Хорошо, что я это заметил.
Я взял у него ремень и внимательно его осмотрел.
– Да ты ведь его отрезал! – вскричал я.
– Отрезал? – тихо переспросил он. – Зачем мне его отрезать?
Откровенно говоря, я не мог с точностью утверждать, отрезал он его или нет. Если он и сделал это, то тогда должен был бы взять на себя труд обработать обрезанные концы с помощью какого-нибудь инструмента, чтобы было похоже на обыкновенный разрыв. И все равно я склонялся к тому, что он обрезал ремень, а если так, то оправдывались мои самые мрачные предчувствия.
– Я полагаю, ты понимаешь, что без приводного ремня я далеко не уеду? – спросил я у него.
Он снова ухмыльнулся своим ужасным кривым ртом, обнажив гнилые зубы.
– Если вы сейчас поедете, – сказал он, – то вода закипит через три минуты.
– И что ты предлагаешь?
– Я достану вам другой приводной ремень.
– Вот как?
– Разумеется. Здесь есть телефон, и, если вы заплатите за разговор, я позвоню в Исмаилию. В Каир позвоню. Нет проблем.
– Нет проблем! – вскричал я, вылезая из машины. – А когда, по-твоему, скажи на милость, приводной ремень доставят в это Богом забытое место?
– Каждое утро часов около десяти здесь проезжает почтовый грузовик. Ремень будет у вас завтра.
Да у него на все вопросы есть ответы. Он даже не задумывается, прежде чем ответить.
Этот мерзавец, подумал я, уже, наверное, не раз отрезал приводные ремни.
За ним нужен глаз да глаз, решил я.
– В Исмаилии не найти приводного ремня к этой марке машины, – сказал я. – Его можно достать только в Каире. Я сам туда позвоню.
То, что здесь был телефон, немного успокоило меня. Телеграфные столбы тянулись по пустыне вдоль всей дороги, и я увидел, что от ближайшего столба к хибаре тянутся два провода.
– Я попрошу, чтобы из Каира немедленно прислали сюда кого-нибудь специально, – добавил я.
Араб посмотрел на дорогу в Каир, находящийся милях в двухстах.
– Кто это поедет шесть часов сюда, а потом шесть часов обратно из-за приводного ремня? – спросил он. – Почтой будет быстрее.
– Покажи, где тут телефон, – сказал я, направляясь к хибаре.
И тут пренеприятная мысль пронзила меня, и я остановился.
Да разве смогу я воспользоваться зараженным аппаратом этого человека? Мне придется прижать трубку к уху, и я почти наверняка коснусь ее ртом; что бы там ни говорили врачи о невозможности подхватить сифилис на расстоянии, я им не верю. Сифилитическая трубка – это сифилитическая трубка, и чтобы я близко к своим губам ее поднес? Да ни за что, покорнейше благодарю. Я и в хибару-то его не войду.
Я стоял под палящими лучами солнца и глядел на обезображенное болезнью лицо араба, а араб смотрел на меня как ни в чем не бывало.
– Так вам нужен телефон? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – Ты можешь прочитать по-английски?
– О да.
– Очень хорошо. Я напишу тебе фамилии моих торговых агентов и марку машины, а также мою фамилию. Меня там знают. Скажешь им, что от них требуется. И послушай... скажи, чтобы немедленно прислали специальную машину за мой счет. Я им хорошо заплачу. А если они на это не пойдут, скажи им, что они обязаны вовремя отправить в Исмаилию приводной ремень, чтобы не упустить почтовый грузовик. Понял?
– Нет проблем, – сказал араб.
Я написал все, что нужно, на клочке бумаги и вручил ему. Он направился к хибаре своей медленной сифилитической походкой и скрылся внутри. Я закрыл капот. Затем сел за руль, чтобы обдумать ситуацию.
Я налил еще виски и закурил. Но ведь должно быть на этой дороге какое-то движение. До наступления ночи наверняка кто-нибудь проедет мимо. Однако поможет ли мне это? Нет, не поможет – если только я не готов к тому, чтобы попросить подвезти меня, а багаж оставить на попечение араба. Готов ли я к такому? Этого я не знал. Пожалуй, да. Но если мне придется провести здесь ночь, то я запрусь в машине и постараюсь как можно дольше бодрствовать. Ни за что на свете не войду в хибару, в которой обитает этот тип. И к пище его не притронусь. У меня виски и вода, пол-арбуза и плитка шоколада. Этого достаточно.
А вот жара была совсем некстати. В машине термометр показывал по-прежнему что-то около 104 . На солнце было еще хуже. Я обильно потел. Боже мой, надо же застрять в таком месте! Да еще очутиться в такой компании!
Минут через пятнадцать араб вышел из хибары. Все то время, что он шел до машины, я не спускал с него глаз.
– Я позвонил в гараж в Каире, – сказал он, просунув голову в окно. – Приводной ремень доставят завтра на почтовом грузовике. Все в порядке.
– Ты попросил их, чтобы они прислали его немедленно?
– Они говорят, что это невозможно.
