И вот в этот солнечный апрельский день настал наконец черед Джеки бежать вместо нее. Клод сказал, что больше другую собаку мы ставить не будем, а то она надоест мистеру Физи, и он вообще снимет ее с бегов – так медленно она двигалась. Клод сказал, что с психологической точки зрения сейчас самое время выпускать Джеки, и Джеки будет первой где-то корпусов на двадцать – тридцать.
Джеки была еще щенком, когда Клод начал дрессировать ее, а теперь собаке было всего лишь пятнадцать месяцев, но бегала она уже быстро. В бегах она еще не участвовала, но мы знали, что она умеет бегать, потому что засекали время, когда она начинала бежать от маленькой частной школы в Аксбридже, куда Клод увозил ее каждое воскресенье начиная с семимесячного возраста – за исключением того дня, когда ей делали прививку. Клод говорил, что она, может, и не так быстро бежит, чтобы быть у мистера Физи первой, но с той репутацией, которую она завоевала среди самых последних, вместе со слабаками, она будет из кожи вон лезть, чтобы продемонстрировать свои возможности и выиграть во что бы то ни стало, как говорил Клод, корпусов десять – пятнадцать.
Тем утром мне оставалось сделать лишь одно – сходить в банк в деревне и взять пятьдесят фунтов для себя и пятьдесят для Клода как задаток к его жалованью, а в двенадцать часов закрыть станцию и повесить табличку на одной из бензоколонок – "Сегодня не работаем". Клоду же предстояло запереть другую собаку в сарае за станцией, посадить Джеки в грузовик, после чего мы должны отправиться в путь. Не могу сказать, что я был так же взбудоражен, как Клод, но опять же, мне не нужно было покупать дом или жениться, поэтому результат предстоящего состязания меня не очень-то и волновал. Да и не в конуре с гончими я прожил жизнь в отличие от Клода, который целыми днями ни о чем другом и не думал, хотя по вечерам, может, и вспоминал Клэрис. Лично у меня была хорошая работа – как владелец автозаправочной станции я был по горло занят, хотя и интересовался подержанными машинами, но раз уж Клоду приспичило заниматься с собаками, я не против, особенно когда назревало такое событие, а если бы задуманное еще и осуществилось! Вообще, не могу не признаться, что всякий раз, когда я думал о деньгах, которыми мы рисковали и которые предполагали выиграть, внутри у меня начинало что-то шевелиться.
Собаки между тем позавтракали, и Клод вывел их на небольшую прогулку по полю, а я оделся и приготовил яичницу. Потом я сходил в банк и взял деньги (все купюры по одному фунту), а остаток утра пролетел довольно быстро за обслуживанием клиентов.
Ровно в двенадцать я закрыл станцию и повесил табличку на бензоколонке. Появился Клод. Одной рукой он вел на поводке Джеки, а в другой держал большой красновато-коричневый картонный чемодан.
– А это еще зачем?
– Для денег, – ответил Клод. – Ты ведь сам говорил, что в карманах две тысячи фунтов не унесешь.
Был чудесный весенний день. Почки так и лопались на живых изгородях, и солнечные лучи проникали сквозь молодые бледно-зеленые листочки большого бука, стоявшего на той стороне дороги. Джеки выглядела замечательно. На задних лапах выступали две большие твердые мышцы, каждая размером с дыню. Шерсть отливала, как бархат. Пока Клод укладывал в грузовик чемодан, собака прыгала на задних лапах, демонстрируя, в какой она отличной форме. Потом посмотрела на меня и ухмыльнулась, будто понимала, что отправляется на бега, чтобы выиграть две тысячи фунтов и окружить себя славой. Такой роскошной ухмылки, как у этой Джеки, я сроду не видывал. Она не только приподнимала верхнюю губу, у нее даже уголки пасти расплывались, так что видны были все зубы, за исключением, может, пары коренных где-то в глубине. И всякий раз, видя ее улыбающейся, я ловил себя на том, что жду, как она еще и рассмеется в придачу.
Мы забрались в грузовик и поехали. За рулем был я. Клод сидел рядом со мной, а Джеки ехала сзади. Стоя на соломе, она смотрела вперед, поверх наших плеч. Клод то и дело оборачивался и пытался убедить Джеки, что нужно лечь, а то, случись крутому повороту, можно и вылететь из кузова, но собака была слишком возбуждена, чтобы делать что-то еще, кроме как улыбаться ему в ответ и махать своим огромным хвостом.
– Деньги при тебе, Гордон?
Клод курил одну сигарету за другой, не в силах усидеть на месте.
– Да.
– И мои тоже?
– Всего у меня сто пять. Пять для парня, который крутит колесо велосипеда, как ты просил, чтобы он не остановил зайца и чтобы забег не аннулировали.
– Хорошо, – сказал Клод, энергично потирая руки, будто ему было холодно. – Хорошо, хорошо, хорошо.
