За столом он остался один – все его друзья отошли к бильярду и тихо, встревоженно переговаривались между собой.
– Это точно, лучше, – прокомментировал он с ухмылкой.
– У сына к тому времени рос уже свой сын. Они вместе переехали к старику, и сын перепоручал мальчику самую тяжелую работу, так что тот не знал отдыха от восхода до заката.
Однажды внук нашел около дома нору, в которой жил гоблин. Еще не ожесточившись сердцем, как его отец и дед, мальчик делился с гоблином своей скудной пищей, оставляя у его норы корочку хлеба или коренья. Однажды и гоблин оставил ему кое-что взамен – игрушку, золотую птичку.
Мальчик показал птичку отцу и деду, и тех обуяла жадность. Дед заявил, что птичка должна принадлежать ему, поскольку гоблин живет на его земле. Отец оспаривал это, поскольку гоблина, в его понимании, перехитрил его сын, обменяв хлебные корки на золото. Они спорили, спорили, и наконец сын в приступе ярости убил собственного престарелого отца. Мальчику он сказал, что дед уехал и поэтому они должны трудиться еще больше, а после отослал его спать.
Сам же отец, решив выманить у гоблина побольше золота, прокрался при лунном свете к норе с мешком льняного семени, рассыпал семена вокруг, протянул дорожку к дому, а остаток высыпал на пол. Он знал, что гоблину, согласно Закону Вещей, придется пересчитать эти семена – а поскольку это станет возможно, лишь когда солнце встанет, тот волей-неволей войдет в дом и должен будет выполнить все требования хозяина.
Отец спрятался и вот увидел, как гоблин прошел мимо, уткнувшись носом в землю и считая семена. Отец дождался рассвета, вернулся к дому и вошел.
Сын его и гоблин, сидя вместе на коврике у очага, пили мятный чай.
После этого мальчик продал дом, накупил на вырученные деньги товаров, сделался богатым купцом, и обе золотые птички остались у него.
На этом Пуговица оборвал свою напевную речь и моргнул пару раз, словно пробуждаясь от сна.
– Тут и сказке конец.
За другими столиками начали перешептываться, послышался женский смех. Мэри встрепенулась – она тоже, несмотря на свое нервное состояние, успела погрузиться в какой-то странный полусон.
– Что за чушь? – Ориан вылез из-за стола и навис над гоблином. – Что это за история? В ней же никакого смысла нет!
Гоблин неожиданно расплылся в широкой острозубой усмешке.
– По мне, так очень даже есть, молодой господин.
– Почему они сидели и пили чай? И почему гоблин должен был пересчитать семена?
– Ночью мальчик встал, увидел рассыпанные на полу семена, испугался, что отец поругает его за беспорядок, и подмел их.
Молодой Дурман насупился, сделавшись гораздо менее красивым и взрослым.
– А с чего мальчик продал дом? Куда девался его отец, и откуда взялась вторая птичка? – Он сгреб гоблина за плечо, и тот, качнувшись, ответил:
– Таковы все гоблинские сказки. Разве вы не догадываетесь сами, что случилось с отцом мальчика, который хотел одурачить гоблина и потерпел неудачу? Не догадываетесь, откуда взялась вторая птичка?
Женщина засмеялась снова, и к ней присоединились другие, в том числе и Цветы средних лет. Ориан, бросив на них гневный взгляд, тряхнул гоблина.
– Думаешь, что выставил меня дураком?
Пуговица промолчал, но Мэри чувствовала, как потрескивает заряженный насилием воздух. Она достала «кукушку», развернула ее, сунула в карман и крикнула Ориану:
– Довольно!
– Ага! – торжествующе вскричал лорд. Друзья подались к нему – возможно, чтобы остановить, – и в этот самый момент под ноги гоблину скатился какой-то довольно тяжелый предмет. Ориан подобрал его и зажал в кулаке, который сразу загорелся дымным желто-зеленым светом. – Это что у тебя, а?
– Ничего. – Гоблин тщетно пытался разжать пальцы юноши, чтобы вернуть пропажу. – Всего лишь болотный огонек, чтобы освещать дорогу домой.
– Оставьте его, – сказала Мэри, но так тихо, что сама себя не расслышала.
– Да ну? По-моему, это очень напоминает оружие. – Дурман повернулся к своим друзьям и другим посетителям. – Что скажете? Разве указ Совета не запрещает гоблинам и прочим лишенным гражданских прав носить оружие? Сходи-ка за констеблями, – велел он одному из своих спутников, удерживая вырывающегося Пуговицу на вытянутой руке. – Думаю, они этим заинтересуются... – Внезапно он вскрикнул и затряс рукой, пытаясь освободиться от того самого пленника, которого так крепко держал. – Проклятый живогрыз! Он кусается! Убью! – В другой его руке сверкнул тонкий, но длинный кинжал.
