Хозяева других собак также принялись не без труда разбирать своих питомцев.
Тут, с трудом переводя дух, подоспел Клод. Он даже говорить не мог от волнения, лишь отдувался, стягивая с Джеки намордник и надевая ошейник и поводок. Мистер Физи тоже был здесь. Он стоял подбоченившись. Он поджал свой круглый ротик, и тот сделался похожим на шляпку гриба. Два глаза-камеры снова принялись пристально изучать Джеки с головы до пят.
– Значит, разыграть меня решил, так? – сказал он.
Клод наклонился над собакой и вел себя так, будто ничего не слышал.
– Чтобы после этого я тебя здесь не видел, понял?
Клод продолжал возиться с ошейником Джеки.
Я услышал, как кто-то позади нас говорит:
– Этот плосколицый мерзавец на этот раз обвел старика Физи вокруг пальца.
Кто-то рассмеялся. Мистер Физи ушел. Клод выпрямился и направился вместе с Джеки к мотальщику в синем пиджаке, который сошел с платформы.
– Сигарету, – сказал Клод, протягивая пачку.
Тот взял сигарету, а вместе с ней и свернутую пятифунтовую банкноту, которую Клод держал между пальцами.
– Спасибо, – сказал Клод. – Большое спасибо.
– Не за что, – ответил мотальщик.
Затем Клод повернулся в мою сторону:
– Все деньги поставил, Гордон?
Он подпрыгивал на одном месте, потирая руки и похлопывая Джеки, а губы его, когда он задал мне свой вопрос, дрожали.
– Да. Половину на двадцать пять, половину на пятнадцать.
– О господи, Гордон, это чудесно. Погоди здесь, пока я схожу за чемоданом.
– Возьми с собой Джеки, – сказал я, – и сиди в машине. Увидимся позже.
Около букмекеров на этот раз никого не было. Я был единственным человеком, который пришел получить какие-то деньги. Я шел танцующей походкой, меня всего прямо распирало от восторга. Сначала я подошел к первому букмекеру, человеку с пылающим лицом и остатками чего-то белого на губах. Остановившись перед ним, я принялся неторопливо искать в пачке два его билета. Его звали Сид Прэтчетт. На доске крупными золотыми буквами на розовом фоне было написано: "Сид Прэтчетт. Лучшие шансы в Мидлендс. Быстрое разрешение спорных вопросов".
Я протянул ему первый билет со словами:
– С вас семьдесят пять фунтов.
Это прозвучало настолько приятно, что я произнес то же самое еще раз, будто то была строка из песни.
– С вас семьдесят пять фунтов.
Я и не думал потешаться над мистером Прэтчеттом. Он мне начинал нравиться, и даже очень. Мне было жаль, что ему придется расстаться с такими большими деньгами. Но я надеялся, что его жена и дети от этого не пострадают.
– Номер сорок два, – сказал мистер Прэтчетт, поворачиваясь к своему помощнику, который держал в руках толстый блокнот. – Сорок второй хочет семьдесят пять фунтов.
Пока помощник водил пальцем по столбикам ставок, мы молчали. Он дважды провел пальцем по столбикам, потом посмотрел на своего босса и покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Выплаты не будет. Этот номер поставлен на Улитку.
Не слезая с ящика, мистер Прэтчетт наклонился и заглянул в блокнот. Казалось, слова помощника насторожили его, и на огромном пылающем лице появилось выражение озабоченности.
"Ну и дурак же этот помощник, – подумал я. – Да сейчас, наверное, и мистер Прэтчетт скажет то же самое".
Но когда мистер Прэтчетт повернулся ко мне, в его сузившихся глазах появилась враждебность.
– Послушай-ка, Гордон, – тихо произнес он. – Давай не будем. Ты ведь отлично знаешь, что ставил на Улитку. Так в чем же дело?
– Я ставил на Черную Пантеру, – сказал я. – Две разные ставки по три фунта каждая, двадцать пять к трем. Вот второй билет.
