Впрочем, обожгла она так, что я чуть не взвизгнул и не сказал: "Вот еще!"
Зайдя по грудь, я погрузился с головой и в мутном свете презерватива увидел перед собой верхний край щели. Ухватился за него рукой, погасил фонарик и поднырнул в "чайник". Беззвучно всплыл, встал на ноги, подождал, пока восстановится ровное дыхание. Прислушался. Потому что смотреть было нечего - чернильная тьма и в ней редкие стоны и вздохи.
- Проголодались? - громко и дружелюбно спросил я.
Мой голос, отразившись от купола, с силой обрушился на меня самого.
- Кто это? - вздрогнул чей-то вскрик.
- Зеленый бредит, - слабо отозвалось ему.
- Нет, - поправил я. - Серый! В здравом уме и твердой памяти. Помолчал. - Стрелять не советую, оглохнете. Да и не попадете все равно. И рикошет вас не порадует.
Стало слышно, как зачиркали пустые зажигалки, высекая во тьме крохотные искры.
Мне бы ваши заботки - я из последних сил держал свои зубы в повиновении, старался, чтобы они не снизили эффект моих мистических речей заурядным лязганьем.
- Что надо? - Гоша наверняка.
- Я за вами пришел. Или здесь решили остаться? - Фраза непроизвольно завершилась мощным лязгом моих челюстей. Но получилось здорово - этот звук, усиленный куполом, исключал дальнейшие пояснения.
- На каких условиях? - опять Гоша. Теперь он торговаться решил.
- Не скрою: там вас ждет суд моего образца. Правда, чистосердечного раскаяния, подкрепленного искренней помощью в борьбе с бандитами, я еще не отменил.
- Значит, там - расстрел, - подытожил кто-то, тоже невидимый, - а здесь...
- Я там выбираю, - сказал кто-то другой слабым, но решительным голосом. Наверное, тот самый Зеленый. С которым меня чуть не спутали.
Вообще сцена была дикой. Потусторонней. Представляю, какое впечатление производило мое чревовещание на отчаявшихся людей. Ну-ну, не увлекайся, Серый, при чем здесь - людей?
- Сдаемся, - сказал Гоша. - Без боя.
- Сколько вас здесь? - проверил я.
- Сорок без малого.
- А Малого уже съели, что ли?
- Тридцать восемь.
- Все тридцать восемь автоматов и один пистолет кидаем по очереди в воду. Я считаю. Не торопитесь, быстро считать не умею, сбиваюсь. Начали!
Один, два... тридцать восемь, тридцать девять, сорок! Перестарались. А хрен их знает, может, они камни в воду бросали.
Но с другой стороны - что они выиграют, если меня застрелят?
- Сейчас я на секунду включу фонарик, засекайте свет и идите в этом направлении. Упретесь в стену. Окунайтесь с головой, как в бывшем бассейне "Москва" (кто знает), и пролезайте в дыру. Идите гуськом по коридору. Через пятьдесят шагов - осторожно, крутой спуск, а там уже свет. Идите, вас ждут. - И добавил предусмотрительно: - Кто подберет в воде оружие, сразу получит в лоб.
Захлюпала вода, послышалось рядом дыхание. Я наудачу выхватил из темноты Гошину руку, туго завернул, даже немного хрустнуло.
- А ты куда?
- На волю, командир, - объяснил прерывисто дыша. - Сам ведь сказал.
- Ты здесь останешься. Тебе, Гоша, век воли не видать.
Мимо шли в темноте, торопясь к свету, его бойцы, не обращая внимания на нашу свару. Равнодушные к судьбе командира.
- За что?
- За "козла", помнишь? Я тебе обещал: ответишь. Ты меня, борца за справедливость, посмел обозвать мерзкой блатной кликухой! Оставайся здесь, не прощу.
"Козла" бы я пережил. Я ему девочку в лапах Махмуда не прощу.
