– Она встала на цыпочки, уперлась рукой в его подбородок и поцеловала его в уголок рта – едва ощутимо, как тающая снежинка. – Если ты даже не вернешься к нам, мы тебя не забудем. Я не про Кумберовы дурацкие книжки, а про тех, кто любит тебя.
– Как ты?
– Как я.
Он, как можно осторожнее, поцеловал ее в макушку.
– У меня не так уж много настоящих друзей, ты знаешь.
– Может, это из-за твоего запаха. – Но ее подковырки уже не могли его обмануть. – Теперь верни меня моему парню, пока ему не вздумалось треснуть тебя ученым трактатом.

* * *

Он ожидал, что наверху его встретят Пуговицыны огры, но вместо них увидел трех незнакомых гоблинов в ярких одеждах, с ножами за поясом и раскрашенными лицами. Его приход у них особого восторга не вызвал, но и враждебности тоже. Они поклонились ему строго официально, держа руки по швам, и проводили к Пуговице. В одном углу комнаты сидели на полу, поджав ноги, гоблины-музыканты. Они наигрывали тихий, но замысловатый напев, и Тео отбросило назад, в те мгновения, когда одна только музыка спасала его. А может, не только его? Может, гоблинский джаз весь смертный мир спас от гибели?
«Ни фига себе сюжет для рок-оперы!»
Один из музыкантов кивнул Тео – Пробка, с которым он пел и курил духову траву в ту далекую ночь, но церемониальная тишина в комнате не располагала к тому, чтобы остановиться и поболтать. «Надо будет потом рассказать ему про остров, –подумал Тео, – даже попробовать наиграть то, что мне слышалось. Хотя я ведь домой собрался, так что встретиться вряд ли получится».
Он ожидал также увидеть здесь Примулу и других старых соратников Пуговицы, но в башне, если не считать его самого, присутствовали одни только гоблины. Тео узнал Щеколду и еще нескольких жителей лагеря, но незнакомых, серьезных, вооруженных и празднично одетых, было гораздо больше. В центре комнаты, перед уставленным посудой ковром, сидел Чумазый Козявка Пуговица. Одетый в белое, как и Тео, он напоминал индийского святого, восседающего посреди своего ашрама. При виде Тео он встал и протянул гостю когтистую руку.
– Добро пожаловать, Тео Вильмос. Рад тебя видеть. Я боялся, что ты не успеешь окрепнуть до вечера, а прощальный пир без дорогого гостя – не пир.
– Да я... я еще не на сто процентов уверен, что хочу вернуться домой.
– Вот оно что. – Пуговица сел и сделал одному из гоблинов знак налить Тео чаю. Тот походил больше на воина, чем на прислужника, однако просьбу выполнил.
Сделав из вежливости несколько глотков и позволив наполнить свою тарелку деликатесами – быстрый вороватый взгляд убедил его, что мышей среди них не имеется, – Тео подался вперед.
– А где же Примула и все остальные?
– Караденус в трауре. Он просил его извинить.
– Он, должно быть, очень любил свою сестру.
Пуговица посмотрел на него долгим взглядом и кивнул.
– Да. Очень.
– Я до сих пор не верю, что жив, и приятно удивлен тем, что многие из вас тоже остались в живых. Ты знал, что так будет?
В Пуговице впервые проглянула прежняя хитринка.
– Если я скажу, что знал, обещаешь повторять это всем, кто тебя спросит? Тогда я останусь в истории гениальным тактиком, вторым лордом Розой. Но если начистоту, то не знал. Только надеялся. Мы с Примулой придумали самый лучший план, на какой только были способны. Мы знали, что гоблины пойдут в бой, когда жезл будет сломан, – мой народ накопил столько гнева, что не смог бы сдержать его после того, как договор утратит силу. Но могли ли мы предвидеть, что нас поддержат другие, что недовольные эльфы хлынут на улицы Города? Нет, не могли. Мы могли лишь делать все, что от нас зависело, и надеяться.
– Но ты знал, что гримы убьют драконов.
– Я знал, что это возможно, – улыбнулся Пуговица, – но и тут был свой риск. Мы, гоблины, любим азартные игры, как всем известно, вот только выигрываем далеко не всегда. – Он повернулся к гоблину слева от себя, разукрашенному перьями и бусами. – Ты убил как-то дракона у себя в горах, не так ли, Выдра?
Тот потер длинный нос, глядя на Тео.
– Да. За это мне дали имя «Убивший Гада».
– Большой он был? – спросил Пуговица.
– Большой. Крылья вот такие. – Выдра широко растопырил руки и вернулся к еде.
– Стало быть, знаменитый трофей Выдры насчитывал, хем, десять – двенадцать футов в длину, – засмеялся Пуговица. – Даже гримы, как видишь, не имеют особого опыта в битвах с большими змеями. Мы опять-таки могли лишь надеяться, что отравленные стрелы, вонзаясь в их глаза и мягкие глотки, произведут на них такое же действие, как и на их мелких родичей.
– Бог ты мой! Так это у них первая попытка была?
– На войне так часто бывает. Но ты ничего не ешь. Покушай, а потом я расспрошу тебя о твоих приключениях, особенно об Устранителе. То немногое, что я слышал, просто поразительно.
– Ты и сам ничего не ешь.
– Я пощусь, – объяснил Пуговица. – А ты ешь, тут все вкусно. После такого долгого сна тебе надо подкрепиться.
Тео действительно проголодался и налег на еду, хотя не совсем понимал, что такое он ест. Попутно он отвечал на вопросы Пуговицы, стараясь припомнить, в каком порядке все происходило, и порой возвращаясь назад. В процессе он отметил, что гоблинская пища и гоблинская музыка, входившие раньше в перечень бесспорно чуждых ему вещей, стали для него почти что привычными.
– Значит, ключом был ты сам, – подытожил Пуговица.
– Простым орудием.
– Нет. В этом и заключалась ошибка Чемерицы. Он думал о тебе именно так, но твой ум и твое сердце разрушили весь его замысел. Теперь я спрошу тебя о том же, о чем меня спрашивал ты. Знал ли ты, что иррха заберет ребенка, если не сможет забрать тебя?
– Отвечу, как ты: я надеялся, – пожал плечами Тео. – Времени думать у меня не было. Просто я вспомнил, как Дауд говорил, что между подмененными детьми существует особого рода связь. Я это не очень-то понимал, но и выбирать было не из чего. И потом я подумал: пусть уж лучше я достанусь русалке, чем этому мертвяку.
– Быстрая смерть в огне или медленная под водой, – задумчиво произнес Пуговица. – Говорят, что пленники русалок начинают любить их до того, как умрут. Слишком много разговоров о смерти, – покачал головой он. – Расскажи лучше о своем мире – у нас как-никак праздник! Последние дни я провожу слишком много времени со своими соплеменниками, при всей моей любви к ним. Расскажи о мире, счастливо избегнувшем страшной участи, о которой он даже не подозревал.
– Да уж, надеюсь, что эта участь его миновала – не хотелось бы, вернувшись, угодить в какое-нибудь средневековье. Но сначала еще один вопрос. Я вот чего не понимаю: ты сказал, что гоблины созрели для восстания, и единственным, что удерживало их под игом Цветов, был этот договорный жезл. Почему ж его раньше никто не сломал? Почему это только тебе пришло в голову?
– Хочешь услышать еще одну гоблинскую сказку? Хорошо – сегодня я ни в чем не могу тебе отказать. Постараюсь рассказать покороче. Ответ, казалось бы, прост. Прежде всего, очень немногие гоблины знали, где этот жезл хранится. Мы предполагали, что он спрятан в каком-нибудь глубоком, хорошо охраняемом склепе. Мы не думали, что цветочные лорды так мало знают нас и так мало опасаются, что не понимают всей важности данного нами священного слова – обещания наших предков, записанного рунами на жезле. Это Примула сказал мне, где он находится. Для него это, хем, была лишь диковинка, на которую он случайно наткнулся в Музее Парламента, изучая историю и право. Когда он много лет спустя упомянул мне об этой вещи, я сразу понял, что это, и у меня зародился план.
– Но кто-то должен был знать – например, гоблин, убиравший музейные залы. Почему его до сих пор никто не похитил? Почему его сломал именно ты?
Пуговица помолчал.
– Стыдно признаться, но до меня на это никто не осмелился. Да, кто-нибудь, возможно, и знал, но никто не хотел платить жизнью за нарушение договора.
Тео не понял его. Ему не верилось, что гоблины, такой, казалось бы, непокорный народ, так долго мирились с рабством из страха, что кто-то из них умрет во время восстания. Он не мог забыть диких воинов на Васильковой площади, спокойно целящих в черные, пикирующие на них с неба тени.
– Ну, довольно об этом, – сказал Пуговица. – Я пользуюсь своей привилегией почетного гостя и прошу тебя рассказать мне о своем мире. Расскажи что-нибудь забавное, чтобы я посмеялся.
– Постараюсь. – Тео отогнал прочь мысли о войне и драконах, вспоминая все дорогое для себя в мире, куда собирался вернуться. Поймет ли Пуговица, в чем юмор истории про Джонни Баттистини, который наелся чудесных грибов и угнал фургончик с мороженым?
Он рассказал, и Пуговица, кажется, понял.

