– Ну и ну, да что это я несу? Я так говорю, будто это моя вещь. Прошу прощения.
– Вы хотите сказать, что желали бы купить его, – сказал Рамминс.
– Хм... – мистер Боггис оглянулся на комод и нахмурился. – Не уверен. Можно, конечно... но опять же... если подумать... нет-нет... думаю, с ним хлопот не оберешься. Не стоит он того. Оставлю его, пожалуй.
– И сколько вы хотели бы предложить? – спросил Рамминс.
– Видите ли, вещь-то не подлинная. Обыкновенная подделка.
– А вот я так не думаю, – возразил Рамминс. – Он здесь уже больше двадцати лет, а до этого стоял в замке. Я сам его купил на аукционе, когда умер старый сквайр. Так что не рассказывайте мне, будто эта штука новая.
– Она вовсе не новая, но ей точно не больше лет шестидесяти.
– Больше, – возразил Рамминс. – Берт, где бумажка, которую ты как-то нашел в ящике? Этот старый счет?
Юноша отсутствующим взглядом посмотрел на отца. Мистер Боггис открыл было рот, потом быстренько закрыл его, так и не произнеся ни слова. Он буквально трясся от волнения и, чтобы успокоиться, подошел к окну и уставился на пухлую коричневую курицу, клевавшую во дворе рассыпанные зерна.
– Да, в глубине вон того ящика лежала, под силками для кроликов, – говорил Рамминс. – Достань-ка ее и покажи священнику.
Когда Берт подошел к комоду, мистер Боггис снова обернулся. Не смотреть он не мог. Он видел, как юноша вытащил средний ящик, и еще обратил внимание на то, как легко ящик выдвигается. Он видел, как рука Берта скрывается внутри ящика и роется среди проводов и веревок.
– Эта, что ли?
Берт извлек пожелтевшую сложенную бумажку и отнес ее отцу, который развернул ее и приблизил к лицу.
– Не будете же вы говорить, что это не старинный почерк, – сказал Рамминс и протянул бумажку мистеру Боггису, чья рука, когда он брал ее, неудержимо тряслась.
Бумажка была ломкая и слегка хрустела у него между пальцами. Наклонными буквами, каллиграфическим почерком было написано следующее:
"Эдвард Монтегю, эск.,
Томасу Чиппендейлу.
Большой комод красного дерева чрезвычайно тонкой работы, с очень богатой резьбой, на желобчатых ножках, с двумя весьма аккуратно исп. длинными ящиками в средней части и двумя такими же по бокам, с богато отд. медными ручками и орнаментом, все вместе полностью закончено и выполнено в изящном вкусе... 87 фунтов".
Мистер Боггис всеми силами старался сохранить спокойствие и побороть волнение, которое распирало его изнутри и вызывало головокружение. Боже мой, в это трудно поверить! Со счетом цена его еще повышается. Сколько же он теперь будет стоить? Двенадцать тысяч фунтов? Четырнадцать? Может, пятнадцать или двадцать? Кто знает?
Ну и дела! Он с презрением бросил бумажку на стол и тихо произнес:
– То, что я вам и говорил, подделка викторианской эпохи. Это обыкновенный счет – тот, кто изготовил эту штуку, выдал ее за старинную вещь и отдал своему клиенту. Таких счетов я много видел. Обратите внимание, что он не пишет, что сам сделал эту вещь. Тут бы сразу все раскрылось.
– Говорите что хотите, – заявил Рамминс, – но бумажка старинная.
– Разумеется, мой дорогой друг. Вещь викторианской эпохи, конца ее. Примерно 1890 год. Шестьдесят-семьдесят лет назад. Я таких сотни видел. То было время, когда массы столяров-краснодеревцев только тем и занимались, что подделывали красивую мебель предыдущего столетия.
– Послушайте, святой отец, – сказал Рамминс, тыча в него толстым грязным пальцем, – я уж не буду говорить о том, что вы ничего не смыслите в мебели, но скажу вам вот что. Откуда у вас такая уверенность, что это подделка, когда вы даже не видели, как он выглядит под краской?
– Подите-ка сюда, – сказал мистер Боггис. – Подите сюда, и я покажу вам кое-что. – Он встал рядом с комодом и подождал, пока они подойдут. – Нож есть у кого-нибудь?
Клод достал карманный ножик с ручкой из рога, мистер Боггис взял его и вынул самое маленькое лезвие. Затем, действуя с видимой небрежностью, но на самом деле чрезвычайно аккуратно, принялся отколупывать белую краску на крошечном участке верхней части комода. Краска легко отслаивалась от старого твердого покрытия. Очистив примерно три квадратных дюйма, он отступил и сказал:
– Взгляните-ка!
Это было прекрасно. Теплое пятнышко красного дерева, сияющее, как топаз, подлинным цветом двухсотлетней давности, сочным и насыщенным.
– Ну и что тут не так? – спросил Рамминс.
– Да он же обработан! Сразу видно!
– И откуда это видно, мистер? Ну-ка, расскажите нам.