- Подними ножку, - скомандовал я, ткнув ствол в его лоб, попал даже в темноте, - опусти ручку.
- Нет, командир! - взвыл Гоша, когда я застегнул наручники на его лодыжке и кисти. - Ты ж сам говоришь - за справедливость. Все так говорят.
- Преувеличивают, - сказал я и скрылся под водой.
Нет, конечно, не в "козле" дело. И не только в девочке. Просто - место его здесь.
Я вынырнул, растерся майкой, оделся.
Вдали еще слышались дробные, сбивающиеся шаги и радостные восклицания, постепенно затихающие.
Теперь главное дело - деньги. Когда-то в этих Пещерах обосновалась банда некоего Сабира, устроила здесь склад оружия и склад денег. Банду я развалил, оружие забрал, а деньги взял не все, только на текущие расходы...
Я освободил фонарик от изделия № 2, перекурил и отправился за добычей.
Через сколько-то шагов свернул в боковой проход и - долго ли, коротко ли, то вверх, то вниз, то ползком, то на четвереньках, то ругаясь, то пугаясь - добрался до дубовых дверей, посеченных осколками гранаты моих прежних боев.
За дверьми осмотрелся: все, как с год назад. Та же мебель, те же паласы на полу. Те же зеленые армейские ящики с натяжными замками, с деньгами внутри.
Я снял скатерть со стола, сложил на нее много-много пачек всякой-разной валюты, завязал узлом и забросил за спину.
Тяжело. Но приятно. Особенно приятно, что бандитские деньги, отобранные у людей, вернутся людям. И в конечном итоге, отчасти, пойдут на борьбу с теми же бандитами. Это даже как-то грело спину - не только гнуло.
И, наверное, потому обратный путь - с деньгами, с целым мешком - я проделал довольно легко, хотя приходилось их порой и волочить за собой, и пропихивать в дыры, и перебрасывать через провалы.
У выхода из горы меня ждал Пилипюк, забрал узел, взвалил на плечо.
- О, то ж гарно! Мабуть, миллион.
- Мабуть, поболе, - обиделся я.
Мы вышли на шоссе. Рядом с моей машиной стоял автобус.
- Все там? - спросил я Пилипюка.
- Уси.
- Все нормально прошло?
- Воны теперь як котята ласковы. Сейчас кушают. - Он усмехнулся и забросил мешок с деньгами в машину.
- Товарищ полковник, "Беспощадный" на связи.
- Слушаю.
- Вертолет идет на город. Сбивать? Стоп! Белый флаг выкинули. Парламентеры.
- Ну пусть садятся. Им же хуже.
Вертолет сделал круг, завис над площадью, заполняя ее гулом и вихрем, от которых шарахнулись в стороны кроны старых лип, затрепетав листвой. Закипела в фонтане вода, побежала по ней бурная рябь. Молодые мамаши и старые бабушки подхватили своих чад и вместе с ними рассыпались по дворам, как спугнутые ястребом квочки.
Вертолет осторожно, недоверчиво присел на три точки. Пилот сбавил обороты, но двигатель не гасил. Лопасти винта перепахивали горячий воздух, напористо вращались, готовые в любую секунду вздернуть машину в воздух.
Штурман (или кто там?) откинул дверцу, выкинул трап. По нему ссыпались на брусчатку добры молодцы в брониках и касках, охватили вертолет полукругом, демонстративно держа автоматы наперевес. Второй полукруг, числом и радиусом поболе, образовали наши ребята. И оружие тоже не прятали.
И вот неловко спустились на нашу грешную землю четыре ВИПа (или четыре ВИПы, не знаю, как правильно, надо при случае Ляльку спросить), а за ними скатилась лохматой лысею щей собачонкой персона помельче - Наобум Лазаревич. Вся группа (один из них в генеральском наряде) нерешительно, в окружении охраны двинулась к зданию городской администрации. Наобум суетился меж них, забегая вперед, все что-то ябедничал.
