И
естественно, ему пришло в голову воспользоваться этим ходом.
- А с чего ему было передвигать комод?
- Элементарно, - Эбба деловито жевала редиску. - Он прожил в этом доме
шесть десятков лет. Он прекрасно знает, где что стоит. И вдруг он явился
сюда и обнаружил, что комод передвинули. Естественно, он вцепляется в этот
комод и тащит его на место. Во-первых, чтобы приструнить нас. А во-вторых,
потому, что он сам безумно боится мести капитана Корпа и привык следить,
чтобы все оставалось на своих местах. К тому же, ой невероятно сильный - вы
сами в этом вчера убедились... Теперь понятно, почему он повесил на место
картину Ватто и почему изорвал барахлишко нашего друга Арне. А что касается
собаки...
- Вот именно! - сказал Арне. - Ты считаешь возможным, чтобы человек
зверски убил свою собственную собаку?
- Ты же сам говорил: здесь все знают, что он мучает животных. Почему пес
так рвался в желтую комнату? Да просто он учуял запах своего
хозяина-мучителя. Ну, и поскольку собака Доруму помешала и могла еще
помешать, он ее зарезал. Логически все сходится. Разве не так?
- А черная кошка? - спросил я. - Как, по-твоему, это увязывается с Черной
кошкой? Мы же сами видели: она бегает за Рейном.
- А с чего ты взял, будто на Хайландете существует только одна черная
кошка? Насколько мне известно, кошки в Норвегии - весьма распространенные
домашние животные. Почему ты уверен, что у Дорума нет большой черной кошки?
Кошка Баскервилей, вскормленная на тресковой печенке и способная перепугать
не только управляющего Людвигсена, но и самого директора Краг-Андерсена!
Блеск! Замечательно! Разумеется, все это слишком банально. И я вполне
понимаю твои чувства, Карстен, когда ты так смотришь на меня. Ну, что ты
надулся? Я развеяла поэтический флер, и осталась лишь голая
действительность.
Йерн и вправду глядел на нее с самым меланхолическим видом. Ковыряя
салфетку, он со вздохом процитировал кого-то из старых поэтов:
- Кажется, я попал не на ту планету. Здесь так скучно...
- Да, многие тайны превращаются в прах, если их разложить по полочкам, -
заметил Танкред, со смаком прожевав половинку сливы из компота. - Я могу
привести вам еще один пример, такой же простой и банальный. С эстонским
кораблем. Как из учебника по математике: есть задание со множеством
квадратных корней, скобок, степеней, а когда сократишь, остается в числителе
"а+ в" и в знаменателе "2".
- Интересно, как же решается эта задача? - спросил Арне.
- Ну, это пока еще не окончательное решение, а всего лишь гипотеза. Тем
не менее... Эта история имеет важную политическую подоплеку. Дело в том, что
в Эстонии все сейчас боятся вторжения русских. Ожидается, что Советы в этом
году аннексируют всю Прибалтику. Я проконсультировался с хорошо
информированными людьми в Осло, и вот, получил телеграмму на этот счет: из
Эстонии идет сильный отток капитала. Состоятельные люди прекрасно понимают,
что их ждет при такой оккупации и пытаются подготовиться к грядущей
катастрофе. Предприимчивые бизнесмены стараются тайно переправить свой
капитал за границу, и обычно они направляются в небольшие латиноамериканские
страны. Теперь попытаемся вспомнить: что нам известно про "Таллинн...
Корабль обнаружили у пустынного берега. Судно было на плаву. На нем
недосчитались двух спасательных шлюпок, и из двадцати ящиков с какими-то
деталями, которые оставались в трюме и предназначались для Коста-Рики, не
хватало трех, самых нижних...
- Там было золото! - воскликнула Эбба.
- Молодчина, фру Шерлок Холме! Ты совершенно права. Разумеется, это
скорее всего, обычная маскировка при тайных перевозках золота или
чего-нибудь подобного. По всей вероятности, команда пронюхала, что у них на
борту, и пошла на заговор. Во время шторма они выбросили командиров за борт,
взяли две шлюпки, погрузили золото - и вперед!
- Но это гиблое дело! - возразил я. - Даже если бы матросы благополучно
добрались бы до берега в шторм. Представьте себе: банда иностранцев с тремя
тяжелыми ящиками на улице. Их остановит первый же полицейский.
- Очень справедливое возражение, Пауль, но ты меня недослушал, - ответил
Танкред. - Мы вполне можем Допустить, что заговорщики спланировали дело
заранее и вообще не высаживались на норвежский берег. По сути, это могла
быть любая международная банда. Они получили сведения о том, что "Таллинн"
пойдет с золотом на борту. Они могли снюхаться с командой, могли внедрить в
экипаж своих людей. Представим себе, что в определенном месте ждало наготове
другое судно. На него переправили ящики и ушли. Все!
