– Это мой муж, доктор Лэнди.
Нервная улыбочка тронула губы Лэнди.
– Видите ли... – начал было он.
– Ведь вы же знаете – это мой муж.
В голосе ее не слышалось гнева. Она говорила спокойно, словно напоминала ему об очевидном факте.
– Вопрос весьма щекотливый, – сказал Лэнди, облизывая губы. – Ведь вы вдова, миссис Перл. Думаю, вам следует примириться с этим обстоятельством.
Неожиданно она отвернулась от стола и подошла к окну.
– Я знаю, что говорю, – сказала она, доставая из сумочки сигареты. – Я хочу, чтобы он был дома.
Лэнди видел, как она взяла сигарету и закурила. Какая все-таки странная женщина, подумалось ему, хотя, возможно, он и заблуждался. Кажется, она довольна тем, что ее муж находится в этом сосуде.
Он попытался представить себе, что бы он сам чувствовал, если бы там находилась его жена и из этой капсулы на него глядел ее глаз.
Ему бы такое не понравилось.
– Может, вернемся в мой кабинет? – спросил он.
Она стояла у окна с видом вполне безмятежным и умиротворенным, попыхивая сигаретой.
– Да-да, хорошо.
Проходя мимо стола, она остановилась и еще раз заглянула в сосуд.
– Мэри уходит, моя лапочка, – сказала она. – И пусть тебя ничто не тревожит, ладно? Как только сможем, заберем тебя домой, где можно будет как следует ухаживать за тобой. И послушай, дорогой... – Тут она умолкла и поднесла сигарету ко рту, намереваясь затянуться.
В тот же миг глаз сверкнул. В самом его центре она увидела крошечную сверкающую искорку, и зрачок сжался – явно от негодования, – превратившись в маленькую булавочную головку.
Она не пошевелилась. Поднеся сигарету ко рту, она стояла, склонившись над сосудом, и следила за глазом.
Потом глубоко затянулась, задержала дым в легких секунды три-четыре, дым с шумом вырвался у нее из ноздрей двумя тоненькими струйками и, коснувшись поверхности воды в сосуде, плотным голубым облачком окутал глаз.
Лэнди стоял у двери, спиной к ней, и ждал.
– Идемте же, миссис Перл, – позвал он.
– Не сердись так, Уильям, – мягко произнесла она. – Нехорошо сердиться.
Лэнди повернул голову, чтобы посмотреть, что она делает.
– А теперь особенно, – шептала она. – Потому что отныне, мое сокровище, ты будешь делать только то, что Мэри будет угодно. Тебе понятно?
– Миссис Перл... – заговорил Лэнди, направляясь в ее сторону.
– Поэтому не будь больше занудой, обещаешь, радость моя? – говорила она, снова затягиваясь сигаретой. – Зануд нынче очень сурово наказывают, это ты должен знать.
Подойдя к ней, Лэнди взял ее за руку и уверенно, но осторожно стал оттаскивать от стола.
– До свиданья, дорогой, – крикнула она. – Я скоро вернусь.
– Хватит, миссис Перл.
– Ну разве он не мил? – воскликнула она, глядя на Лэнди своими блестящими глазами. – Разве он не чудо? Скорей бы он вернулся домой!
Дорога в рай
Всю свою жизнь миссис Фостер почти патологически боялась опоздать на поезд, самолет, пароход и даже в театр. В прочих отношениях она не была особенно нервной женщиной, но при одной только мысли о том, что куда-то может опоздать, приходила в такое возбужденное состояние, что у нее начинался тик, – в уголке левого глаза принималась дергаться кожа, словно она кому-то тайком подмигивала, – и больше всего ее раздражало, что тик исчезал лишь спустя примерно час после того, как она благополучно садилась в поезд или самолет.
Удивительно, как у некоторых людей обыкновенная вещь, вроде боязни опоздать на поезд, перерастает в навязчивую идею. Не меньше чем за полчаса до того, как покинуть дом и отправиться на вокзал, миссис Фостер уже была готова. Не в силах усидеть на месте, она спускалась на лифте – в шляпе, пальто и перчатках – или же беспокойно металась из комнаты в комнату, покуда муж, который, должно быть, понимал ее состояние, не появлялся наконец из своего кабинета и не говорил холодным и сухим голосом, что пора бы, пожалуй, и трогаться, не так ли?
Быть может, мистер Фостер и имел право быть недовольным столь глупым поведением своей жены, но с его стороны было все же непростительно увеличивать ее страдания, заставляя пребывать в мучительном ожидании. Впрочем, никак нельзя утверждать, что он поступал так намеренно. И все же всякий раз он всего-то и медлил минуту-другую, но рассчитывал время так точно и держался столь любезно, что было трудно поверить, будто он неумышленно изводит гаденькой пыткой свою несчастную супругу. Правда, одно он знал наверняка, а именно: она никогда не посмеет раскричаться и сказать ему, чтобы он поторапливался. Он ее слишком хорошо воспитал. И еще он, должно быть, знал, что если пропустить все сроки, ее можно довести почти до истерики. В последние годы их супружеской жизни бывали случаи, когда казалось, что он только того и добивался, чтобы они опоздали на поезд, тем самым увеличивая страдания бедной женщины.
