проточные водонагреватели для дачи
И чего же ради они погибли? Ради власти, политической власти, потребовавшейся тому, кто и без того фактически правил Эльфландией.
Именно такой теперь у него был вид. Костюм из кремового паутинного шелка – его ручной пошив, вероятно, стоил зрения дюжине призывниц-феришерок, – волосы отпущены до плеч, по-молодежному.
– Поппея. – Он окинул ее взглядом и взял ее руку в свою, прохладную и совершенно сухую. – Вы с каждым разом все хорошеете.
– спасибо, лорд Чемерица, – через силу вымолвила она. – Извините за опоздание. Это... моя вина.
– Опаздывать – привилегия красоты. – Искренняя любезность его ответа вызывала подозрение, что у него все-таки имеется сердце. Черные глаза вновь оглядели Поппи, медленно, но в меру – манифестация власти, которой незачем оскорблять других ради самоутверждения. Так мог бы смотреть гоблин, который в один прекрасный день надеется тебя съесть. – Хороша, очень хороша.
Отец едва заметно кивнул, и у Поппи перехватило дыхание. Что они задумали? Для чего ее сюда привезли? Чтобы вручить хозяину дома в качестве подношения?
Чемерица с легчайшим намеком на права собственника взял ее под руку и повел вместе с отцом к самому большому лифту – к огровозу, как его иногда называют в знатных домах. Выбор объяснялся тем, что в лифт за ними вошли две пары огров. Серые чудища плотно прижались к стенкам, обеспечивая максимально надежную охрану и одновременно оставляя господам побольше места. Глядя на их суровые лица, Поппи чувствовала, что сама выглядит немногим веселее, да и отец напоминал погребальный портрет какого-нибудь знаменитого полководца. Только Чемерица, убийца тысяч, казался вполне довольным собой и жизнью. Перехватив взгляд Поппи, он подмигнул, и ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы не присесть со страху.
Она уже давным-давно не бывала на верхних этажах дома Чемерицы – в последний раз это случилось в честь какого-то официального торжества, – и ее несколько удивила заурядность их интерьера. По-модному скромный дизайн, по-модному светящиеся краски – но если бы не повышенная нервозность прислуги (все встречные непременно кланялись и касались лба, хотя хозяин никому не отвечал на приветствие), все здесь было бы точно таким же, как в доме Дурмана или любом другом знатном доме. Только во второстепенных кланах вроде Левкоя или Колокольчика-Кабачка можно увидеть, как прислуга насвистывает, напевает или останавливается поболтать в присутствии кого-нибудь из господ. Подобная распущенность дозволяется только в тех семьях, которые отказались от власти.
Как бы ей хотелось жить в одной из таких семей!
– Надеюсь, вы нас извините, Поппея, – сказал Чемерица сразу же, как только они вышли из лифта в холл пятьдесят второго этажа, где фонтан бил прямо из воздуха. – У меня срочное дело к вашему отцу, но оно задержит нас ненадолго. Если вы подождете минутку, я попрошу кого-нибудь показать вам дом.
Перспектива побыть одной вызвала у Поппи самое отрадное за весь день чувство.
– Пожалуйста, не надо никого беспокоить из-за меня.
Чемерица улыбнулся и подмигнул снова. Отец тоже улыбался, старательно растягивая губы.
– Никакого беспокойства. Встретимся за обедом, где нам подадут весьма недурную белую оленину.
Бледная красивая женщина за служебным столом – обвисшие волосы и скорбный облик утопленницы предполагали в ней русалочью кровь – поднялась и учтиво склонила голову перед Поппи.
– Чего-нибудь желаете, госпожа? Мятного чая, ключевой воды?
– Спасибо, не надо. – Поппи села, и рядом, у голой стены, возник вдруг стеллаж с глянцевыми журналами. Впечатляет, подумала она, беря номер «Башни и усадьбы». Статья, на которой журнал открылся, восторженно повествовала о новом декоративном решении дома Лилии, и по спине у Поппи прошел холодок, точно кусок льда сунули ей за ворот. От дома Лилии теперь остались только руины и пепел. Поппи взглянула на дату – журнал вышел только несколько недель назад, перед самой атакой, должно быть. Вопрос в том, почему этот номер оставили у Чемерицы в приемной.