На этот раз он даже не удосужился заглянуть в записи.
– Ты ставил на Улитку, Гордон, – сказал он. – Я помню, как ты подходил.
И с этими словами он отвернулся от меня и стал стирать мокрой тряпкой клички остальных собак, принимавших участие в забеге. Помощник закрыл блокнот и закурил. Я стоял, смотрел на них и чувствовал, как весь покрываюсь потом.
– Дайте-ка мне посмотреть ваши записи.
Мистер Прэтчетт высморкался в мокрую тряпку и бросил ее на землю.
– Слушай, – сказал он, – может, ты прекратишь раздражать меня? Проваливай.
Дело было вот в чем: на билете букмекера, в отличие от билета на тотализаторе, ваша ставка никак не расписана. Это общепринятая практика, распространенная на всех площадках для собачьих бегов в Англии, будь то Силвер-ринг в Ньюмаркете, Ройал-инклоужэ в Аскоте или в деревушке близ Оксфорда. Вам дают карточку, на которой написаны лишь фамилия букмекера и серийный номер. Сумма ставки вносится (или должна вноситься) помощником букмекера в специальную книгу вместе с номером билета, но кроме этого нет никаких следов того, на что вы поставили и сколько.
– Давай пошевеливайся, – еще раз сказал мистер Прэтчетт. – Убирайся отсюда.
Я отступил на шаг и бросил взгляд вдоль ряда стендов. Ни один из букмекеров не смотрел в мою сторону. Каждый из них неподвижно стоял на деревянном ящике под доской со своей фамилией и смотрел прямо в толпу. Я подошел к следующему букмекеру и предъявил билет.
– Я поставил три фунта на Черную Пантеру при двадцати пяти к трем, – твердо произнес я. – С вас семьдесят пять фунтов.
Этот, с рыхлым воспаленным лицом, проделал в точности все то же самое, что и мистер Прэтчетт, – задал пару вопросов помощнику, заглянул в блокнот и ответил так же.
– Что это с тобой? – тихо произнес он, обращаясь ко мне, словно я был восьмилетним мальчишкой. – Так глупо пытаешься меня провести.
На этот раз я отступил подальше.
– Вы, грязные воры! Мерзавцы! – закричал я. – Это к вам всем относится!
Все букмекеры автоматически, как игрушечные, повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня. Выражения их лиц не изменились. Повернулись только головы, все семнадцать, и семнадцать пар холодных стеклянных глаз посмотрели на меня сверху вниз. Ни малейшего интереса я ни у кого не увидел.
"Кто-то что-то сказал, – казалось, говорили они. – Мы ничего не слышали. Отличный сегодня денек!"
Предвкушая скандал, вокруг меня начала собираться толпа. Я побежал обратно к мистеру Прэтчетту и, приблизившись к нему, ткнул его пальцем в живот.
– Ты вор! Паршивый мелкий воришка! – закричал я. Самое удивительное, что мистера Прэтчетта, похоже, это не возмутило.
– Ну ты даешь, – сказал он. – Вы только посмотрите, кто это говорит.
Неожиданно его лицо расплылось в широкой лягушачьей ухмылке. Он оглядел толпу и громко произнес:
– Вы только посмотрите, кто это говорит!
И тут все рассмеялись. Букмекеры ожили, стали со смехом поворачиваться друг к другу, показывать на меня и кричать:
– Смотрите, кто это говорит! Вы только посмотрите, кто это говорит!
В толпе слова подхватили. А я все стоял рядом с мистером Прэтчеттом с толстой пачкой билетов в руке, толщиной с колоду карт, слушал их и чувствовал себя не очень-то хорошо. Я видел, как за спиной столпившихся вокруг меня людей мистер Физи уже выводит на доске мелом состав участников следующего забега. А еще дальше, на краю поля, я увидел Клода, который ждал меня с чемоданом в руке.
Пора было возвращаться домой.