- Чего забыли, хлопцы? - радушно приветствовал прибывших Пилипюк, шагнув навстречу.
Майор отстранил его, козырнул, представился министром обороны города.
- Видите, видите... - зашептал Наобум. И обратился к Майору: Прекратите ваши издевательства. К вам прибыли полномочные представители из Центра, - напугал.
- Нам необходимо встретиться с администрацией города,- сказал один из представителей. - С Губернатором, Мэром, с начальником городской милиции.
- Что касается Губернатора и начальника милиции, бывших, то это сложно. Они скрылись от правосудия и объявлены нами в розыск. А с Мэром пожалуйста. Его вчера судили, но он пока еще в следственном изоляторе. Можем проводить.
- Вы видите, вы видите? - опять застонал Наобум. - Это переворот, узурпация.
От встречи с Мэром ВИПы почему-то дружно отказались, и их проводили ко мне.
Прибыли: представитель администрации Президента, член Комитета по правам человека, армейский генерал (Генштаб МО) в смешной фуражке и заместитель министра ВД Светлов - мой старый друг, мой верный враг. Последний делал вид, что не только видит меня впервые, но и вообще меня видеть не желает.
- Чай, кофе? - приветливо предложил я важным гостям.
- Как-нибудь в другой раз, - предусмотрительно отказался за всех член правового Комитета. Комитетчик, стало быть.
- Что вас привело ко мне, господа?
Они помолчали, переглядываясь, решая, как и кому начать.
Администратор президента молвил наконец:
- Мы бы хотели узнать, что происходит в городе?
- Да ничего особенного, - успокоил. - Я взял на себя миссию по освобождению его от преступного элемента. Раздавили шесть бандитских группировок, ликвидировали где-то с десяток крупных местных авторитетов, выдворили за пределы городской черты криминальные диаспоры чеченцев. Сейчас ведем последние зачистки. Начинаем расширяться. Через неделю, как я рассчитываю, очистим весь район. Это в общих чертах.
- Кто вас уполномочил? - завизжал Наобум.
- Честь офицера, совесть гражданина, долг милиционера,- скромно пояснил. - Знакомы господам эти понятия? - Я взял сигарету. - А вам лично, Наум Лазаревич, я предлагаю больше не высказываться. Вы уже столько наговорили глупостей, что меня от вас тошнит, как с похмелья.
- Да что с ним разговаривать? - рявкнул в мой адрес Генерал.
- Нет, давайте разбираться по порядку, - заявил осторожно Комитетчик. Он из всех самый говорливый оказался. Ну, это понятно. Болтать о правах человека не сложно. Сложнее их отстаивать. - По информации, которой мы располагаем, вы со своими людьми разгромили целый городской отдел милиции, разогнали опытных работников...
- Я их не разогнал. Я их под суд отдал.
- Вы ви... - заныл было старую песню Наобум, но благоразумно заткнулся, когда я показал ему кулак.
- Значит, вы признаете этот факт? - Президентский администратор достал из красивой кожаной папки бумаги (кляузы на Серого), стал отмечать в них пункты, исполненные мною на захваченном незаконным путем посту борца за справедливость.
- Вы самовольно, не имея на то полномочий, сменили всю законную городскую власть, признаете?
- Конечно. И не только сменил, к ответственности привлек. Вчера их судили. О вынесенных приговорах вы можете узнать из местной печати. Да вам любой горожанин скажет. С чувством глубокого удовлетворения.
- Да что с ним разговаривать! - это Генерал опять, нетерпеливый.
- Послушайте, Сергеев, - сказал один из главных в России ментов, - вы отдаете себе отчет в своих поступках? Ведь это преступление. Государственный переворот!
- Ну какой там переворот, - наивно не согласился я, немного, конечно, польщенный. - Я государство не трогал. Я от него отделился. Взял этого... как его... все время забываю, трудное слово. А, вспомнил! Суверенитета взял. Сколько надо было.