Они, наверное, находят это забавным, подумала Поппи и похолодела заново.
– Госпожа Дурман? Поппи?
Она подняла глаза. Перед ней стоял– кто-то, такой высоченный, что в первый момент она приняла его за полевика. Когда он отступил назад, стало видно, что это Цветок, такой же как Поппи, хотя и выше ее на пару голов – но его лицо, лишенное всякого выражения, как у мандрака, снова привело ее в недоумение.
– Да... это я.
– Отец просил показать вам наши пенаты.
– Ваш отец? Значит, вы...
– Антонинус Чемерица. – Длинный медленно, будто кто-то шептал инструкции ему на ухо, поклонился. – В школе меня называли Антоном, и вы так можете звать.
Поппи снова опешила. Она знала его по имени – он учился в школе вместе с Орианом, – но раньше никогда не встречала. Среди Цветов ходили слухи, что он немного чудаковат. В детские годы Поппи вообразила себе, что «чудаковатый» значит «добрый», и у нее появилась мечта, что Антон Чемерица увезет ее в прекрасный замок с множеством певчих птиц. Хорошо, что теперь она выросла и может смотреть на это пугало с отвисшей челюстью без особого разочарования.
– Здравствуйте, Антон. Моего брата Ориана вы, думаю, помните по Лозоходной академии.
– Да-да. Он умер недавно, не так ли? Кто-то рассказывал, мне, будто его убили. – Поппи ждала, что он выскажет какое-то сожаление, но он сказал только: – Пойдемте.
Во время недолгой экскурсии по семейным покоям Поппи успела разглядеть его получше. Она не совсем понимала, отчего он кажется таким странным, если не считать его полевиковской внешности. Скучноват немного, особенно в светской беседе, а юмора в любом полене больше, чем в нем, но и проблески ума порой замечаются – даже больше, чем проблески: его описание зеркальной системы их дома дано со знанием дела, и это явно экспромт, а не заученный текст. И все же чувствуется в нем что-то ущербное – точно ему сначала удалили мозг, а потом вернули на место, и связи между отдельными частями так и не срослись до конца. Поппи порой становилось по-настоящему жутко. Он с неподдельным удовольствием рассказывал о неодушевленных предметах, особенно если они относились к разряду опасных, и при этом не только не отвечал на приветствия слуг, клерков и дальних родственников, как его отец, а как будто вовсе не замечал их, словно они существовали на частоте, видимой только Поппи. Тут, однако, появилась родственница, которую он не мог не заметить.
– О, у тебя гостья! – воскликнула женщина, красивая, острая и блестящая, как сабля, с ярко-золотыми, как у крестьянки, локонами – возможно, раньше они действительно принадлежали крестьянке. Ее наряд, брюки и блузка, был, возможно, слишком уж молодежным, но Поппи с высот своей подлинной юности, вероятно, судила об этом предвзято. Поппи, кроме того, учуяла дорогие молодильные чары, действующие, надо думать, в полную силу. – Познакомь же меня, Антон.
Его лицо отразило бурю непонятных Поппи эмоций, но ответил он спокойно:
– Да, мама. Это Поппи Дурман.
– Ну конечно – мы виделись у вас дома на празднике Середины Зимы несколько лет назад, ведь верно? – Она взяла Поппи за плечи и расцеловала в обе щеки, словно клюнула. – Так приятно видеть вас здесь. Как поживает ваш-ш... отец? – Она, похоже, в последний момент вспомнила, что матери Поппи нет в живых.
– Хорошо. Сейчас он у лорда Чемерицы.
Аурелия Чемерица продемонстрировала великолепный набор зубов.
– А наш Антон тем временем занимает вас? Чудненько! Вы непременно должны прийти к нам на чай, чтобы мы с вами познакомились как следует. Просто стыд, что ваш отец не привез вас раньше, но эта напряженность, конечно, на всех тяжело сказывалась. Сколько вам теперь, дорогая? Сто уже исполнилось, да? Вы стали просто очаровательны, когда выросли. А теперь прошу извинить, у меня куча дел на сегодня. В городе я ненадолго, завтра возвращаюсь в деревню – всего хорошего, дети мои!
И леди Чемерица скрылась в сопровождении стайки слуг.