Возможно, муж и виноват (хотя уверенности здесь нет), однако его действия выглядели вдвойне безрассудными еще и потому, что, если исключить эту неукротимую слабость, миссис Фостер всегда была доброй и любящей женой. Более тридцати лет она служила мужу преданно и верно. Вне всяких сомнений. Она и сама, будучи весьма скромной женщиной, долгие годы отказывалась допустить, что мистер Фостер когда-нибудь станет сознательно мучить ее, но в последнее время ловила себя на том, что задумывается об этом.
Мистер Юджин Фостер, которому было почти семьдесят лет, жил со своей женой в большом шестиэтажном доме в Нью-Йорк-сити, на Шестьдесят второй улице, и у них было четыре человека прислуги. Место мрачное, их мало кто навещал. А в то январское утро дом ожил, в нем поднялась суматоха. Одна служанка доставала кипы простыней, другая разносила их по комнатам и укрывала мебель от пыли. Дворецкий спускал вниз чемоданы и составлял в холле. Повар то и дело выглядывал из кухни, чтобы перекинуться словечком с дворецким, а сама миссис Фостер в старомодной шубе и в черной шляпе на макушке летала из комнаты в комнату, делая вид, будто руководит общими действиями. На самом деле она только о том и думала, что опоздает на самолет, если ее муж скоро не соберется и не выйдет из своего кабинета.
– Который час, Уокер? – спросила она у дворецкого, проходя мимо него.
– Десять минут десятого, мэм.
– А машина уже пришла?
– Да, мэм, она ждет. Я как раз собрался сложить в нее багаж.
– До Айдлуайлда целый час добираться, – сказала миссис Фостер. – Самолет вылетает в одиннадцать. Мне нужно там быть за полчаса, чтобы пройти все формальности. Я наверняка опоздаю. Просто уверена, что опоздаю.
– По-моему, у вас много времени, мэм, – любезно проговорил дворецкий. – Я предупредил мистера Фостера, что вы должны выехать в девять пятнадцать. У вас еще пять минут.
– Да, Уокер, я знаю. Однако поторопись с багажом, прошу тебя.
Она слонялась взад-вперед по холлу и всякий раз, когда мимо нее проходил дворецкий, спрашивала у него, который час. На этот рейс, без конца повторяла она про себя, никак нельзя опоздать. У нее не один месяц ушел на то, чтобы уговорить мужа разрешить ей уехать. Если она опоздает, он запросто может решить, что ей все это не нужно. А беда еще и в том, что он сам настоял, чтобы проводить ее до аэропорта.
– О боже, – громко произнесла миссис Фостер, – я опоздаю. Я знаю, знаю, знаю, что опоздаю.
Кожа в уголке левого глаза безумно задергалась. Казалось, из глаз вот-вот брызнут слезы.
– Который час, Уокер?
– Восемнадцать минут десятого, мэм.
– Теперь я точно опоздаю! – воскликнула она. – Скорей бы он выходил!
Для миссис Фостер это было важное путешествие. Она совсем одна отправлялась в Париж, чтобы навестить свою единственную дочь, которая была замужем за французом. Француз не очень-то интересовал миссис Фостер, а вот дочь она обожала и, кроме того, истосковалась по трем своим внукам. Она их знала только по фотографиям, которые расставила по всему дому. Они были красивые, эти ее внуки. Она в них души не чаяла и каждый раз, когда получала новую фотографию, уносила ее в свою комнату и долго сидела, выискивая в детских лицах приметы того кровного сходства, которое так много значит. А в последнее время она все больше и больше осознавала, что желает проводить остаток своих дней рядом с детьми, – ей нужно видеть их, брать на прогулку, покупать им подарки и смотреть, как они растут. Она, конечно же, понимала, что думать так, покуда муж жив, нехорошо и в некотором смысле нечестно. Муж уже не был так активен в своих предприятиях, но ни за что не согласился бы оставить Нью-Йорк и поселиться в Париже. Удивительно, что он вообще отпускал ее туда одну на шесть недель. А ей так хотелось поселиться там и быть рядом с внуками!
– Уокер, который час?
– Двадцать две минуты десятого, мэм.
Едва он ответил, как дверь открылась и в холл вышел мистер Фостер. Он постоял с минуту, внимательно глядя на жену, а она, в свою очередь, смотрела на него – на этого тщедушного и все еще подвижного старика с бородатым лицом, столь удивительно похожего на Эндрю Карнеги на старых фотографиях.
– Так-так, – произнес он, – нам, пожалуй, лучше поторопиться, если ты хочешь успеть на самолет.
– Да, дорогой, да! Все готово. Машина ждет.
– Вот и хорошо, – сказал мистер Фостер.
Склонив голову набок, он пристально глядел на жену. Он имел обыкновение вытягивать шею, а потом быстро и едва заметно дергать головой. По этой причине, а также по тому, как он стискивал пальцы, подняв руки до уровня груди, он походил на белку – на проворную умную белку, которую можно увидеть в парке.