Тайна мироздания
На рассвете моей корове понадобился бык. От этого мычания можно с ума сойти, особенно если коровник под окном. Поэтому я встал пораньше, позвонил Клоду на заправочную станцию и спросил, не поможет ли он мне свести ее вниз по склону крутого холма и перевести через дорогу на ферму Рамминса, чтобы там ее обслужил его знаменитый бык.
Клод явился через пять минут. Мы затянули веревку на шее коровы и пошли по тропинке. Было прохладное сентябрьское утро. По обеим сторонам тропинки тянулись высокие живые изгороди, а орешники были усыпаны большими зрелыми плодами.
– Ты когда-нибудь видел, как Рамминс спаривает? – спросил у меня Клод.
Я ответил, что никогда не видел, чтобы кто-то по правилам спаривал быка и корову.
– Рамминс делает это особенно, – сказал Клод. – Так, как Рамминс, не спаривает никто на свете.
– И что он делает особенного?
– Тебя ждет приятный сюрприз, – сказал Клод.
– Корову тоже, – сказал я.
– Если бы в мире знали, как Рамминс спаривает, – сказал Клод, – то он бы прославился на весь белый свет. В науке о молочном скотоводстве произошел бы переворот в масштабе всей вселенной.
– Почему же он тогда никому об этом не расскажет?
– Мне кажется, этого он хочет меньше всего, – ответил Клод. – Рамминс не тот человек, чтобы забивать себе голову подобными вещами. У него лучшее стадо коров на мили вокруг, и только это его и интересует. Он не желает, чтобы сюда налетели газетчики с вопросами – а именно это и случится, если о нем станет известно.
– А почему ты мне об этом не расскажешь? – спросил я.
Какое-то время мы шли молча следом за коровой.
– Меня удивляет, что Рамминс согласился одолжить тебе своего быка, – сказал Клод. – Раньше за ним такое не водилось.
В конце тропинки мы перешли через дорогу на Эйлсбери, поднялись на холм на другом конце долины и направились к ферме. Корова поняла, что где-то там есть бык, и потянула за веревку сильнее. Нам пришлось прибавить шагу.
У входа на ферму ворот не было – просто неогороженный кусок земли с замощенным булыжником двором. Через двор шел Рамминс с ведром молока. Увидев нас, он медленно поставил ведро и направился в нашу сторону.
– Значит, готова? – спросил он.
– Вся на крик изошла, – ответил я.
Рамминс обошел вокруг коровы и внимательно ее осмотрел. Он был невысок, приземист и широк в плечах, как лягушка. У него был широкий, как у лягушки, рот, сломанные зубы и быстро бегающие глазки, но за годы знакомства я научился уважать его за мудрость и остроту ума.
– Ладно, – сказал он. – Кого ты хочешь – телку или быка?
– А что, у меня есть выбор?
– Конечно, есть.
– Тогда лучше телку, – сказал я, стараясь не рассмеяться. – Нам нужно молоко, а не говядина.
– Эй, Берт! – крикнул Рамминс. – Ну-ка, помоги нам!
Из коровника вышел Берт. Это был младший сын Рамминса – высокий вялый мальчишка с сопливым носом. С одним его глазом было что-то не то. Он был бледно-серый, весь затуманенный, точно глаз вареной рыбы, и вращался совершенно независимо от другого глаза.
– Принеси-ка еще одну веревку, – сказал Рамминс.
Берт принес веревку и обвязал ею шею коровы так, что теперь на ней были две веревки, моя и Берта.
– Ему нужна телка, – сказал Рамминс. – Разворачивай ее мордой к солнцу.
– К солнцу? – спросил я. – Но солнца-то нет.
– Солнце всегда есть, – сказал Рамминс. – Ты на облака-то не обращай внимания. Начали. Давай, Берт, тяни. Разворачивай ее. Солнце вон там.