Поппи все еще пыталась понять, почему эта встреча показалась ей такой запланированной, – в конце концов, это дом леди Аурелии, почему она не могла случайно наткнуться на них? – когда Антон издал странный рычащий звук и надулся совсем по-детски, точно встреча с матерью сделала его наполовину моложе.
– Не хочу жениться, – заявил он.
Поппи не сразу поняла, о чем это он, но потом припомнила весь этот день, и ее затошнило.
– Хотите посмотреть на моего названого брата? – спросил у нее Антон.
– Что?
– На моего названого брата. Меня все только о нем и расспрашивают – все хотят знать, какой он. Мать с отцом никого к нему не пускают.
«Вот она, твоя маленькая месть, – смекнула Поппи. – Ты хочешь нарушить запрет. Потому что тебя хотят повязать со мной, а тебя, наверное, девочки совсем не интересуют, да и мальчики тоже».
– Я о нем слышала. Все его называют...
– Ужасным Ребенком, – ухмыльнулся Антон и двинулся к лифту, на этот раз даже без «пойдемте». – Дурацкое прозвище, – бросил он через плечо. – Ничего ужасного он не делает. – Дверцы лифта закрылись за ними, и он наклонился к Поппи. Его дыхание отдавало медью. – А вот я убил кучу народу, – доверительным шепотом сообщил он.
Она поплотнее сжала губы, стараясь не дышать глубоко.
– Да, убил! – повторил он с легким вызовом. – Во время экспериментов. Без этого ничего нельзя выяснить. Я потом покажу вам свою лабораторию, если хотите. – Двери открылись, и ей пришлось выйти первой, потому что он стоял позади. – Вон туда, – показал он.
На этом этаже было гораздо теплее, как будто хоббани забыла позаботиться о вентиляции. И очень влажно – блузка Поппи сразу прилипла к спине. Тошнота одолевала ее не на шутку, мешая замечать остальное. Ей казалось, что она стала легкой, как одуванчик, и летит куда-то по сырому и жаркому коридору.
На половине длины этого коридора в стену было вделано широкое, шагов на десять, окно. В комнате с той стороны стоял такой пар, что в нем виднелись лишь смутные очертания мебели. Поппи различила белые стулья, белый стол – даже стены там, кажется, были белые. Вся обстановка напоминала ей подпольную зеркальную передачу, запись которой одна девочка в школе показывала им поздно ночью. Это была будто бы научная съемка призрачного мира, где соединяются все зеркала. Тогда Поппи, сидя между хихикающими подружками, большей частью скучала, но пустота, где только угадываются лица и искаженные фигуры, несколько раз возвращалась к ней в ночных кошмарах.
Что-то, словно вызванное ее беспокойными воспоминаниями, вышло из густого пара и остановилось перед запотевшим окном. Ребенок, мальчик, самый обыкновенный, если бы не темно-каштановые кудряшки и чуть слишком пухлое личико, – но была в нем еще какая-то странность, которую Поппи не могла сразу определить. Руки и ноги были немного короче, чем у большинства детей его возраста, особенно же удивляли глаза – не фиолетовые, изумрудные или небесно-голубые, какие Поппи привыкла видеть в цветочных семьях, а карие. Лишь через некоторое время она поняла, что его черты и пропорции не просто слегка отклоняются от нормы. Этот мальчик был смертный.
– Вот он. – Антон старался говорить весело, но это плохо у него получалось. – Помашите ему.
Мальчик смотрел на нее без всякого выражения, с расстояния меньше вытянутой руки, отделенный только стеклом. Его глаза притягивали ее, и не только своим необычайным цветом, похожим на грязь со дна взбаламученной лужи: ум, который виднелся в них, не совмещался с прочими детскими чертами, а взгляд глубиной и холодом напоминал ясное зимнее небо. Он улыбнулся, медленно обнажив зубы, и по сравнению с этой улыбкой хищные усмешки его приемного отца могли показаться образцом тепла и доброй воли. Поппи отшатнулась, схватившись за горло.
– Подождите! – крикнул Антон, когда она помчалась обратно к лифту. – Разве вы не хотите взглянуть на мои опыты?
Она отыскала обратную дорогу в приемную через лабиринт коридоров. Русалка-секретарша слегка испугалась при виде нее и снова предложила ей чай.