– Вот и Уокер с твоим пальто, дорогой. Одевайся.
– Через минуту вернусь, – сказал он. – Только руки вымою.
Она принялась ждать. Высокий дворецкий стоял рядом с ней, держа пальто и шляпу.
– Уокер, я опоздаю?
– Нет, мэм, – ответил дворецкий. – Думаю, успеете в самый раз.
Затем мистер Фостер появился снова, и дворецкий помог ему надеть пальто. Миссис Фостер торопливо вышла из дома и уселась в нанятый ими "кадиллак". Муж вышел вслед за ней, но по ступенькам спускался медленно. Посреди лестницы он остановился, чтобы взглянуть на небо и вдохнуть холодный утренний воздух.
– Похоже, небольшой туман, – произнес он, усаживаясь рядом с ней в машине. – А в аэропорту в таких случаях обычно бывает еще хуже. Не удивлюсь, если рейс уже отменили.
– Не говори этого, дорогой, прошу тебя.
Больше они не произнесли ни слова, пока машина не оказалась в Лонг-Айленде.
– С прислугой я все обговорил, – сказал мистер Фостер. – С сегодняшнего дня все свободны. Я выплатил им половину жалованья за шесть недель и предупредил Уокера, что пришлю ему телеграмму, когда они нам снова понадобятся.
– Да-да, – сказала она. – Он говорил мне.
– Сегодня же вечером переберусь в клуб. Приятно иногда переменить обстановку.
– Да, дорогой. Я напишу тебе.
– Время от времени я буду заходить домой, чтобы проверить, все ли в порядке, и забирать почту.
– А тебе не кажется, что Уокеру лучше остаться в доме и присматривать за ним? – робко спросила она.
– Ерунда. Это совершенно не нужно. И потом, мне придется платить ему полное жалованье.
– Ах да, – сказала она. – Ну, конечно.
– Скажу больше, никогда не знаешь, чем они занимаются, когда оставляешь их в доме одних, – заявил мистер Фостер и с этими словами достал сигару. Отрезав кончик серебряными ножницами, он прикурил ее от золотой зажигалки.
Миссис Фостер сидела неподвижно, крепко стиснув под пледом руки.
– Ты будешь мне писать? – спросила она.
– Посмотрим, – ответил муж. – Но вряд ли. Ты же знаешь, я не очень-то люблю писать, когда мне нечего сказать.
– Да, дорогой, знаю. Поэтому выброси это из головы.
Они ехали вдоль Королевского бульвара, и, когда приближались к болотистой местности, на которой возведен Айдлуайлд, туман начал сгущаться, и ехать пришлось медленнее.
– О боже! – воскликнула миссис Фостер. – Теперь я наверняка опоздаю! Который час?
– Прекрати суетиться, – сказал старик. – Теперь это ни к чему. Рейс наверняка отменили. В такую погоду не летают. Не понимаю, зачем вообще нужно было выходить из дому.
Ей показалось, что в голосе его неожиданно прозвучали новые нотки, и она обернулась. Трудно было различить какую-либо перемену в выражении бородатого лица. Главное – рот. Ей захотелось – как бывало и раньше – увидеть его рот. Глаза его никогда ничего не выражали, кроме тех случаев, когда он приходил в ярость.
– Разумеется, – продолжал мистер Фостер, – если он вдруг все-таки полетит, тогда я согласен с тобой – ты наверняка опоздала. Почему бы тебе с этим не примириться?
Она отвернулась и стала смотреть в окно, за которым висел туман. Чем дальше они ехали, тем больше туман сгущался, и теперь она видела только край дороги и полоску травы, тянувшейся вдоль нее. Она чувствовала, что муж по-прежнему наблюдает за ней. Глянув на него, она заметила, что он внимательно смотрит в уголок ее левого глаза, где, как она чувствовала, у нее дергается кожа. Ей сделалось страшно.
– Так как? – спросил он.
– Что как?
– Как насчет того, чтобы примириться с тем, что ты наверняка опоздаешь на самолет? Есть ли смысл нестись в такой мгле?
После этой фразы мистер Фостер умолк. Машина двигалась все дальше. Желтые фары освещали дорогу, и шофер вглядывался в нее. Впереди из тумана выплывали огни, то белые, то желтые, а за ними все время следовал свет, казавшийся особенно ярким.
Неожиданно шофер остановил машину.
– Ну вот! – вскричал мистер Фостер. – Мы застряли. Я так и знал.
– Нет, сэр, – сказал шофер, обернувшись. – Мы приехали. Это аэропорт.
Не говоря ни слова, миссис Фостер выскочила из машины и торопливо направилась через главный вход к зданию аэропорта. Внутри было множество народу. Несчастные пассажиры столпились вокруг стоек, где проверяют билеты. Миссис Фостер протолкалась между ними и обратилась к работнику аэропорта.
– Да, – сказал он. – Ваш рейс временно отложен. Но, пожалуйста, не уходите. Мы ожидаем, что погода в любую минуту улучшится.
Она вернулась к мужу, который по-прежнему сидел в машине, и сообщила новости.
– Не жди-ка ты, дорогой, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104