– Ты точно их об этом попросил?
Он склонил голову набок и ухмыльнулся своей хитрой презрительной ухмылкой. Я отвернулся, ожидая, что уж теперь-то он уйдет. Он, однако, продолжал стоять на месте.
– У нас есть дом для гостей, – сказал он. – Вы там сможете хорошо выспаться. Моя жена приготовит еду, но вам придется за это заплатить.
– Кто здесь есть еще, кроме тебя и твоей жены?
– Один человек, – ответил он, махнув рукой в направлении трех хижин по ту сторону дороги. Обернувшись, я увидел мужчину, стоявшего в дверном проеме средней хижины, – невысокого, плотного сложения мужчину в грязных штанах цвета хаки и такой же рубашке. Он стоял совершенно неподвижно, прячась в тени дома, и руки его висели по бокам. Он смотрел на меня.
– Кто это? – спросил я.
– Салех.
– Что он здесь делает?
– Мне помогает.
– Я буду спать в машине, – сказал я. – Твоей жене не нужно готовить еду. У меня своя есть.
Араб пожал плечами, повернулся и побрел назад к той хижине, где был телефон. Я остался в машине. Что мне еще было делать? Времени уже больше половины четвертого. Часа через три-четыре станет немного прохладнее. Тогда я смогу прогуляться и, быть может, поймать несколько скорпионов. А пока мне придется примириться со своим положением. Я протянул руку к заднему сиденью, где стоял ящик с книгами, и, не глядя, взял первый попавшийся том. В ящике находилось тридцать или сорок лучших в мире книг, все их можно перечитывать сотни раз, и с каждым разом они нравятся все больше. Мне было все равно, какая из них попадется под руку. Оказалось, я вытащил "Естественную историю Сельборна". Я открыл ее наугад...
"...Больше двадцати лет назад в нашей деревне жил один слабоумный юноша. Я хорошо его помню. Он с детства обнаруживал сильное влечение к пчелам; они служили ему пропитанием, развлечением, были его единственной страстью. А поскольку у таких людей редко бывает больше одного пристрастия, то и наш юноша направлял все свое усердие на это занятие. Зимой он почти все время спал под крышей отцовского дома, расположившись у открытого огня, погрузившись в состояние близкое к спячке. Он редко покидал уютный теплый уголок; но летом оживал, употребляя всю свою энергию на поиски добычи в полях и на залитых солнцем берегах. Поживой его становились медоносные пчелы, шмели, осы; укусов их он не страшился, хватая их nudis manibus, тотчас же обезоруживая и высасывая медовый желудок. Иногда он прятал их на груди, за воротом рубахи, иногда заточал в бутылки. Он был merops apiaster, или большой охотник до пчел, и представлял немалую опасность для людей, которые держали пчел, ибо тайком пробирался на их пасеки и, усевшись перед каким-нибудь ульем, принимался стучать по нему пальцами и таким образом ловил вылетавших насекомых. Бывали случаи, когда он опрокидывал ульи ради меда, который страстно любил. Если кто-то приправлял мед специями, он принимался ходить вокруг бочек и сосудов, выпрашивая глоток того, что называется пчелиным вином. Расхаживая по своим делам, он бормотал себе что-то под нос, издавая при этом звук, похожий на жужжание пчел..."
Я оторвался от книги и огляделся. Человек, неподвижно стоявший по ту сторону дороги, исчез. Тихо было – до жути. Полное безмолвие и дикость этого места производили глубоко тягостное впечатление. Я знал, что за мной наблюдают. Знал, что кто-то внимательно следит за каждым моим самым незначительным движением, за каждым глотком виски, который я делал, за каждой затяжкой. Я ненавижу насилие и никогда не ношу оружия, но сейчас оно бы мне не помешало. Какое-то время я размышлял над тем, не завести ли мне машину и не проехать ли хоть немного, пока не перегреется мотор. Но куда я смогу уехать? Не очень-то далеко при такой жаре и без приводного ремня. Может, одну милю, самое большое две...
Нет, это ни к черту не годится. Останусь-ка лучше на месте и почитаю.
Спустя, должно быть, час я увидел, как по дороге со стороны Иерусалима движется в моем направлении маленькая черная точка. Я отложил книгу, не отрывая глаз от точки. Она становилась все больше и больше. Двигалась она с огромной, просто с удивительной скоростью. Я вышел из "лагонды" и поспешил встать у обочины, чтобы вовремя дать знак водителю остановиться. Машина подъезжала все ближе и ближе и на расстоянии примерно в четверть мили начала замедлять ход. И тут я обратил внимание на форму радиатора. "Роллс-ройс"! Я поднял руку и так и застыл с вытянутой рукой, пока большой зеленый автомобиль, за рулем которого сидел мужчина, не съехал с дороги и не остановился возле моей "лагонды".