Мэри выхватила пистолет, намереваясь только попугать буяна, в крайнем случае пальнуть в потолок, но тут в таверну ввалился необычайно длинный и тощий оборванец с глазами и ртом, широко раскрытыми от ужаса или боли. Мэри в растерянности опустила оружие. Оборванец, шатаясь и постанывая, брел прямо к Ориану и гоблину. Руками он сжимал виски, как будто кто-то наслал на него жестокую головную боль. Лорд отпустил гоблина, оглядывая пришельца. Усмешка на его лице говорила о том, что этого нового противника он всерьез не принимает.
– Никак гоблинский заступник? – осведомился он, подняв повыше свой нож.
– Стой! – крикнул неизвестный. – Оставь его! Уйдите из моей головы, вы все! – Его голос превратился в визг. Что– то грохнуло в зале, и ослепительно-белая вспышка сменилась полной тьмой.
На одно безумное мгновение Мэри подумала, что это она нечаянно нажала на спуск, но даже «кукушка» не производит такого грохота. Эхо, болезненно отдающееся в ушах, наконец утихло, но Мэри по-прежнему ничего не видела.
Стоя на коленях, она шарила руками по полу, неизвестно что отыскивая. Слышались крики – множество криков.
– Кто выключил свет, канальи? – Чья-то рука ухватила ее за ногу. – Кто здесь?
– Это я, Можжевельник. Значит, это просто свет погас? Я уж думала, что ослепла.
– Опять авария, чтоб ей.
– Хвала Роще. Я думала, у меня глаза вытекли.
Свет включился несколько минут спустя. Почти все, кто был в таверне, как ни странно, остались на месте – в том числе и Ориан Дурман. Он лежал на полу навзничь с перерезанным горлом, окруженный широченной лужей крови и пива. Рука, в которой он недавно держал гоблинский фонарик, вместо кисти заканчивалась черным обрубком.
Вид у трупа был крайне удивленный.
– Беда, – сказала Мэри Можжевельнику. – Хуже не бывает.
Гоблин и длинный, само собой, исчезли.

Беда нарастала медленно, но Мэри не сомневалась, что очень быстро она наберет скорость. Как-никак у нее в заведении убили сына советника, хотя никто не понимал толком, как это произошло. Даже полная ее невиновность и тот факт, что глупый молокосос сам напросился, мало что будут значить, когда государственная машина придет в движение. Впрочем, следователь, который ее допрашивал, казался не очень злым, и Мэри позволяла себе надеяться. Когда она рассказала ему все, что помнила о гоблине, он скептически скривил рот.
– Но у вас есть его имя, если он только не солгал, – заметила Мэри. – А гоблины, говорят, никогда не лгут.
– Лгут все, что бы там ни рассказывали о гоблинах. Суть не в этом.
В городе, объяснил следователь, находится сейчас двадцать или тридцать тысяч гоблинов из клана Пуговицы, и не меньше половины из них в какой-то период своей жизни прозываются Чумазыми. Это все равно что разыскивать кого-то по имени «эй ты».
Констебли, сняв показания со всей обслуги и посетителей, ушли, а Мэри с Можжевельником остались разгребать грязь. Лишь через несколько часов после того, как убрали тело молодого Дурмана, она сообразила, что гоблин, несмотря на поспешность своего бегства, успел не только прикончить Ориана, но и прихватить заработанные им жаркое и эль.

12
ШКАТУЛКА С ГЕРБОМ ШТОКРОЗЫ

Сознание возвращалось медленно, и Тео вспоминался странный сон, в котором он был мешком картошки. Мокрой картошки, и обращались с ним довольно бесцеремонно.
Не открывая глаз, он попытался определить, где находится. Не у себя в хижине, это точно, поскольку кровать большая и мягкая. Но и с Кэт он больше не живет, стало быть, это не ее перины... если только их разрыв не был сном, наподобие того, картофельного.
Погодите-ка... Мешок с мокрой картошкой тащил на себе двуногий слон, а рядом все время жужжала пчела, разговаривая с ним своим тоненьким голоском. Значит...
Ничего это не значит. Просто ему снился полный бред.
«Нет, погоди. Летает, жужжит. Фея. Эльфландия. Кочерыжка!»
Тео раскрыл глаза во всю ширь, вспомнив свое ни в какие ворота не лезущее приключение. Он был укрыт огромным белым стеганым одеялом, а дальше торчала деревянная спинка большой кровати. Все бы хорошо, но за спинкой виднелась серая фигура размером с промышленный холодильник.
Тео, ахнув, укрылся одеялом с головой.
– Эй, Тед, скажи боссу, что он очнулся, – громыхнул голос, точно чугунную крышку люка протащили по булыжнику.
Тео порадовался, что ничего не видит: ему совсем не хотелось смотреть на это серое чудище, от которого он спрятался под одеялом.
– Вылезай, пупсик. – Наполняющий комнату голос отдавался в почках. – Я вегетарианка.
– Тебя вообще нет. Таких не бывает, – не совсем убежденно ответил Тео.
– Ишь, забавник, – хохотнуло чудище. – Вылазь давай. Босс сейчас позовет тебя к себе – может, тебе какую-нибудь жидкость надо отлить, или что там ваш брат еще делает, когда просыпается.