Проезжая по маленькой узкой Хай-стрит города Грейт-Миссенден, мы увидели старину Рамминса, направлявшегося в паб "Голова лошади" за своей утренней пинтой, потом за деревней повернули налево и поднялись на Чилтерн-Хиллс, держа курс на Принсез Ризборо, а оттуда до Оксфорда оставалось всего лишь двадцать с чем-то миль.
Ехали мы теперь молча, поскольку оба начали испытывать какое-то напряженное состояние. Мы сидели очень тихо, не произнося ни слова, каждый вынашивал свои страхи и предчувствия, каждый сдерживал свои тревоги. А Клод все дымил и дымил и выбрасывал сигареты наполовину выкуренными в окно. Обычно в ходе таких поездок он говорил без умолку по дороге туда и обратно, рассказывая, что ему приходилось делать с собаками, на каких работах он работал, где бывал, какие деньги зарабатывал, а также обо всем том, что делали с собаками другие, о воровстве, жестокости и невероятно коварном жульничестве хозяев беговых дорожек. Но в этот раз он не так уверенно себя чувствовал, чтобы много говорить. Да, признаться, и я тоже. Я молча следил за дорогой и старался не думать о ближайшем будущем, вспоминая все то, что Клод рассказывал мне раньше о разбое на собачьих бегах.
Готов поклясться, что никто на свете обо всем этом не знает больше Клода, и с того самого времени, когда мы взяли другую собаку и решили провернуть дело, он счел своей обязанностью посвятить меня в его особенности. Теперь, во всяком случае в теории, думаю, я знал почти столько же, сколько он.
Началось все с того разговора на кухне, когда речь зашла о возможности пойти на хитрость. Помню, это было на другой день, после того как появилась другая собака. Мы сидели и смотрели в окно на клиентов заправочной станции. Клод объяснял мне, что нам предстоит сделать. Я пытался по возможности внимательно следить за ходом его рассуждений, пока у меня не возник вопрос, не задать который я не мог:
– Вот чего я не понимаю, – сказал я тогда, – зачем вообще нужна другая собака? Не будет ли безопаснее, если все время мы будем использовать Джеки, останавливая ее в первых шести забегах, чтобы она приходила последней? Потом, когда все махнут на нее рукой, мы сможем заставить ее бежать по-настоящему. Результат-то в конечном счете один и тот же, не правда ли, зато никакой опасности, что нас разоблачат.
Как я только что сказал, вопрос попал в точку. Клод быстро взглянул на меня и произнес:
– Ну уж нет! Хочу, чтобы ты запомнил – "остановками" я не занимаюсь. Да что это пришло тебе в голову, Гордон?
Казалось, мои слова задели его больно и всерьез.
– Не вижу в этом ничего плохого.
– Послушай-ка, Гордон. Останавливать на бегу хорошую собаку – значит губить ее. Хорошая собака знает, что она быстрая, и если видит, что ее все обогнали, и ей никого не догнать, у нее, поверь мне, сердце обрывается. Мало того. Ты не стал бы делать подобных предложений, если бы знал, на какие ухищрения идут некоторые во время бегов, чтобы остановить своих собак.
– На какие например? – спросил я тогда.
– Да на любые, лишь бы собака сбилась. Но попробуй ее останови! Она так и рвется в бой и спокойно смотреть, как бегут другие, не может, так и рвется с поводка, чтобы присоединиться к другим. Сколько раз я видел, как даже со сломанной ногой собака бежит к финишу.
Он помолчал, задумчиво глядя на меня своими большими светлыми глазами. По всему было видно, что он глубоко задумался.
– Если уж мы хотим все сделать как надо, – сказал он, – то, может, мне стоит рассказать тебе кое-что, чтобы ты знал, что нас ждет.
– Давай рассказывай, – ответил я, – Мне это интересно.
Какое-то время он молча смотрел в окно.
– Главное, что ты должен запомнить, – невесела произнес он, – что все те, кто водит на бега собак, очень хитры. Так хитры, что ты и представить себе не можешь.
Он снова умолк, приводя в порядок свои мысли.
– Да взять хоть, для примера, разные способы сдержать бег собаки. Самый распространенный – затяжка.
– Затяжка?
– Да. Самый ходовой способ. Нужно лишь затянуть ошейник покрепче, чтобы собака даже дышала с трудом. Умный человек знает, на какую дырочку ошейник затянуть, чтобы собака пробежала лишь определенное расстояние. Обычно затягивают на пару дырочек потуже, чтобы она отстала на пять-шесть корпусов. А завяжи еще туже, так она и последней придет. Немало знавал я собак, которые валились без сил или же умирали, когда им туго затягивали ошейник, да еще в жаркий день. Скверное это дело, душить таким образом собак. А вот другие перехватывают черной ниткой пару ногтей на лапе, и собака уже не побежит быстро, потому что начинает нервничать.
– Но звучит неплохо.