- Как же в таком случае ты объясняешь появление вещей с "Таллинна" на
чердаке у Пале? - спросил Карстен с иронической улыбкой.
- Что касается спасательного круга, то я не понимаю, почему не поверить
ему на слово? Он сам объяснил: нашел. Почему бы и нет? А вот с одеждой, я
думаю, дело обстояло так. Он нашел труп. Море могло вынести на берег
утопленника. Он притащил домой одежду, а в полицию не сообщил. Отсюда и вся
его тревога, и тайны, и секреты.
- Неужели? Позволь в таком случае заметить, что Пале появился на
Хайландете через четыре месяца после того, как твои мифические заговорщики
ограбили "Таллинн" и перебили полкоманды! И за все это время никому из
местных рыбаков, которые, между прочим, ходят в море каждый день, поскольку
это их промысел, и знают тут все, как собственные пять пальцев, никому из
них ни разу не попалось ничего подобного. За четыре месяца! А явился чужак -
и вдруг такие находки?
- Ну и что? Труп мог лежать, где угодно. Там, куда рыбаки не заходят,
именно потому, что прекрасно знают, где искать рыбу! И вообще, может, это не
две находки, а одна. Матрос мог продержаться на спасательном круге какое-то
время, а потом захлебнуться или удариться о скалу... И, зная характер Пале,
можно представить себе, что он мог принести такое к себе домой - как
пополнение коллекции мертвечины... И уж во всяком случае, ясно одно: между
историей с эстонским кораблем и тем, что происходило здесь, в "пиратском
гнезде", не было никакой связи. Но местные суеверия позволили слепить из
абсолютно разнородных событий некое роскошное продолжение легенды.
Йерн поднялся, сердитый, как кардинал, который потерял всякое терпение,
наслушавшись богохульственных, еретических, глупых речей.
- Танкред, я бы никогда не подумал, что ты способен на такую чушь! Ты
сочинил тут дурацкую историю - приключенческую повесть для детей. Это -
халтура, мой милый. Короче, я не могу больше слушать такой бред. Мне пора
домой, я должен работать. А ты очень скоро увидишь: ты ровным счетом ничего
не понял и не прояснил! Жизнь вовсе не так бесталанна!
* * *
Откровенно говоря, я и сам был очень разочарован. Чересчур тривиальной и
скучной показалась мне версия Танкреда. Вот так всегда: если и выпадает в
жизни какое-то необычное переживание, окутанное поэтической дымкой
Невероятного, стоит чуть переждать, и непременно обнаружится все тот же
плоский и прозаический закон Причины и Следствия. Он шаркнет ножкой и
раскланяется - "Это все Я, Я... И опять Я, - прошу любить и жаловать".
И, не в последнюю очередь, меня разочаровал Танкред. Я спросил его чуть
позднее, наедине, что означали, в таком случае, две другие телеграммы,
которые он мне показывал? Он ответил уклончиво, дескать, по всей
вероятности, он сначала пошел по неверному следу. А что означало загадочное
"Полтора", он и вовсе отказывался объяснить. И мне стало ясно: его напускная
таинственность и разговоры про "невидимого противника" - обыкновенный блеф.
Он разбирался в событиях не лучше нашего, но при этом напускал на себя
важный вид и изображал дальновидного всезнайку - довольно нелепая поза, на
мой взгляд. Нет, если бы я стал писать детективы, я не выбрал бы Танкреда
как прототип своего героя. Уж скорее я взял бы Эббу...
Теперь, поскольку все выяснилось, в "пиратском гнезде" воцарилось
предотъездное настроение. Хозяин дома решил на следующее утро отправиться в
Кристианзанд, где жил архитектор, который работал над планом
переоборудования дома, и обсудить все детали; Арне собирался приехать в
следующий раз, лишь когда начнется поставка необходимых материалов. Эбба и
Танкред сказали, что дело закончено, и завтра они возвращаются домой, в
Осло, а Моника заявила, что поедет вместе с ними. Таким образом, я оставался
в доме один - в качестве управляющего на службе у Арне Краг-Андерсена.
Было решено устроить вечером маленький прощальный праздник. По этому
случаю я отправился на моторке купить раков. Ближе всех жил рыбак по фамилии
Тобиасен, тот самый, что не далее как вчера видел в море призрак шхуны
"Кребс". Естественно, за раками я отправился именно к нему.
Тённес Тобиасен оказался крепким мужчиной средних лет, худым, но
жилистым, с обветренным, строгим лицом. Пока он вылавливал раков из огромной
лохани, я стал расспрашивать его, и он описал мне свои впечатления, обильно
снабжая их комментариями из "Откровения Иоанна". Тем не менее, рассказ
звучал очень и очень достоверно. Тобиасен подробно описывал судно, его
паруса и оснастку и свое собственное состояние при встрече со странным
кораблем. Не знаю, насколько возможно сохранить самоконтроль при
галлюцинациях? И пусть Сёренсен оценил этот случай как чистое визионерство и
иронически отмахнулся от слов необразованного рыбака, я, откровенно сказать,
призадумался.