Светлов украдкой ухмыльнулся.
- Это не юридический, это клинический случай, - развел руками Правозащитник. - Вас лечить надо!
- Вот еще! - возникла на пороге Лялька с автоматом. - Не забывайтесь! С полковником разговаривать вежливо и культурно.
- Может, я и псих, - перебил Ляльку, - вопрос спорный, на мой взгляд. Но, собственно говоря, я сделал только то, к чему вы уже не один год призываете. Ликвидировал преступные группировки, искоренил коррупцию во всех структурах власти, очистил милицию от случайных и нечестных людей, набил лица неславянской внешности, практически уничтожил рецидивную (все рецидивисты у меня под замком), уличную и бытовую преступность, в городе практически нет фактов хулиганства. А что, не надо было? Поспешил? Но я ведь вашим призывам поверил, всерьез их воспринял. Ну, виноват, перестарался...
- Вы видите! - сорвался-таки Наобум. - Он же издевается! Над властью, над законом!
- Все, - сорвался-таки и я. - Пошел отсюда! Лялечка, выкинь его вон.
Наобум вцепился в спинку стула.
- Мне все ясно, гражданин Сергеев, - Администратор поднялся, грозно выпрямился. - Довожу до вашего сведения: я уполномочен принять к вам необходимые меры.
Я рассмеялся:
- Не смейте! - огрызался у дверей несломленный Наобум, которого Лялька, держа за ворот, подгоняла коленкой в зад.
К кому относилось это отчаянное "не смейте" - ко мне или к собственному заду, - я не понял.
- Давайте взаимно успокоимся, - заворковал Правозащитник. - И вернемся к существу вопроса. Я хочу убедить гражданина Сергеева в том, что он совершил целый ряд вопиюще противоправных деяний. Ведь даже в борьбе с преступностью нужно придерживаться цивилизованных и законных методов. Какая-то неуверенность все-таки проскользнула в этом его утверждении, не иначе и сам сомневается. - А вы, насколько нам известно, практически без суда расстреляли трех мальчуганов...
Администратор сделал очередную пометку в досье.
- Да, четырнадцати и двадцати семи лет. За убийства, групповые изнасилования несовершеннолетних, за садистские издевательства над жертвами, за посмертные надругательства над их телами.
- Они же дети!
Особенно Паршаков.
- Их жертвы - тоже дети. К тому же - девочки.
- Беспредел! - развел руками Правозащитник.
- Да что с ним разговаривать! - вспомнил Генерал. Однообразный какой-то.
- Данными мне полномочиями, - опять поднялся Администратор, - я должен вас арестовать.
- Арестуйте, - мирно согласился я. - Только не очень сильно.
- Что вы хотите сказать?
- Ничего особенного. Кроме того, что вы - отважные ребята.
- Да что с ним разговаривать! Здесь рядом воинская часть. Я введу войска в город. Где у вас телефон?
- Да вот, звоните, - я двинул на край стола аппарат. - Номер вам напомнить?
- Обойдусь без ваших напоминаний, - рявкнул Генерал. Встал, поправил на голове свою совершенно идиотскую фуражку, тряхнул лампасами и строевым шагом, чеканной поступью подошел к моему столу.
Выручить теперь меня могла только Лялька. Но не станет же она выталкивать Генерала из кабинета коленкой под зад?
Господи, как же мы плохо знаем даже тех, кого хорошо знаем.
Не успел Генерал набрать номер - Лялька его опередила:
- Алексей Дмитриевич, полковник Василевич звонит. Соединять?
- Вот кстати, - сказал я Генералу. - И не надо вам записную книжку тревожить. - Взял трубку, щелкнув клавишей громкой связи.
На весь кабинет зарокотал сочный басок Василевича:
- Лешка, друг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51