– Должен признаться, объяснить это довольно трудно. Тут все дело в опыте. Мой опыт подсказывает мне, что дерево, вне всякого сомнения, обработано известью. Ее используют для того, чтобы придать красному дереву темный цвет, свидетельствующий о приличном возрасте. Для дуба используется поташ, а для ореха – азотная кислота, для красного же дерева – всегда известь.
Трое мужчин придвинулись поближе, чтобы поглядеть на очищенное дерево. Похоже, в них пробудилось что-то вроде интереса. Всегда любопытно узнать о новом виде мошенничества или обмана.
– Посмотрите внимательнее на структуру дерева. Видите характерный оранжевый оттенок темно-красного и коричневого цвета. Это признак извести.
Они потянулись носами к дереву – первым Рамминс, за ним Клод, а потом Берт.
– И потом, эта патина, – продолжал мистер Боггис.
– Чего?
Он объяснил им значение этого слова применительно к мебели.
– Мои дорогие друзья, да вы представить себе не можете, на что готовы негодяи, лишь бы только сымитировать великолепный вид настоящей патины, с насыщенным цветом бронзы. Это страшно, просто страшно, и мне больно говорить об этом!
Он презрительно выпаливал слова и корчил кислую физиономию, изображая крайнее отвращение. Мужчины молчали, ожидая новых откровений.
– На какие только ухищрения не пускаются смертные, чтобы ввести в заблуждение невинных! – кричал мистер Боггис. – Все это в высшей степени отвратительно! Знаете, что они здесь сделали, мои друзья? Я-то отлично понимаю. Я вижу, как они это делали. Долго протирали дерево льняным маслом, покрывали его щелочной политурой с добавлением коварного красителя, чистили пемзой и маслом, натирали воском вместе с грязью и пылью и, наконец, подвергали тепловой обработке, чтобы полировка потрескалась и стала похожа на покрытие двухсотлетней давности! Не могу без горечи даже думать о таком бесстыдстве!
Трое мужчин продолжали глазеть на небольшой участок темного дерева.
– Дотроньтесь до него! – приказал мистер Боггис – Приложите к нему свои пальцы! Ну и как, теплое оно или холодное на ощупь?
– Да вроде холодное, – сказал Рамминс.
– Именно, мой друг! А дело-то все в том, что липовая патина всегда на ощупь холодная. Настоящая патина на ощупь удивительно теплая.
– Эта на ощупь нормальная, – сказал Рамминс, намереваясь поспорить.
– Нет, сэр, она холодная. Но, конечно же, нужно иметь опытный и чувствительный кончик пальца, чтобы вынести положительное суждение. Трудно ожидать, чтобы вы были способны судить об этом, как трудно ожидать, что я могу судить о качестве вашего ячменя. Все в жизни, мой дорогой сэр, достигается опытом.
Трое мужчин неотрывно глядели на чудаковатого круглолицего священника, но теперь уже не так подозрительно, потому что кое-что о своем предмете он все-таки знал. Однако доверять ему они пока не собирались.
Мистер Боггис наклонился и указал на металлическую ручку комода.
– Вот где еще мошенники приложили руку, – сказал он. – У старой бронзы обыкновенно есть и цвет, и отличительные особенности. Хоть это-то вам известно?
Они глядели на него во все глаза, ожидая дальнейших откровений.
– Но вся беда в том, что есть мастера необычайно ловко подделывать цвет. По сути дела, почти невозможно отличить настоящий, подлинный цвет от фальшивого. И мне не стыдно признаться, что часто это и меня ставит в тупик. Потому нет никакого смысла соскабливать краску с ручек. Вряд ли это нам что-нибудь даст.
– Как это можно делать так, чтобы новая медь казалась старой? – спросил Клод. – Медь ведь не ржавеет.
– Вы совершенно правы, мой друг. Но у этих негодяев есть свои способы, которые они хранят в тайне.
– Какие например? – спросил Клод.
Сведения такого рода он не мог пропустить мимо ушей. Никогда не знаешь, вдруг что-то и пригодится.
– Нужно, например, сделать вот что, – сказал Боггис, – поместить ручки вечером в ящик со стружками красного дерева, пропитанными аммиачной солью. Аммиачная соль делает металл зеленым, но, если зелень соскоблить, под ней можно обнаружить приятный, мягкий, теплый оттенок серебристого цвета, тот самый оттенок, который характерен для старой бронзы. Это такое бесстыдство! Впрочем, с железом и не такие штуки вытворяют.
– А что они делают с железом? – со все возрастающим интересом спросил Клод.
– С железом проще, – ответил мистер Боггис. – Железные замки, пластины и петли просто погружают в обыкновенную соль, и те в два счета полностью покрываются ржавчиной и щербинками.
– Хорошо, – заметил Рамминс. – Значит, вы признаетесь, что насчет ручек ничего сказать не можете. По-вашему, им может быть много сотен лет. Так?
– Ага! – едва слышно произнес мистер Боггис, устремив на Рамминса свои выпуклые карие глаза. – Вот тут-то вы и не правы. Смотрите-ка.
