– Ну вот! – воскликнула она. – Я так и знала!
– Что ты знала?
– Я знала, что должно произойти что-то ужасное.
– Ерунда. Ничего тут плохого нет. А вот еще, Мейбл. "Стилл и Бэрдетт обнаружили, что самец крысы, который до тех пор не способен был к оплодотворению, получая ежедневную ничтожную дозу маточного желе, много раз потом становился отцом".
– Алберт, – воскликнула она, – это вещество слишком сильное, чтобы давать его ребенку! Мне это совсем не нравится.
– Чепуха, Мейбл.
– Тогда скажи мне, почему они испытывают желе только на крысах? Почему ни один известный ученый сам его не попробовал? Они слишком умные, вот почему. Ты думаешь, доктор Бэнтинг рискнул бы своим драгоценным здоровьем? Ну уж нет, только не он.
– Желе давали и людям, Мейбл. Здесь есть об этом целая статья. Послушай...
Он перевернул страницу и снова начал читать: – "В Мексике, в 1953 году группа квалифицированных врачей начала прописывать мизерные дозы маточного желе больным с такими заболеваниями, как церебральный неврит, артрит, диабет, самоотравление организма табаком, импотенция, астма, круп и подагра... Существует множество свидетельств... У одного известного биржевого маклера из Мехико развился особенно трудный случай псориаза. Человек сделался физически неприятен. Клиенты стали избегать его. Стало страдать его дело. В отчаянии он обратился к маточному желе – по одной капле с каждым приемом пищи, и, оп-ля-ля! – через две недели он вылечился. Официант кафе "Хена", также из Мехико, сообщил, что его отец после принятия мизерных доз этого чудесного вещества в виде капсул в возрасте девяноста лет зачал здорового мальчика. Некоему антрепренеру из Акапулько, занимающемуся боем быков, попалось вялое на вид животное. Он ввел ему один грамм маточного желе (это чрезмерная доза) незадолго до того, как того вывели на арену. Бык стал таким проворным и свирепым, что быстро справился с двумя пикадорами, тремя лошадьми, одним матодором и наконец..."
– Слышишь? – произнесла миссис Тейлор, перебивая его. – Кажется, ребенок плачет.
Алберт оторвался от чтения. Из спальни наверху и правда доносился громкий плач.
– Должно быть, она проголодалась, – сказал он.
Мейбл посмотрела на часы.
– Боже мой! – вскричала она, вскакивая, – Мы же пропустили время. Быстро приготовь смесь, Алберт, а я принесу девочку сюда. Однако поторопись! Не хочу, чтобы она ждала.
Спустя полминуты миссис Тейлор вернулась с кричащим ребенком на руках. Она нервно суетилась, не успев привыкнуть к безостановочным воплям здорового ребенка, когда тот хочет есть.
– Быстрее же, Алберт, – кричала она, усаживаясь в кресло и устраивая ребенка на коленях. – Прошу тебя, быстрее!
Алберт вернулся из кухни и протянул ей бутылку с теплым молоком.
– Все в порядке, – сказал он. – Можешь не пробовать.
Она приподняла голову ребенка и вставила соску в широко раскрытый кричащий рот. Ребенок принялся сосать. Плач прекратился. Миссис Тейлор вздохнула с облегчением.
– О Алберт, ну разве она не прелесть?
– Да она у нас лучше всех, Мейбл, и все благодаря маточному желе.
– Послушай, дорогой, я больше ни слова не хочу слышать об этом гадком веществе. Оно меня пугает до смерти.
– Ты очень ошибаешься, – сказал он.
– Посмотрим.
Ребенок продолжал жадно сосать.
– Я так надеюсь, что она опять все до конца выпьет, Алберт.
– Я уверен в этом, – сказал он.
И через несколько минут молоко было допито до конца.
– Вот и умница! – воскликнула миссис Тейлор и осторожненько потянула соску. Ребенок это почувствовал и стал сосать энергичнее, пытаясь удержать бутылку. Женщина легонько дернула, и соска выскочила изо рта девочки.