– А еще есть такие, которые прилепляют размягченную во рту жевательную резинку собаке под хвост, туда, где хвост соединяется с туловищем. И ничего тут смешного нет, – возмущенно прибавил он. – Во время бега хвост собаки поднимается и опускается, и резинка на хвосте приклеивается к шерстинкам в самой нежной части. Поверь мне, ни одной собаке это не понравится. Потом есть снотворные таблетки. Ими нынче многие пользуются. Снотворное назначают в зависимости от веса, как это делают врачи, и отмеряют такую дозу, которая нужна, чтобы собака отстала на пять, десять или пятнадцать корпусов. Вот лишь несколько обычных способов, – говорил он тогда, – но это ничто, абсолютно ничто в сравнении с некоторыми другими приемами, которые используются для того, чтобы сдержать собаку во время бега, особенно цыганами. Цыгане такие штуки проделывают, что и говорить об этом противно, к примеру, просто ставят для собаки капкан – такое даже со злейшими врагами не делают.
И поведав мне об этих ужасных вещах – и вправду ужасных, ведь речь шла о физической боли, которую причиняют собакам, – он перешел к рассказу о том, что некоторые делают, чтобы собака пришла первой.
– Чтобы собака бежала быстро, с ней делают не менее ужасные вещи, как и в тех случаях, когда хотят, чтобы она бежала медленно, – тихо заговорил он, и его лицо приняло таинственное, загадочное выражение. – Наверное, самый распространенный способ из всех – использование зимолюбки. Если увидишь собаку без шерсти на спине или же шерсть растет клочками – значит, тут не обошлось без зимолюбки. Перед самым бегом зимолюбку крепко втирают в кожу. Иногда используют мазь Слоуна, но чаще всего это зимолюбка. Жжет страшно. Жжет так, что единственное, чего хочется собаке, это бежать, бежать и бежать – так быстро, как только можно убежать от боли... Есть еще специальные лекарства, которые вводят иглой. Это, заметь, современный способ, и большинство темных личностей, увлекающихся собачьими бегами, даже и не подозревают о его существовании. А вот парни, приезжающие из Лондона в больших автомобилях с дрессированными собаками, которых за взятку взяли у тренера на денек, – те используют иглу.
Помню, как он сидел тогда за кухонным столом с сигаретой во рту, прикрывая глаза, когда выпускал дым, смотрел на меня почти закрытыми глазами, вокруг которых собрались морщины, и говорил:
– Запомни-ка вот что, Гордон. Тот, кто хочет, чтобы собака была первой, пойдет на что угодно. С другой стороны, ни одна собака не побежит быстрее, чем может, что бы ты с ней ни делал. Поэтому если нам удастся записать Джеки среди самых слабых, то дело наше выигрышное. Никакая собака из слабых за ней не угонится, хоть зимолюбку возьми, хоть иглу. Да хоть имбирь.
– Имбирь?
– Ну да. Имбирь тоже часто используют. Берут кусок сырого имбиря размером с грецкий орех и минут за пять до старта засовывают в собаку.
– В пасть? Чтобы она его съела?
– Нет, – ответил он. – Не в пасть.
Наши разговоры продолжались. В ходе восьми долгих поездок к месту бегов, которые мы потом проделали с другой собакой, мне довелось услышать еще многое об этом чудесном виде спорта – особенно о способах попридержать собаку или ускорить ее бег (даже о названиях лекарств и в каких количествах их используют). Я услышал о "крысином способе" (для не гончих собак, чтобы заставить их бежать за липовым зайцем), когда крысу кладут в банку и привязывают ее к шее собаки. В крышке банки делается дырочка, достаточно большая для того, чтобы крыса высунула голову и укусила собаку. Но собаке крысу не достать, поэтому она начинает сходить с ума от того, что ее кусают в шею, и чем больше она трясет банкой, тем больше крыса ее кусает. Наконец кто-то отпускает крысу, и собака, которая до того времени была милым домашним животным, которое лишь хвостом помахивало и даже мышь не обидело бы, в ярости хватает ее и разрывает на куски. Проделай это несколько раз, сказал тогда Клод ("но сам я этим не занимаюсь"), и собака становится настоящей убийцей, которая побежит за кем угодно, даже за липовым зайцем.
Тем временем мы пересекли поросшие буком Чилтерн-Хиллс и теперь спускались вниз, на плоскую равнину к югу от Оксфорда, где больше вязов и дубов. Клод молча сидел рядом со мной, нервно покуривая. Каждые две-три минуты он оборачивался, чтобы убедиться, что с Джеки все в порядке. Собака наконец улеглась, и, поворачиваясь к ней, Клод всякий раз тихо ей что-то нашептывал, и она отвечала его словам легким движением хвоста, отчего шуршала солома.
Скоро мы должны были подъехать к широкой Хай-стрит близ Тейма, куда по базарным дням сгоняли свиней, коров и овец, и где раз в год проходила ярмарка с качелями, каруселями, разбитыми машинами и цыганскими кибитками – и все на этой улице в центре города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104