Было уже, наверное, около полуночи, когда он собрался уходить. Пуговица тоже встал и заключил его в жилистые объятия – такого Тео никогда еще не испытывал.
– Мне будет недоставать тебя, Тео. Знакомство с тобой доставило мне большую радость.
– Не спеши вычеркивать мой адрес из своего ежедневника. Я еще думаю.
– Ну-ну. – Желтые глаза Пуговицы смотрели, не отпуская. – Я верю: где бы ты ни был, немножко гоблинской музыки всегда будет с тобой. Ступай с миром, Тео Вильмос.
– Это мне нравится больше, чем то, что ты сказал в нашу предыдущую встречу. Помнишь? Что нам не гарантируется ничего, кроме последнего вздоха.
– Да, что-то вроде того. Спокойной ночи.
Никто не ждал его у башни. Кумбер и Кочерыжка давно отправились спать – Тео так и не понял, как это у них получается, – но на берегу горело достаточно костров, не говоря уж о звездах, чтобы с легкостью найти дорогу обратно. Что-то из сказанного Пуговицей не давало ему покоя. В другую ночь Тео выкинул бы это из головы, но сейчас он был трезв как стеклышко, потому что не пил ничего, кроме чая. Кроме того, мысли о Пуговице отвлекали его от собственных, весьма запутанных планов.
«Я эльф, но мыслю как смертный – так кто же я? И зачем устраивать прощальный пир, если я еще ничего не решил?» Он чувствовал чуть ли не ностальгию по счастливому невежеству прошлого. «Почему Пуговица назвал на прием, устроенный в мою честь, кучу диких гоблинов, которых я даже не знаю? И еще. Гоблинская манера выражаться, конечно, очень своеобразна, но почему Пуговица сослался на свою привилегию почетного гостя?»
Ведь если пир устроили ради Тео, почетным гостем полагается быть ему?
И тут все внезапно стало на место – и всеобщая сдержанность, и странные реплики Пуговицы. Он сказал, что история жезла – это гоблинская история. А стало быть, в ней имеются недомолвки. Он все сказал честно, а Тео не понял. «Никто не хотел платить жизнью за нарушение договора» – вот его подлинные слова. Тео думал, что он говорит о гоблинах, погибших во время восстания, но он говорил о себе самом. И эти белые одежды. Не святой в окружении учеников, а приговоренный, которому воздают почести его палачи.
Тео побежал назад со всей доступной ему быстротой, но нашел башню запертой, а верхние окна темными. Он забарабанил в дверь кулаками, но никто ему не ответил. В конце концов из другого строения вышел старый Щеколда, вытирая глаза – то ли спросонья, то ли от слез. Поняв, о чем толкует обуреваемый горем Тео, он попытался увести его обратно в палатку.
– Ничего не поделаешь. Закон есть закон. Пуговица знал об этом и поступил наилучшим образом. Он, великий герой, навсегда останется в нас.
Но Тео это не утешало, и уходить он не желал. Ему казалось, что его одурачили, хотя, если честно, он сам дурачил себя. Он чувствовал, что попрощаться ему так и не дали. Щеколде пришлось кликнуть на помощь еще полдюжины гоблинов и эльфов, включая незнакомого Тео огра, чтобы насильно доставить буяна в палатку к Поппи.
Единственным, что хоть немного смягчало боль, была мысль о том, что для Пуговицы так было легче – меньше на одно слезливое прощание, на одного собеседника, который требует невозможного.
Поппи, дитя жесткой культуры и безжалостного семейства, не пыталась подсластить пилюлю: она знала, что яд может выйти только вместе с потом. Она молча обнимала рыдающего, стонущего Тео, пока он наконец не уснул.