– Нет, спасибо. – Поппи с трудом заставляла себя говорить. Что-то словно визжало ей в ухо, наказывая бежать отсюда со всех ног. Она села, барабаня пальцами по нераскрытому журналу. Ее привели сюда, как племенную телку, на смотрины. Но если ее даже и выдадут за этого длинного недоумка, у нее нет иллюзий насчет того, которого из бычков она будет ублажать. Она прочла это в холодном, удовлетворенном взгляде Чемерицы-старшего.
И это существо в наполненной паром комнате...
Поппи встала, и ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, если немедленно не побрызжет в лицо холодной водой. Но она удержалась на ногах и пошла к двери.
– Куда же вы, госпожа? – воскликнула секретарша. – Вам не подобает ходить по дому одной.
Поппи открыла дверь в коридор.
– Передать что-нибудь вашему отцу?
Поппи захлопнула за собой дверь.
31
ГОДЫ РАСЦВЕТА
Караденус Примула вошел в палатку с лицом обвиняемого, приведенного на суд. Нет, не так: скорее с лицом короля, призванного к ответу простолюдинами, подумал Тео.
– Вы здесь уже несколько дней, – сказал эльф, – а мой долг до сих пор не уплачен. – В его голосе звучала не отражавшаяся на лице забота, и Тео сразу смягчился.
Он, наверное, ничего не может с этим поделать – так его выдрессировали в какой-нибудь привилегированной школе. Хотя он уж слишком чопорен даже для Цветка.
– Я же говорил, что не хочу принуждать вас.
– Говорили – но меня, если быть откровенным, угнетает скорее сознание собственной неправоты, чем какое-либо принуждение с вашей стороны, мастер Вильмос.
– Тут, кажется, навонял кто-то? – осведомилась госпожа Колика. – Или упомянул о принципах чести? В любом случае тут становится душновато для пэков – мы ведь понятия не имеем, что это за штука такая, честь. Пойду-ка я прогуляюсь. Колышек, не хочешь ли мне помочь найти Стриди? Я его не видала с самого завтрака – как бы кто из твоих дружков-гоблинов не обдурил его и не отобрал у него башмаки.
– Гоблины никого не обдуривают, – нахмурился Колышек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Именно такой теперь у него был вид. Костюм из кремового паутинного шелка – его ручной пошив, вероятно, стоил зрения дюжине призывниц-феришерок, – волосы отпущены до плеч, по-молодежному.
– Поппея. – Он окинул ее взглядом и взял ее руку в свою, прохладную и совершенно сухую. – Вы с каждым разом все хорошеете.
– спасибо, лорд Чемерица, – через силу вымолвила она. – Извините за опоздание. Это... моя вина.
– Опаздывать – привилегия красоты. – Искренняя любезность его ответа вызывала подозрение, что у него все-таки имеется сердце. Черные глаза вновь оглядели Поппи, медленно, но в меру – манифестация власти, которой незачем оскорблять других ради самоутверждения. Так мог бы смотреть гоблин, который в один прекрасный день надеется тебя съесть. – Хороша, очень хороша.
Отец едва заметно кивнул, и у Поппи перехватило дыхание. Что они задумали? Для чего ее сюда привезли? Чтобы вручить хозяину дома в качестве подношения?
Чемерица с легчайшим намеком на права собственника взял ее под руку и повел вместе с отцом к самому большому лифту – к огровозу, как его иногда называют в знатных домах. Выбор объяснялся тем, что в лифт за ними вошли две пары огров. Серые чудища плотно прижались к стенкам, обеспечивая максимально надежную охрану и одновременно оставляя господам побольше места. Глядя на их суровые лица, Поппи чувствовала, что сама выглядит немногим веселее, да и отец напоминал погребальный портрет какого-нибудь знаменитого полководца. Только Чемерица, убийца тысяч, казался вполне довольным собой и жизнью. Перехватив взгляд Поппи, он подмигнул, и ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы не присесть со страху.