«Если я на что-то смотрю, это еще не значит, что я в это верю», – решил Тео и отодвинул краешек одеяла. Сделав это, он еле сдержался, чтобы не завизжать от страха: существо у его кровати придавало заезженному выражению «страшней войны» новое, свежее значение.
Вот, значит, во что превратится теперь его жизнь? Одна жуткая, невероятная вещь за другой? Сколько же это будет продолжаться?
Сморщенное, с обвислой кожей страшилище действительно было серым, но серым не однотонно, а с множеством разнообразных оттенков, как старые бетонные стены, подверженные долгому влиянию непогоды. На таких обычно нарастают целые слои граффити, одни поверх других. При взгляде на лицо серая шкура, однако, начинала казаться прямо-таки симпатичной. Крохотные красные глазки прятались под надбровными дугами, за каждой из которых мог бы спокойно стоять бармен. Между ними помещался бесформенный бугор – только место, занимаемое им на лице, и две ноздри позволяли догадаться, что это нос. Рот был приоткрыт в ухмылке столь устрашающей, что Тео невольно опять потянул на глаза одеяло. Серая лысая громадина сидела на полу, поджав ноги, но голова ее тем не менее находилась на высоте примерно пяти футов. А весит она, должно быть, как средних размеров автомобиль, мелькнуло в уме у Тео.
– Привет, – громыхнуло чудище и наклонилось к нему, хлопая веками, напоминающими изделия народной керамики. Его дыхание вполне могло бы исходить с тыльного конца трицератопса. – Меня Долли зовут. А ты для пупсика очень даже ничего.

Во второй раз он очнулся от ветра, которым овевали его чьи-то крылышки. Некто, стоя у него на подбородке, говорил сердито:
– Не смешно. Мне хочется залезть тебе в нос и не пожалеть три месяца на розыск твоих мозгов, чтобы вышибить их назад через ноздри.
– Уж и пошутить нельзя, – пробурчало чудище. – Все они неженки.
– Ему многое пришлось испытать. – Обмахивание прекратилось. – Ну давай же, парниша, приди в себя.
Тео открыл глаза.
– И не заглядывай мне под юбку, скотина. – Фея спорхнула с его подбородка и отлетела на ярд назад, вынудив Тео со стоном приподняться и сесть. Серое чудище по-прежнему сидело на полу с несколько пристыженным видом. Неудивительно, что Тео во сне принял его за двуногого слона.
– Погоди-ка. Как я сюда попал? Это ты... меня принесла? – Он сделал паузу. – И тебя правда зовут Долли?
– Чистая правда. – Она рыгнула со звуком, который опять отдался у Тео в почках. – И несла тебя тоже я, в очередь с моим братом Тедди.
– Тедди?!
– Так огры себя называют, – пояснила Кочерыжка. – В честь своих любимых детских игрушек. Но сентиментальничать по этому поводу не стоит: медвежонком Тедди у ее братца был настоящий живой медведь, которого он так любил, что затискал до смерти. И лучше тебе, парниша, не знать, что заменяло куколку нашей Долли.
– Правильно. Лучше не знать. – Тео огляделся, чтобы поменьше смотреть на серую великаншу Долли, которая снова заухмылялась. Все здесь было незнакомым и странноватым, кроме кожаной куртки, утешительно висящей на одном из столбиков кровати. Просторная комната походила на те, которые можно получить в пансионате типа «постель и завтрак». Тео и Кэт как-то останавливались в таком, когда ездили в Монтерей, и Тео удивлялся, сколько денег можно слупить с приезжих, пуская их ночевать в свою свободную комнату, если в вазе на камине у тебя сухой ковыль, а на стенке висят рыболовные снасти. Здесь на стенах висели драпировки из мягкой мерцающей ткани, а на столике у кровати стояло некое приспособление из стекла и дерева – часы-радиоприемник, по догадке Тео, хотя загадочных символов на треугольном циферблате было больше, чем цифр на стандартных часах. Однако здесь в отличие от комнаты в монтерейском пансионате и прочих комнат, которые не являются камерами, не было окон. Никаких отверстий для вентиляции тоже не было, не считая вделанного в одну из стен аппарата с шелковым экраном, похожего на кондиционер. Кондиционеры в Эльфландии? В голове не укладывается.
– Где я, собственно? – спросил Тео. – И что со мной такое стряслось?
– Ты прыгнул в реку, ни у кого не спросясь.
– Как это не спросясь? Ты сама мне велела! За нами гнались какие-то люди! – Нет, не люди, вспомнил он, а злобные эльфы. Это тоже часть проблемы.
– Спрашиваться надо было не у меня. Нельзя прыгать в чужую реку, не спросив разрешения. Невежество – это не оправдание. Взгляни на свою руку – нет, на другую.
Только теперь он увидел, что вокруг его левого запястья обвязан мокрый зеленый стебель. Тео попытался стряхнуть его, но стебель даже не шелохнулся. Ни разорвать, ни развязать его Тео тоже не смог – не трава, а суперпрочное волокно космической эры.
– Ты его не снимешь. Скажи спасибо, что отделался так легко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89