Он достал из кармана пиджака отвертку. Одновременно, хотя никто этого и не заметил, извлек маленький медный шуруп и зажал в ладони. Потом выбрал один из шурупов в комоде – каждая ручка крепилась на четырех – и начал бережно соскабливать следы белой краски с ручки. Соскоблив краску, он принялся медленно вывинчивать ручку.
– Если это настоящий старинный медный шуруп восемнадцатого века, – говорил он, – то винтовая линия будет чуточку неровной, и вы легко сможете убедиться, что она прорезана с помощью напильника. Но если это сделано в более поздние времена, викторианские или еще позднее, тогда, понятно, и шуруп относится к тому же времени. Это будет вещь машинной работы, массового производства. Что ж, сейчас увидим.
Для мистера Боггиса не составило труда, прикрыв рукой старый шуруп, заменить его спрятанным в ладони. Несложный трюк особенно хорошо ему удавался и в продолжение многих лет приносил успех. Карманы его священнического одеяния были всегда набиты дешевыми шурупами различных размеров.
– Ну вот, – сказал он, протягивая новенький шуруп Рамминсу. – Взгляните-ка. Смотрите, какая ровная винтовая линия. Видите? Еще бы не видеть! Обыкновенный шуруп, да вы и сами можете сегодня купить такой же по дешевке в любой скобяной лавке.
Шуруп пошел по рукам. Каждый внимательно рассматривал его. На сей раз даже Рамминс был удивлен.
Мистер Богтис положил в карман отвертку вместе с шурупом ручной работы, после чего повернулся и медленно прошествовал мимо троих мужчин к двери.
– Мои дорогие друзья, – сказал он, остановившись перед входом на кухню, – я так вам благодарен, что вы позволили мне заглянуть в ваш дом, вы так добры. Надеюсь, я вам не показался занудой.
Рамминс оторвался от разглядывания шурупа.
– Вы нам так и не сказали, сколько собирались предложить, – заметил он.
– Ах да! – произнес мистер Боггис– Совершенно верно. Что ж, если быть до конца откровенным, то с ним столько хлопот. Думаю, оставлю его.
– И все же, сколько бы вы за него дали?
– То есть, вы хотите сказать, что и правда желаете расстаться с ним?
– Я не говорил, что хочу расстаться с ним. Я спросил – сколько?
Мистер Боггис перевел взгляд на комод, склонил голову в одну сторону, потом в другую, нахмурился, вытянул губы, пожал плечами и презрительно махнул рукой, будто хотел сказать, что и говорить-то тут не о чем.
– Ну, скажем... десять фунтов. Думаю, это справедливо.
– Десять фунтов! – вскричал Рамминс. – Не смешите меня, святой отец, прошу вас!
– Даже если его на дрова брать, он дороже стоит! – с отвращением произнес Клод.
– Да вы посмотрите на этот счет! – продолжал Рамминс, с такой силой тыча в ценный документ своим грязным указательным пальцем, что мистер Боггис встревожился. – Здесь же точно написано, сколько он стоит! Восемьдесят семь фунтов! Это когда он еще новым был. А теперь он старинный и стоит вдвое дороже!
– Простите меня, сэр, это не совсем так. Это ведь второсортная подделка. Но вот что я вам скажу, мой друг. Человек я довольно отчаянный и справиться с собой не могу. Предлагаю вам целых пятнадцать фунтов. Как?
– Пятьдесят, – сказал Рамминс.
Мистер Боггис ощутил в ногах, вплоть до самых ступней, приятное покалывание. Комод его. Сомнений никаких нет. Но привычка покупать дешево, настолько дешево, насколько это в пределах человеческих сил, была в нем слишком сильна, чтобы сдаваться так легко.
– Мой дорогой, – мягко прошептал он. – Мне нужны только ножки. Возможно, потом я и найду какое-нибудь применение для ящиков, но все остальное, сам каркас, как верно заметил ваш друг, это просто дрова.
– Тогда тридцать пять, – сказал Рамминс.
– Не могу, сэр, не могу. Он того не стоит. Да и не к лицу мне торговаться. Нехорошо это. Сделаю вам окончательное предложение, после чего ухожу. Двадцать фунтов.
– Согласен, – отрывисто бросил Рамминс. – Он ваш.
– Ну вот, – сказал мистер Боггис, стиснув руки. – И зачем он мне? Не нужно мне было все это затевать.
– Теперь уже нельзя отступать, святой отец. Сделка состоялась.
– Да-да, знаю.
– Как вы его заберете?
– Дайте-ка подумать. Если я заеду на машине во двор, может, джентльмены не сочтут за труд погрузить его?
– В машину? Эта штука в машину ни за что не влезет! Тут грузовик нужен!
– Совсем не обязательно. Однако посмотрим. Моя машина стоит на дороге. Я мигом вернусь. Как-нибудь управимся, уверен...
Мистер Боггис прошел через двор и, выйдя за ворота, направился по длинной колее через поле к дороге. Он поймал себя на том, что безудержно хихикает, а внутри у него, казалось, от желудка поднимаются сотни крошечных пузырьков и весело лопаются в голове, точно содовая. Лютики в поле, сверкая на солнце, неожиданно стали превращаться в золотые монеты. Земля была просто усеяна ими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104