Берт тянул за одну веревку, а мы с Клодом за другую, и таким образом мы поворачивали корову до тех пор, пока ее голова не оказалась прямо перед той частью неба, где солнце было спрятано за облаками.
– Говорил тебе – тут свои приемы, – прошептал Клод. – Скоро ты увидишь нечто такое, чего в жизни не видывал.
– Ну-ка, попридержи! – велел Рамминс. – Прыгать ей не давай!
И с этими словами он поспешил в коровник, откуда привел быка. Это было огромное животное, черно-белый фризский бык с короткими ногами и туловищем, как у десятитонного грузовика. Рамминс вел его на цепи, которая была прикреплена к кольцу, продетому быку в ноздри.
– Ты посмотри на его яйца, – сказал Клод. – Бьюсь об заклад, ты никогда таких яиц не видывал.
– Нечто, – сказал я.
Яйца были похожи на две дыни в мешке. Бык волочил их по земле.
– Отойди-ка лучше в сторонку и отдай веревку мне, – сказал Клод. – Тут тебе не место.
Я с радостью согласился.
Бык медленно приблизился к моей корове, не спуская с нее побелевших, предвещавших недоброе глаз. Потом зафыркал и стал бить передней ногой о землю.
– Держите крепче! – прокричал Рамминс Берту и Клоду.
Они натянули свои веревки и отклонились назад под нужным углом.
– Ну, давай, приятель, – мягко прошептал Рамминс, обращаясь к быку. – Давай, дружок.
Бык с удивительным проворством взвалил свою переднюю часть на спину коровы, и я мельком увидел длинный розовый пенис, тонкий, как рапира, и такой же прочный. В ту же секунду он оказался в корове. Та пошатнулась. Бык захрапел и заерзал, и через полминуты все кончилось. Он медленно сполз с коровы. Казалось, он был доволен собой.
– Некоторые быки не знают, куда его вставлять, – сказал Рамминс. – А вот мой знает. Мой может в иголку попасть.
– Замечательно, – сказал я. – Прямо в яблочко.
– Именно так, – согласился Рамминс. – В самое яблочко. Пошли, дружок, – сказал он, обращаясь к быку. – На сегодня тебе хватит.
И он повел быка обратно в коровник, где и запер его, а когда вернулся, я поблагодарил его, а потом спросил, действительно ли он верит в то, что если развернуть корову во время спаривания в сторону солнца, то родится телка.
– Да не будь же ты таким дураком, – сказал он. – Конечно, верю. От фактов не уйдешь.
– От каких еще фактов?
– Я знаю, что говорю, мистер. Точно знаю. Я прав, Берт?
Затуманенный глаз Берта заворочался в глазнице.
– Еще как прав, – сказал он.
– А если повернуть ее в сторону от солнца, значит, родится бычок?
– Обязательно, – ответил Рамминс.
Я улыбнулся. От него это не ускользнуло.
– Ты что, не веришь мне?
– Не очень, – сказал я.
– Иди за мной, – произнес он. – А когда увидишь, что я собираюсь тебе показать, то тут уж, черт побери, тебе придется мне поверить. Оставайтесь здесь оба и следите за коровой, – сказал он Клоду и Берту, а меня повел в дом.
Мы вошли в темную небольшую и грязную комнату. Он достал пачку тетрадей из ящика шкафа. С такими тетрадями дети ходят в школу.
– Это записи об отелах, – заявил он. – Сюда я заношу сведения обо всех спариваниях, которые имели место на этой ферме с того времени, как я начал, а было это тридцать два года назад.
Он раскрыл наудачу одну из тетрадей и позволил мне заглянуть в нее. На каждой странице было четыре колонки: "Кличка коровы", "Дата спаривания", "Дата рождения", "Пол новорожденного". Я пробежал глазами последнюю колонку. Там были одни телки.
– Бычки нам не нужны, – сказал Рамминс. – Бычки на ферме – сущий урон.
Я перевернул страницу. Опять были одни телки.
– Смотри-ка, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104