Она уже давным-давно не бывала на верхних этажах дома Чемерицы – в последний раз это случилось в честь какого-то официального торжества, – и ее несколько удивила заурядность их интерьера. По-модному скромный дизайн, по-модному светящиеся краски – но если бы не повышенная нервозность прислуги (все встречные непременно кланялись и касались лба, хотя хозяин никому не отвечал на приветствие), все здесь было бы точно таким же, как в доме Дурмана или любом другом знатном доме. Только во второстепенных кланах вроде Левкоя или Колокольчика-Кабачка можно увидеть, как прислуга насвистывает, напевает или останавливается поболтать в присутствии кого-нибудь из господ. Подобная распущенность дозволяется только в тех семьях, которые отказались от власти.
Как бы ей хотелось жить в одной из таких семей!
– Надеюсь, вы нас извините, Поппея, – сказал Чемерица сразу же, как только они вышли из лифта в холл пятьдесят второго этажа, где фонтан бил прямо из воздуха. – У меня срочное дело к вашему отцу, но оно задержит нас ненадолго. Если вы подождете минутку, я попрошу кого-нибудь показать вам дом.
Перспектива побыть одной вызвала у Поппи самое отрадное за весь день чувство.
– Пожалуйста, не надо никого беспокоить из-за меня.
Чемерица улыбнулся и подмигнул снова. Отец тоже улыбался, старательно растягивая губы.
– Никакого беспокойства. Встретимся за обедом, где нам подадут весьма недурную белую оленину.
Бледная красивая женщина за служебным столом – обвисшие волосы и скорбный облик утопленницы предполагали в ней русалочью кровь – поднялась и учтиво склонила голову перед Поппи.
– Чего-нибудь желаете, госпожа? Мятного чая, ключевой воды?
– Спасибо, не надо. – Поппи села, и рядом, у голой стены, возник вдруг стеллаж с глянцевыми журналами. Впечатляет, подумала она, беря номер «Башни и усадьбы». Статья, на которой журнал открылся, восторженно повествовала о новом декоративном решении дома Лилии, и по спине у Поппи прошел холодок, точно кусок льда сунули ей за ворот. От дома Лилии теперь остались только руины и пепел. Поппи взглянула на дату – журнал вышел только несколько недель назад, перед самой атакой, должно быть. Вопрос в том, почему этот номер оставили у Чемерицы в приемной.
Они, наверное, находят это забавным, подумала Поппи и похолодела заново.
– Госпожа Дурман? Поппи?
Она подняла глаза. Перед ней стоял– кто-то, такой высоченный, что в первый момент она приняла его за полевика. Когда он отступил назад, стало видно, что это Цветок, такой же как Поппи, хотя и выше ее на пару голов – но его лицо, лишенное всякого выражения, как у мандрака, снова привело ее в недоумение.
– Да... это я.
– Отец просил показать вам наши пенаты.
– Ваш отец? Значит, вы...
– Антонинус Чемерица. – Длинный медленно, будто кто-то шептал инструкции ему на ухо, поклонился. – В школе меня называли Антоном, и вы так можете звать.
Поппи снова опешила. Она знала его по имени – он учился в школе вместе с Орианом, – но раньше никогда не встречала. Среди Цветов ходили слухи, что он немного чудаковат. В детские годы Поппи вообразила себе, что «чудаковатый» значит «добрый», и у нее появилась мечта, что Антон Чемерица увезет ее в прекрасный замок с множеством певчих птиц. Хорошо, что теперь она выросла и может смотреть на это пугало с отвисшей челюстью без особого разочарования.
– Здравствуйте, Антон. Моего брата Ориана вы, думаю, помните по Лозоходной академии.
– Да-да. Он умер недавно, не так ли? Кто-то рассказывал, мне, будто его убили. – Поппи ждала, что он выскажет какое-то сожаление, но он сказал только: – Пойдемте.
Во время недолгой экскурсии по семейным покоям Поппи успела разглядеть его получше. Она не совсем понимала, отчего он кажется таким странным, если не считать его полевиковской внешности. Скучноват немного, особенно в светской беседе, а юмора в любом полене больше, чем в нем, но и проблески ума порой замечаются – даже больше, чем проблески: его описание зеркальной системы их дома дано со знанием дела, и это явно экспромт, а не заученный текст. И все же чувствуется в нем что-то ущербное – точно ему сначала удалили мозг, а потом вернули на место, и связи между отдельными частями так и не срослись до конца. Поппи порой становилось по-настоящему жутко. Он с неподдельным удовольствием рассказывал о неодушевленных предметах, особенно если они относились к разряду опасных, и при этом не только не отвечал на приветствия слуг, клерков и дальних родственников, как его отец, а как будто вовсе не замечал их, словно они существовали на частоте, видимой только Поппи. Тут, однако, появилась родственница, которую он не мог не заметить.