– Уа! Уа! Уа! Уа! Уа! – закричал ребенок.
– Опять она за свое, – сказала миссис Тейлор.
Прижав девочку к плечу, она стала похлопывать ее по спине. Ребенок дважды срыгнул.
– Ну вот, моя дорогая, теперь тебе будет хорошо.
На несколько секунд плач прекратился. Потом возобновился опять.
– Пусть она срыгнет еще раз, – сказал Алберт. – Она слишком быстро пила.
Мейбл снова подняла девочку на плечо и стала поглаживать по спине. Потом положила ее себе на колени лицом вниз. Затем посадила себе на одно колено. Но девочка больше не срыгивала, и плач с каждой минутой становился все громче и настойчивее.
– Это полезно для легких, – сказал Алберт Тейлор, усмехаясь. – Так они тренируют свои легкие, Мейбл, ты ведь знаешь?
– Ну, полно, не плачь, – приговаривала жена, покрывая лицо девочки поцелуями.
В течение пяти минут крик ни на мгновение не прекращался.
– Перемени ей пеленки, – сказал Алберт. – Они мокрые...
Он принес из кухни чистые пеленки. Миссис Тейлор сняла с девочки то, что на ней было, и надела все чистое.
Однако ничего не изменилось.
– Уа! Уа! Уа! Уа! Уа! – вопила девочка.
– Ты ее случайно булавкой не уколола, Мейбл?
– Ты в своем уме? – рассердилась та, прощупав на всякий случай пеленку.
Родители сидели друг против друга в креслах, нервно улыбаясь. Они глядели на ребенка, лежавшего у матери на коленях, и ждали, когда тот утомится и перестанет кричать.
– Знаешь, что? – наконец произнес Алберт Тейлор.
– Что?
– Честное слово, она не наелась. Клянусь, еще хочет глоток. Может, я принесу ей добавку?
– Думаю, нам не следует этого делать, Алберт.
– Да ей же лучше станет, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Пойду и подогрею еще немного.
Он отправился на кухню, и когда спустя несколько минут вернулся, в его руке была полная бутылка молока.
– Я приготовил двойную порцию, – объявил он. – Восемь унций. На всякий случай.
– Алберт! Ты с ума сошел? Ты что, не знаешь, что перекармливать так же плохо, как недокармливать?
– А ты не давай ей все, Мейбл. В любую минуту можешь остановиться. Начинай, – сказал он, встав рядом. – Пусть девочка поест еще чуть-чуть.
Миссис Тейлор провела кончиком соски по верхней губе ребенка. Маленький ротик точно капканом захватил резиновый сосок, – и в комнате наступила тишина. Тельце ребенка расслабилось, и как только девочка принялась пить, выражение полнейшего счастья появилось на ее лице.
– Ну вот, Мейбл! Что я тебе говорил?
Жена молчала.
– Она голодная, вот и все. Посмотри, как сосет.
Миссис Тейлор следила за уровнем молока в бутылке. Оно быстро уменьшалось, и скоро исчезли три или четыре унции из восьми.
– Все, – проговорила она. – Теперь хватит.
– Отрывать соску нельзя, Мейбл.
– Нет, дорогой, я должна...
– Да не волнуйся ты и дай ей поесть как следует.
– Но Алберт...
– Она проголодалась, разве ты не видишь? Давай, красавица, – сказал он. – Допивай все без остатка.
– Мне это не нравится, Алберт, – сказала его жена, но не отняла бутылку.
– Она наверстывает упущенное, Мейбл...
Через пять минут бутылка была пуста. Миссис Тейлор медленно отняла соску, и на этот раз ребенок не возражал и не издал ни единого звука. Дочь мирно лежала у матери на коленях, глаза ее довольно светились, ротик был приоткрыт, губы перепачканы молоком.