Я был вне себя от радости. Будь это "форд" или "моррис", я бы уже был доволен, но не радовался бы так сильно. То обстоятельство, что это "роллс-ройс", – а на его месте вполне мог бы быть и "бентли", и "изотта" или же еще одна «лагонда» – служило достаточной гарантией того, что мне будет оказана необходимая помощь, ибо – не знаю, известно вам это или нет, – людей, владеющих очень дорогими автомобилями, связывает могучее братство. Они автоматически уважают друг друга, а уважают они друг друга просто-напросто потому, что богатство уважает богатство. По сути дела, очень богатый человек никого так не уважает на всем белом свете, как другого очень богатого человека, и поэтому, куда бы ни лежал их путь, естественно, они всюду ищут друг друга, а при встрече используют многообразные опознавательные знаки. У женщин, пожалуй, наиболее распространено ношение массивных драгоценных камней, однако известное предпочтение отдается и дорогим автомобилям, чем пользуются представители обоего пола. Состоятельный человек – своего рода передвижная афиша, публичная декларация богатства, и, будучи таковой, служит удостоверением, дающим право на членство в этом изысканном неофициальном обществе – Союзе Очень Богатых Людей. Сам я уже давно состою его членом и весьма этому рад. Когда я встречаюсь с другим членом, как это должно было произойти сейчас, мною тотчас же овладевает чувство единения. Я проникаюсь к этому человеку уважением. Мы говорим на одном языке. Он один из нас. Поэтому я имел самые веские причины быть вне себя от радости.
Водитель "роллс-ройса" вышел из машины и приблизился ко мне. Это был темноволосый человечек небольшого роста с кожей оливкового цвета, одетый в безупречный белый льняной костюм. Вероятно, сириец, подумал я. А может, и грек. Несмотря на зной, он чувствовал себя великолепно.
– Добрый день, – сказал он. – У вас неприятности?
Я поприветствовал его и затем во всех подробностях рассказал, что произошло.
– Мой дорогой, – произнес он на превосходном английском, – дорогой мой, как это ужасно. Вам очень не повезло. Застрять в таком месте!
– Увы!
– И вы говорите, что новый приводной ремень для вас точно заказан?
– Да, – ответил я, – если можно положиться на хозяина этого заведения.
Тут к нам подковылял араб, который вышел из своей хижины, еще когда "роллс-ройс" только собирался остановиться, и незнакомец принялся быстро расспрашивать его по-арабски относительно предпринятых им на мой счет шагов. Мне показалось, они хорошо знакомы, и было ясно, что араб испытывал большое почтение к новоприбывшему. Он буквально расстилался перед ним.
– Что ж, похоже, все в порядке, – произнес наконец незнакомец, обернувшись ко мне. – Но совершенно очевидно, что до утра вам отсюда не выбраться. Куда вы держите путь?
– В Иерусалим, – ответил я. – Но меня не очень-то радует, что ночь придется провести в этом проклятом месте.
– Я вас понимаю, мой дорогой. Это было бы весьма неудобно.
Он улыбнулся мне, обнажив великолепные белые зубы. Потом достал портсигар и предложил сигарету. Портсигар был золотой, инкрустированный по диагонали тонкой линией зеленого нефрита. Замечательная вещица. Я взял сигарету. Он дал мне прикурить, потом прикурил сам.
Незнакомец глубоко затянулся. Затем запрокинул голову и выпустил дым в сторону солнца.
– Да нас солнечный удар хватит, если мы будем здесь стоять, – сказал он. – Вы позволите мне предложить вам кое-что?
– Разумеется.
– Очень надеюсь, что вы не сочтете мое предложение бесцеремонным, поскольку оно исходит от совершенно незнакомого вам человека...
– Прошу вас...
– Здесь вам никак нельзя оставаться, поэтому я предлагаю вам переночевать в моем доме, но для этого нам нужно немного вернуться.
Ну вот, что я говорил! "Роллс-ройс" улыбался "лагонде", как никогда бы не улыбнулся "форду" или "моррису"!
– Вы имеете в виду Исмаилию? – спросил я.
– Нет-нет, – рассмеявшись, ответил он. – Я живу тут неподалеку, вон там.
Он махнул рукой в ту сторону, откуда приехал.
– Но ведь вы ехали в Исмаилию? Мне бы не хотелось, чтоб вы из-за меня меняли свои планы.
– Вовсе не в Исмаилию, – сказал он. – Я приехал сюда за корреспонденцией. Мой дом – возможно, это удивит вас – находится совсем недалеко отсюда. Видите вон ту гору? Это Магхара. Я живу как раз за ней.
Я посмотрел на гору. Она находилась милях в десяти к северу – желтая скалистая глыба, тысячи, наверное, две футов высотой.
– Не хотите ли вы сказать, что у вас действительно дом в этом... безлюдье? – удивился я.
– Вы мне не верите? – улыбаясь, спросил он.
– Разумеется, я вам верю, – ответил я. – Меня, впрочем, ничто не удивляет. Кроме, пожалуй, того, – и я улыбнулся ему в ответ, – кроме того, что здесь, посреди пустыни, можно повстречать незнакомого человека, который будет обращаться с тобой как с братом. Я чрезвычайно тронут вашим предложением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104