– О, у тебя гостья! – воскликнула женщина, красивая, острая и блестящая, как сабля, с ярко-золотыми, как у крестьянки, локонами – возможно, раньше они действительно принадлежали крестьянке. Ее наряд, брюки и блузка, был, возможно, слишком уж молодежным, но Поппи с высот своей подлинной юности, вероятно, судила об этом предвзято. Поппи, кроме того, учуяла дорогие молодильные чары, действующие, надо думать, в полную силу. – Познакомь же меня, Антон.
Его лицо отразило бурю непонятных Поппи эмоций, но ответил он спокойно:
– Да, мама. Это Поппи Дурман.
– Ну конечно – мы виделись у вас дома на празднике Середины Зимы несколько лет назад, ведь верно? – Она взяла Поппи за плечи и расцеловала в обе щеки, словно клюнула. – Так приятно видеть вас здесь. Как поживает ваш-ш... отец? – Она, похоже, в последний момент вспомнила, что матери Поппи нет в живых.
– Хорошо. Сейчас он у лорда Чемерицы.
Аурелия Чемерица продемонстрировала великолепный набор зубов.
– А наш Антон тем временем занимает вас? Чудненько! Вы непременно должны прийти к нам на чай, чтобы мы с вами познакомились как следует. Просто стыд, что ваш отец не привез вас раньше, но эта напряженность, конечно, на всех тяжело сказывалась. Сколько вам теперь, дорогая? Сто уже исполнилось, да? Вы стали просто очаровательны, когда выросли. А теперь прошу извинить, у меня куча дел на сегодня. В городе я ненадолго, завтра возвращаюсь в деревню – всего хорошего, дети мои!
И леди Чемерица скрылась в сопровождении стайки слуг.
Поппи все еще пыталась понять, почему эта встреча показалась ей такой запланированной, – в конце концов, это дом леди Аурелии, почему она не могла случайно наткнуться на них? – когда Антон издал странный рычащий звук и надулся совсем по-детски, точно встреча с матерью сделала его наполовину моложе.
– Не хочу жениться, – заявил он.
Поппи не сразу поняла, о чем это он, но потом припомнила весь этот день, и ее затошнило.
– Хотите посмотреть на моего названого брата? – спросил у нее Антон.
– Что?
– На моего названого брата. Меня все только о нем и расспрашивают – все хотят знать, какой он. Мать с отцом никого к нему не пускают.
«Вот она, твоя маленькая месть, – смекнула Поппи. – Ты хочешь нарушить запрет. Потому что тебя хотят повязать со мной, а тебя, наверное, девочки совсем не интересуют, да и мальчики тоже».
– Я о нем слышала. Все его называют...
– Ужасным Ребенком, – ухмыльнулся Антон и двинулся к лифту, на этот раз даже без «пойдемте». – Дурацкое прозвище, – бросил он через плечо. – Ничего ужасного он не делает. – Дверцы лифта закрылись за ними, и он наклонился к Поппи. Его дыхание отдавало медью. – А вот я убил кучу народу, – доверительным шепотом сообщил он.
Она поплотнее сжала губы, стараясь не дышать глубоко.
– Да, убил! – повторил он с легким вызовом. – Во время экспериментов. Без этого ничего нельзя выяснить. Я потом покажу вам свою лабораторию, если хотите. – Двери открылись, и ей пришлось выйти первой, потому что он стоял позади. – Вон туда, – показал он.
На этом этаже было гораздо теплее, как будто хоббани забыла позаботиться о вентиляции. И очень влажно – блузка Поппи сразу прилипла к спине. Тошнота одолевала ее не на шутку, мешая замечать остальное. Ей казалось, что она стала легкой, как одуванчик, и летит куда-то по сырому и жаркому коридору.