– Целых двенадцать унций, Мейбл! – сказал Алберт Тейлор. – В три раза больше обычного! Разве не удивительно?
Женщина смотрела на ребенка. Губы ее сжались, на лице медленно появлялось прежнее выражение обеспокоенности.
– Да что с тобой? – спросил Алберт. – Что ты так волнуешься? Было бы смешно, если бы для того, чтобы поправиться, ей хватило каких-то жалких четырех унций.
– Иди сюда, Алберт, – сказала жена.
– Что?
– Я сказала, иди сюда.
Он подошел к ней.
– Посмотри внимательно и скажи, не замечаешь ли ты чего-нибудь.
Он внимательно посмотрел на ребенка.
– Похоже, она стала больше, Мейбл, если ты это имеешь в виду. Больше и полнее.
– Подержи-ка ее, – потребовала жена. – На же, возьми.
Он наклонился и поднял ребенка с колен матери.
– Боже мой! – воскликнул он. – Да она весит целую тонну!
– Вот именно.
– Разве это не замечательно! – сияя от удовольствия, воскликнул он. – Значит, она совсем поправилась!
– Вот это-то меня и пугает, Алберт. Слишком уж быстро.
– Ерунда.
– Это все твое мерзкое маточное желе, – сказала Мейбл. – Ненавижу его.
– Ничего в нем нет мерзкого, – с возмущением проговорил муж.
– Не будь же глупцом, Алберт! Ты думаешь, нормально, когда ребенок прибавляет в весе так стремительно?
– Тебе ничем не угодить! – вскричал он. – Тебя до смерти пугает, когда она худеет, а теперь ты перепугалась, потому что она прибавляет в весе! Да что с тобой, Мейбл?
Жена поднялась с кресла с ребенком на руках и направилась к двери.
– Могу сказать только одно, – бросила она, – хорошо еще, что я здесь и слежу за тем, чтобы ты ей больше его не давал, вот что я тебе скажу.
Она вышла. Алберт смотрел жене вслед. Она пересекла холл и стала подниматься по лестнице. На третьей или четвертой ступеньке она неожиданно остановилась и несколько секунд стояла совершенно неподвижно, точно вспомнив что-то. Потом повернулась, довольно быстро сошла вниз и возвратилась в комнату.
– Алберт, – сказала Мейбл.
– Да?
– Я полагаю, в последней бутылке не было маточного желе?
– Не понимаю, почему ты должна так полагать.
– Алберт!
– В чем дело? – спросил он тихо и невинно.
– Да как ты посмел! – вскричала она.
На бородатом лице Алберта Тейлора появилось выражение боли и озадаченности.
– По-моему, ты должна была радоваться, что ей досталась еще одна большая порция желе, – сказал он. – Честное слово. А эта порция действительно большая, Мейбл, можешь мне поверить.
Стоя в дверях, мать прижимала к себе спящего ребенка и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Она вся напряглась от ярости, лицо ее было бледнее, чем обычно, губы еще крепче сжались.
– Запомни мои слова, – говорил Алберт, – у тебя скоро будет едок, который возьмет первый приз в стране на любом конкурсе младенцев. Почему бы нам не взвесить ее сейчас же и не узнать, сколько она уже весит? Принести весы, Мейбл?
Мейбл подошла к столу, стоявшему посреди комнаты, положила на него ребенка и стала раздевать его.
– Да! – резко ответила она. – Неси весы!
В сторону полетели халатик и ночная рубашка. Потом она сняла с девочки пеленки, отбросила их прочь, и теперь девочка лежала голой.
– Ты только посмотри на нее, Мейбл! – воскликнул муж. – Это же чудесно! Она круглая, точно щенок!
И действительно, ребенок поразительно прибавил в весе. Худая, впалая грудь с торчащими ребрами стала полной и круглой, как бочка, а животик выдавался вперед. Странно, впрочем, но руки и ноги не увеличились в размерах в той же пропорции. Оставаясь по-прежнему короткими и костлявыми, они, точно палки, выступали из толстого тела.