Но к сожалению, я был предубежден и позволил себе в разговоре какую-то
незначительную насмешку. Тобиасен сразу замолчал и насупился. Когда я с
шестью раками был уже в лодке, а он с деньгами стоял на берегу, он вдруг
поднял руку с зажатыми в ней купюрами - я узнал жест пастора Флателанда - и
с пафосом произнес:
- Только грешники и безбожники поклоняются зверю с семью головами и
десятью рогами, а на головах его имена богохульные! Но прольются чаши,
наполненные гневом Бога, на всех, поклоняющихся зверю! И вы, в "пиратском
гнезде", берегитесь! Вас постигнет несчастье. И гораздо скорей, чем вы
думаете!
Вот с таким напутствием я и отчалил...
Наша прощальная вечеринка с самого начала не задалась. Арне тут же
напился, стал задираться и всячески выказывал свое раздражение в адрес
Моники. Он использовал любую возможность ее уколоть. Она отвечала холодными
резкими выпадами. Оба, разумеется, избегали прямых намеков, но без сомнения,
мы оказались свидетелями давно накопленной и неожиданно прорвавшейся
взаимной неприязни. Мы, собственно, говорили про Лиззи, Моника защищала ее
от издевательских нападок Арне, и все вылилось в весьма примитивную
дискуссию о женском поле как таковом. Арне характеризовал женщину вообще (а
в частности, несомненно, и Монику) как ограниченное, поверхностное,
ненадежное, скандальное, истерическое, вечно интригующее и чрезмерно
чувственное существо, не заслуживающее к себе мало-мальски серьезного
отношения. Он закончил свою отповедь утверждением, что единственное, на что
может годиться женщина: это пару часов в постели, а в стране с холодным
климатом, как Норвегия, это может оказаться даже полезным, особенно если
человек живет в доме, где нет центрального отопления. При этих словах.
Моника вскочила и с белым от ярости лицом отмаршировала прочь из комнаты.
Какое-то время мы еще посидели, пытаясь поддерживать разговор, но ничего
не получалось. Да, это была отнюдь не уютная сентиментальная атмосфера
прощания, когда поднимают бокалы и растроганно говорят: "Не поминайте
лихом!" Арне продолжал злиться и отпускать едкие циничные замечания. Под
предлогом, что всем завтра рано вставать, мы пожелали друг друг спокойной
ночи и разошлись.
Еще три четверти часа я пролежал в кровати с книжкой и вдруг услыхал в
коридоре тихие шаги. Они замерли у самой моей двери. Я увидел, как дверная
ручка медленно поворачивается, и сердце мое подпрыгнуло. Что это? Дверь
бесшумно открылась - на пороге стояла Моника.
Она была в легком халатике, из-под которого выглядывали кружева длинной,
до пола, ночной рубашки. Длинные, светло-каштановые волосы, мягкие и
шелковистые, были отброшены назад, словно ветром. Никогда еще я не видел ее
такой взволнованной и победоносно прекрасной.
Она приложила палец к губам, осторожно закрыла за собой дверь, подошла и
села ко мне на край кровати.
- Слава Богу, что ты не спишь, - прошептала она, - я хотела перед
отъездом поговорить с тобой наедине.
Перед глазами у меня заплясали крошечные огоньки, как блуждающие огни на
болоте. Вот теперь я пропал! Окончательно и бесповоротно. Я привлек ее к
себе и нашел ее губы, она ответила на поцелуй, дрожа всем телом.
- Пауль... любимый...
Я сорвался и полетел в пропасть. Боже, я благодарен тебе за все
прекрасное на свете: музыку и полет чайки, восход солнца и запах мокрой
травы, блеск зарницы в летней ночи... Моника, Моника, ты со мной, ты моя...
* * *
На рассвете я проснулся. Я плавал в космической благодати. Мое тело было
невесомым, я был шаром из тончайшего шелка, меня наполнял легкий гелий, и я
поднимался к звездам. К Монике, которая лежала в своих кружевах на Большой
Медведице.
Еще не проснувшись, я осознал: что-то случилось, и протянул руку, чтобы
обнять ее. Потом я открыл глаза и увидел, что я один. Но это не было сном:
подушка хранила отпечаток ее головы, воздух благоухал нарциссами. Дивная,
страстная, нежная моя Моника, даже имя твое, словно ласка, словно поцелуй,
словно радуга над землей...
Я почувствовал что-то холодное под правым -плечом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28