На половине длины этого коридора в стену было вделано широкое, шагов на десять, окно. В комнате с той стороны стоял такой пар, что в нем виднелись лишь смутные очертания мебели. Поппи различила белые стулья, белый стол – даже стены там, кажется, были белые. Вся обстановка напоминала ей подпольную зеркальную передачу, запись которой одна девочка в школе показывала им поздно ночью. Это была будто бы научная съемка призрачного мира, где соединяются все зеркала. Тогда Поппи, сидя между хихикающими подружками, большей частью скучала, но пустота, где только угадываются лица и искаженные фигуры, несколько раз возвращалась к ней в ночных кошмарах.
Что-то, словно вызванное ее беспокойными воспоминаниями, вышло из густого пара и остановилось перед запотевшим окном. Ребенок, мальчик, самый обыкновенный, если бы не темно-каштановые кудряшки и чуть слишком пухлое личико, – но была в нем еще какая-то странность, которую Поппи не могла сразу определить. Руки и ноги были немного короче, чем у большинства детей его возраста, особенно же удивляли глаза – не фиолетовые, изумрудные или небесно-голубые, какие Поппи привыкла видеть в цветочных семьях, а карие. Лишь через некоторое время она поняла, что его черты и пропорции не просто слегка отклоняются от нормы. Этот мальчик был смертный.
– Вот он. – Антон старался говорить весело, но это плохо у него получалось. – Помашите ему.
Мальчик смотрел на нее без всякого выражения, с расстояния меньше вытянутой руки, отделенный только стеклом. Его глаза притягивали ее, и не только своим необычайным цветом, похожим на грязь со дна взбаламученной лужи: ум, который виднелся в них, не совмещался с прочими детскими чертами, а взгляд глубиной и холодом напоминал ясное зимнее небо. Он улыбнулся, медленно обнажив зубы, и по сравнению с этой улыбкой хищные усмешки его приемного отца могли показаться образцом тепла и доброй воли. Поппи отшатнулась, схватившись за горло.
– Подождите! – крикнул Антон, когда она помчалась обратно к лифту. – Разве вы не хотите взглянуть на мои опыты?
Она отыскала обратную дорогу в приемную через лабиринт коридоров. Русалка-секретарша слегка испугалась при виде нее и снова предложила ей чай.
– Нет, спасибо. – Поппи с трудом заставляла себя говорить. Что-то словно визжало ей в ухо, наказывая бежать отсюда со всех ног. Она села, барабаня пальцами по нераскрытому журналу. Ее привели сюда, как племенную телку, на смотрины. Но если ее даже и выдадут за этого длинного недоумка, у нее нет иллюзий насчет того, которого из бычков она будет ублажать. Она прочла это в холодном, удовлетворенном взгляде Чемерицы-старшего.
И это существо в наполненной паром комнате...
Поппи встала, и ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, если немедленно не побрызжет в лицо холодной водой. Но она удержалась на ногах и пошла к двери.
– Куда же вы, госпожа? – воскликнула секретарша. – Вам не подобает ходить по дому одной.
Поппи открыла дверь в коридор.
– Передать что-нибудь вашему отцу?
Поппи захлопнула за собой дверь.
31
ГОДЫ РАСЦВЕТА
Караденус Примула вошел в палатку с лицом обвиняемого, приведенного на суд. Нет, не так: скорее с лицом короля, призванного к ответу простолюдинами, подумал Тео.
– Вы здесь уже несколько дней, – сказал эльф, – а мой долг до сих пор не уплачен. – В его голосе звучала не отражавшаяся на лице забота, и Тео сразу смягчился.
Он, наверное, ничего не может с этим поделать – так его выдрессировали в какой-нибудь привилегированной школе. Хотя он уж слишком чопорен даже для Цветка.
– Я же говорил, что не хочу принуждать вас.
– Говорили – но меня, если быть откровенным, угнетает скорее сознание собственной неправоты, чем какое-либо принуждение с вашей стороны, мастер Вильмос.
– Тут, кажется, навонял кто-то? – осведомилась госпожа Колика. – Или упомянул о принципах чести? В любом случае тут становится душновато для пэков – мы ведь понятия не имеем, что это за штука такая, честь. Пойду-ка я прогуляюсь. Колышек, не хочешь ли мне помочь найти Стриди? Я его не видала с самого завтрака – как бы кто из твоих дружков-гоблинов не обдурил его и не отобрал у него башмаки.
– Гоблины никого не обдуривают, – нахмурился Колышек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89