– Смотри! – сказал Алберт. – У нее на животе даже волосики появились, чтобы было теплее!
Он протянул руку и уже собрался было провести кончиками пальцев по шелковистым желтовато-коричневым волоскам на животе ребенка.
– Не смей до нее дотрагиваться! – вскричала жена.
Она повернулась к нему лицом и сделалась похожей на воинственно настроенную птицу. Шея у нее вытянулась, будто она собралась налететь на него и выклевать ему глаза.
– Погоди-ка минутку, – сказал Алберт, отступая.
– Ты сошел с ума! – кричала жена.
– Погоди-ка одну только минутку, Мейбл, прошу тебя. Если ты все еще думаешь, что это вещество опасно... Ты ведь так думаешь, правда? Ну, хорошо. Теперь слушай внимательно. Я докажу тебе раз и навсегда, Мейбл, что маточное желе абсолютно безвредно для человека, даже в больших дозах. Например, почему, по-твоему, мы собрали только половину обычного количества меда прошлым летом? Скажи мне.
Отступая, он остановился от нее в трех-четырех шагах, где, похоже, чувствовал себя в безопасности.
– А собрали мы только половину обычного количества меда прошлым летом потому, – медленно произнес он, понизив голос, – что сотню ульев я перевел на производство маточного желе.
– Что?
– Вот-вот, – прошептал он. – Я так и знал, что тебя это удивит. И с тех пор я только этим и занимался прямо у тебя под носом.
Его маленькие глазки заблестели, а в уголках рта показалась лукавая улыбка.
– И почему я так поступал, ты ни за что не догадаешься, – сказал он. – Я боялся до сих пор говорить тебе, потому что думал, что... как бы сказать... это смутит тебя, что ли.
Он умолк. Стиснув пальцы на уровне груди, он потирал одну ладонь о другую.
– Помнишь статью из журнала, которую я читал? Насчет крысы? Там было написано: "Стилл и Бэрдетт обнаружили, что самец крысы, который до тех пор не способен был к оплодотворению..." – Он замялся в нерешительности, расплываясь в улыбке, обнажившей зубы. – Понимаешь, о чем я, Мейбл?
Она стояла не шелохнувшись, глядя ему прямо в лицо.
– Только я прочитал первое предложение, Мейбл, как выскочил из кресла и сказал самому себе: если это действует на какую-то паршивую крысу, то почему это не может подействовать на Алберта Тейлора?
Он снова умолк. Вытянув шею и повернувшись к ней, он ждал, что скажет жена. Но она ничего не сказала.
– И вот еще что, – продолжал он. – Я стал чувствовать себя чудесно, Мейбл, совершенно иначе, чем прежде, причем настолько, что продолжал принимать желе даже после того, как ты объявила радостное известие. В последний год я поглощал его ведрами.
Ее глаза, в которых застыла тревога, внимательно скользнули по его лицу и шее. На его шее вообще не было видно кожи, даже под ушами. Вся она, вплоть до воротника рубашки, покрылась короткими шелковистыми волосиками желтовато-черного цвета.
– Имей в виду, – сказал он, отворачиваясь от жены и с любовью глядя на ребенка, – на младенце все гораздо лучше скажется, чем на взрослом человеке вроде меня. Только посмотри на дочь, и ты сама в этом убедишься. Разве ты не согласна?
Мать медленно перевела взгляд на ребенка. Девочка была в коме; она лежала голая на столе, толстая и белая, точно гигантская детка пчелы, которая приближается к финалу своей личиночной жизни и вот-вот явится в мир с оформившейся мандибулой и крылышками.
– Быстрее закутывай ее, Мейбл, – сказал Алберт. – Наша маленькая маточка не должна простудиться.
Джордж-горемыка
Ни в коей мере не желая бахвалиться, все же скажу, что имею право считать себя во многих отношениях человеком вполне развитым и сложившимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104