Ц Старичка, поди, обидеть хочешь? Аллах да проклянет твою несдержанност
ь! Делай свои дела здесь же! Немедленно!
Мальчишка затрусил к окну. Гасан как зачарованный смотрел на тусклый ого
нек лампы. Пламя вытянулось в сторону ковра, занавешивающего стену.
Ц Стой! Ц крикнул Гасан мальчишке. Ц Остановись ради Аллаха!
По поверхности ковра пошли волны Ц убийца, пришедший за Старцем Горы, ис
кал край, чтобы откинуть его и ворваться внутрь. Ватными пальцами ас-Сабб
ах нащупал кольцо.
Ц Во имя Сулеймана!.. Ц сипло закричал он. Ц Его печатью! мудростью и сил
ой!.. Заклинаю!
Он потер кольцо, сам не зная, чего боится больше: убийцы или джинна, которо
го пытается вызвать.

МАРЬЯМ, ИЛИ ПУСТЫНЯ НЕ УЧИТ В
ЕРИТЬ

Всё предопределенное творится днем. То, что ломает порядок вещей, Ц ночь
ю. Почему? Ведь свет и мрак равно принадлежат Аллаху. Отчего тогда колдуны
и джинны сильны во тьме?
Впрочем, что ей с этого… Завтра в полдень истекает время. Придется возвра
щаться в ненавистную пустыню, к тетке. Поди объясни этим харям-родственн
икам, что красавчиком его бабы вертят, как хотят. И без того сердчишко избо
лелось… А возвращаться Ц хуже проказы. Да и жизнь пустынная не мед. Голод
, болезни. Грабители из пустыни налетят Ц мужчин перебьют, баб обрюхатят.

Марьям передернуло. Сволочи… Но не с Исой же мутным жить! Говорят, он по но
чам кровь у людей пьет. Уж лучше в деревню!
Только бы не к Исе и не домой. Потому что в деревне ей житья точно не будет. К
амнями побьют. После той ночи, когда Хасан ее Ц в шатер…
При мысли о запретной ночи живот Марьям свело тревогой. Ой! Что будет?.. Изв
естно ведь: если мужчина и женщина до свадьбы уединяются, третьим с ними
Ц шайтан. А Хасан Ц человек праведный, богобоязненный. Значит, это она, М
арьям, во всём виновата? Как говорится в Коране, порченым Ц порченые.
Неужели она Ц падшая?
Воздух в крохотной каморке скручивался жаркой отравой. От кухонной вони
и смрада конюшен кружилась голова. Рубашка липла к телу. Хасан не осмелил
ся поселить девушку на женской половине и выделилией комнатушку в помещ
ениях служанок.
По узкому коридору пришлось идти на цыпочках. Ай, Аллах, всё бы отдала, тол
ько бы никто не услышал! Сердце грохочет, оглушает, по всему дворцу отдает
ся. Как они спят в таком шуме?
Нужную дверь Марьям нашла по запаху. Густой дух подвявшего рейхана и кун
жутного семени перебивала струя благоуханий Ц острых, оглушающих, бесс
тыжих, как сама Мара.
Теперь постучать. Тук. Тук. Тук-тук. Нет ответа. Ох! Что за беда такая? Словно
жестокий меняла отнял у Марьям тело, дал мешок хлопка. Неужто ушла?.. К стра
жникам своим?.. за тем самым, запретным?..
Договаривались ведь!
Где-то вдали хлопнула дверь. Послышались шаги Ц мужские, уверенные. Откр
ывай же! Марьям отчаянно заколотила в дверь Ц птица, рвущаяся из клетки. И
ли, наоборот, в клетку.
Ц Мара! Мара же!
А шаги всё ближе. Вряд ли гость забредет сюда. Ну что ему тут делать, среди с
лужанок? Звуки шагов наполняли Марьям дрожью. Придет, увидит…
Ох, позору-то! Страху!..
Наконец в каморке завозились, заскрипела кровать. Дверь распахнулась, и
бесстыжие Марины благовония ударили волной. Девушка торопливо отверну
лась, прикрывая лицо полой абайи. Хозяйка стояла в проеме голая Ц лишь пл
аток на плечи накинула. Бесстыдница!
Ц А, это ты, девочка моя… Ц пробормотала она. Ц Я Ц Мара, ты Ц Марьям… Ка
к схоже… Заходи, не бойся.
Не дожидаясь, пока Марьям переступит порог, еврейка ухватила ее за руку:

Ц Ну? Принесла?
Марьям кивнула. Сил не было глядеть на блудницу. И разве не запретил Проро
к (благословит его Аллах и да приветствует!) видеть аурат другой женщины?

Заметив смущение гостьи, Мара хихикнула:
Ц Что отворачиваешь лицо свое? Ты Ц Марьям, я Ц Мара. Разве не едины мы су
дьбой? Но вера отцов моих не лжет. Стала ты на дорожку скверную. Ну да ладно
… Подожди. Не стану тебя мучить.
Послышался шорох. Мара накинула рубашку, но волос покрывать не стала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43