43
ГРАНИЦЫ МАГИИ

Как только рассвело, он отправился к Караденусу Примуле, и тот пригласил его в свою палатку – еще более скромную, чем у Тео, и в то же время казавшуюся роскошной. Цветы, очевидно, умели приспосабливаться и к простому образу жизни: у Примулы, как и у Пуговицы, даже простой ковер выглядел словно трон.
Он долго выслушивал взволнованную речь Тео и наконец остановил его, подняв тонкую руку.
– Послушай теперь меня, Тео Вильмос. Мы многим тебе обязаны, но только не этим. Будь это даже возможно, я не смог бы удовлетворить твою просьбу. У меня нет такой власти. У меня ее вообще теперь нет – по крайней мере той, что дается по праву рождения. Все еще, возможно, вернется – у нас, Цветов, есть еще кое-какие ресурсы, и я не верю, что мир перевернулся раз и навсегда, как думают многие, – но я, даже вернув себе какие-то привилегии, не стал бы пытаться что-то менять. Пуговица сам сделал свой выбор, зная заранее, что его ожидает – как в случае победы, так и в случае поражения. Таковы были его воля и его желание. Но самое главное, Тео, в том, – Примула на мгновение опустил глаза, – что уже слишком поздно. Он мертв. Минувшей ночью его соплеменники предали его смерти.
Тео долго сидел молча, тер уже распухшие от слез глаза и старался не свихнуться окончательно.
– Он сказал... что ты в трауре. Я думал, он говорит о твоей сестре.
– И о ней тоже, но ее я давно уже оплакал. Пуговица был моим братом, хотя мы происходили из разных миров и рас. Моим другом.
Лицо Караденуса оставалось бесстрастным, но Тео уже усвоил, что маска цветочного аристократа не всегда работает, как задумано.
– Он сказал как-то, что вы не могли быть друзьями. Что ты был... слишком уж другой.
Примула не удержался от смеха, в котором, однако, звучала боль.
– Это только доказывает, что наш гоблин был не таким умным, каким казался.
Тео вытер глаза рукавом. Слезы иссякли, но боль в груди осталась.
– Этот мир перестал мне нравиться. Могу я реально вернуться домой? Ваша магия... то есть наука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89