На том месяце наши хозяйки блины пекут. Как ск
овородка месяц и великоват, ну да большому куску рот радуется.
В гости приходи Ц блинами угостим: блины-то каждый с месяц ростом, поешь
Ц верить станешь.

Лунны бабы

Доняла меня баба руганью. И не пей, и не пой, и работай молчком. Ну, как это не
петь, как молчать? У меня и рот зарастет. Работа с песней скорей идет, а разг
овором от иного дела и отговориться можно.
Тут скочила мне в память стара говоря. Попал дедка в рай, бабка в ад Ц и рад
ы оба, что не вместе.
Ну, куда ни на есть, да надо от бабы подальше. И придумал убежать на луну. Отт
уда и за домом и за бабой присматривать буду.
Для проезда на луну думал баню приспособить, да велика. Обернуться не во ч
то было.
А лететь-то надо паром. Я самоваров пару к себе приладил: один спереду, дру
гой сзаду. Взял запас уголья, взял запас хлеба, другого прочего, чего надо.

Взял бабкину ватну юбку Ц широченна така, к подолу юбки парусину пришил.
Верх у юбки накрепко связал и перевернул. В юбке дыру проделал, в дыру банн
о окошко вставил. Окошко взял у старой бани, нову портить посовестился.
В ватной юбке сижу, парусиной накрылся, самовары наставил. Самовары заки
пели. Паром юбка да парусина надулись и вызнялись. И понесло меня изо дня в
день, изо дня в день, да скрозь ночь полетел!
Стукнулся на луну, в мягко место попал и не разбился. Угодил в деревню обли
ком на манер нашей Уймы. Из ватной юбки не вылезаю, только в окошко гляжу, к
ак на луне живут? Гляжу да место для своего жилья выбираю.
Вижу, из белого дому на белой двор зелена баба лунна выскочила, морда у баб
ы злюшша, зубы острюшши. Гонит баба мужика, что-то ругательно кричит, мужи
ка колошматит то с маху, то наотмашь!
И скорехонько измочалила, видать Ц дело привышно. Хватила зеленая гребе
нь редкой, вычесала мужика буди лен. За пряжу села, опосля и за тканье взял
ась Ц соткала лоскутну помене фартука и на зад нацепила Ц мужниной пам
ятью утешаться и для обозначения, что, мол, вдова и взамуж охоча.
Я тихим шагом, Ц в юбке да с двумя самоварами не пора-то заторопишься! Ц
да так тихим шагом по луне пошел житье да былье глядеть. Холодно там, все б
ело, только бабы лунные от злости зелены, да это и отсюдова видать.
Смотрю, бабы на мужиках землю пашут, на мужиках сидят да хворостиной подг
оняют. Дошел до гумна, а там хлеб молотят и опять-таки мужиками. Держит баб
а мужика за руки али за голову, над своей головой размахнет да как цепом и
вдарит. Бабы норовят молотить мягким местом, а мужики норовят пятками ст
укнуть.
Худо мужиково житье на луне! Правов у мужиков никаких нету. Жонки над ними
выхаживаются, как придумают. Мужиков в щепы шшиплют, из мужиков веретено
точат. С мужиков лыко дерут. Лунны бабы быкову трубу плетут. Уж длинную вып
лели, хотят ишшо длинней выплести, а для этого виновных мужиков надо изве
сти. Как выплетут до большого конца, так на землю нашим бабам прокричать х
отят лунны жонки, как над мужиками верх взять, мужиков в смирность привес
ти и чтобы по бабьей указке все делали и по бабьей дудке плясали.
Я решил, что для нас это не подходяшшо, и на луне я жить расхотел.
Гляжу Ц лунны жонки гулянкой идут, и у всякой на заду да на переду навешан
ы лоскутины из мужиков тканые, да не по одному Ц по пять да по десять виси
т. Жонкам и тепло, и нарядно, а каково мужикам?
Увидали меня лунны бабы зелены и заподскакивали и завывертывались. То кр
углы, как месяц полнолунной, то тонехоньки обернутся, как месяц на ущербе.
Это меня подманивают, то толстостью, то тонкостью пондравиться хотят. А м
еня от них в оторопь бросат, лихорадкой трясет.
Я маленькими шагами ушагиваю от лунных баб подале, из самоварных труб ис
крами сыплю, подступу не даю.
Вижу, лунны жонки, зелены рожи, каку-то машину ко мне прут. Жернова в разны с
тороны поворачиваются. К жерновам мельничьи розмахи прилажены. Розмахи,
как руки, размахались, меня зацепить норовят.
Кабы не самовары, тут и конец бы мой пришел. Молодцы самовары! Как раз впор
у закипели. Я самоварной кран из юбки высунул, на лунных баб кипятком прыс
нул. Да круто повернулся, меня на землю в обратный ход понесло.
Только успел заприметить, что зеленые жонки от теплой воды осели и присе
ли. Видел, как лунны мужики на лунных баб уздечки накинули, сели да поехали
поле пахать да всяку первоочередну работу справлять.
Меня несет, меня несет! Из ночи в ночь, из ночи в ночь! Домой прилетел как раз
поутру.
Тут меня ждут. Чиновники думают, не привез ли золота, руки ловчат отнять. П
оп ждет, чтобы узнать, на котором я небе был? И ему все обсказал, пока помню.
Ждут полицейски урядники, чтобы арестовать да оштрафовать.
Ждут, на дороге и место налажено, приманкой стакан водки да огурец с селед
кой положены. Моя жона окошки в избе настежь отворила, мне на лету и видно,
что она напекла, наварила, а водки четвертна на столе.
Народушку сбежалось меня глядеть множество, от народу темно кругом. Гляд
ят во все глаза, как увернуться? А увернуться беспременно надобно. Меня за
толкают, из ума вышибут, от полицейского допросу, от поповского расспрос
у, коли жив останусь, то в суд поведут, под штраф подведут.
Я самоварной кран из юбки выставил, горячу воду пустил, а сам верчусь, круч
усь, разбрызгиваюсь.
Народ, кто успел, в сторону шарахнулся, кто не успел, те подолами да пиджак
ами накрылись, полицейски в шинельки завернулись.
Я той порой от дороги в сторону, на огород за баню. Чтобы не стукнуться, сам
оваров не примять да кипятком не ошпариться, у меня к ногам раздвижна тре
нога прицеплена, мне ее для этого дела дал проезжий сымалыцик-фотограф. Я
треногу вытянул, в землю ткнулся. Ноги одна в одну, одна в одну Ц и стоп!
Я на землю. Из юбки выпростался, самовары трубами в разны стороны постави
л, в самоварах мешаю, искры пушшаю. Народ, как от окрика, осадил.
Я так возврату на землю обрадел, что с жоной наскоро обнялся. Жона меня лоп
ухами прикрыла, еды да питья принесла. Я за землю держусь крепко, ем да зап
иваю, выпиваю да закусываю, промеж лопухов смотрю, что творится около да в
избе.
Моя баба самовары долила, на стол поставила, юбку ватну да парусины на дру
гой стол положила. Сама баба моя плачет, заливатся и причет ведет:

Ох, соседушки, сватьи, кумушк
и!
Вы мово слова послушайте,
Да совет мне посоветуйте,
Как теперь: зватися мне
Вдовой али мужней жоной?
Муженек мой разлюбезной, ягодиночка,
Спела ягодка малиночка,
Остался на холодной луне одинешенек!
Скоро ль ночка настанет,
С неба мужнин глазок ласково глянет!
Век прожила Ц с тучами не спорила.
Теперича тучи будут разлучницами!
Закроют от меня ясной месяц,
Муженька любимого!
Уж вы, жоночки, подруженьки,
Скажите-ко тучам тем,
Пусть закроют от меня белой день,
Пусть оставят мне ясну ноченьку!
Не обнять мне мужа милого,
Дак погляжу на луну
Мужу в ясны оченьки!
Как остатной привет,
Послал мне муж юбку,
Ватну юбку теплую,
Не согреет меня сам
Мой сокол летный!

Столь ласково, столь жалостливо жона песней-причетом льется, что я носом
фыркнул, пирог с морошкой доел и заревел. Реву, что один без жоны остался н
а луне. От жониного плачу и я поверил, что там на луне сижу, позабыл, что на о
городе под лопухами водку заедаю шаньгами.
Гляжу, а поп Сиволдай с урядником секретной разговор произвели, ватну юб
ку объявили юбкой с первого неба, юбку на палку нацепили, лентами обвязал
и, цветами облепили и по деревне понесли.
Народ в те поры вовсе глупой был, попу да уряднику денег полны карманы нак
лали. Поп с урядником и по другим деревням юбочной ход сделали.
Городски попы это дело вызнали, архиерею рассказали. Архиерей говорит:
Ц Деревенски глупы, городски не умней, что тем, что другим Ц было бы погр
омче да почудней! Деньги сыпать станут, Ц только карман растопыривай!
Ты вот думашь Ц я все вру, а впрямь тако время было!
«Что со мной сделали?»
Да ковды дело дошло до доходу, про меня позабыли!

Как я чиновников потешил

Городско начальство стало примечать Ц изо всех деревень, и ближних, и да
льних, мужики да жонки в город приезжают сердиты, а из Уймы все с ухмылочко
й, Ц вроде как все веселы. Что за оказия така? Все деревни одинаково под по
лицейскими стонут, а уемски все с гунушками, а то и смехом рассыплются, буд
то вспомнят что.
Дозналось начальство. Да наши деревенски сами рассказали: не велик секре
т, не наложен запрет.
Ц Дело, Ц говорят, Ц просто. Наш Малина веселы сказки плетет, песни поет
. Порой мы не знам, где правду сказыват, где врать начинат Ц нам весело, мы с
мехом и обиду прогоням и усталь изживам.
Дошло это до большого начальства. Большое начальство затопоршшилось:
Ц Как так смешно да весело мужикам, а не нам? Подать сюда Малину! И во всей
скорости!
Набрал я всякой еды запас на две недели, пришагал в город к дому присутств
енных мест, стал по переду дома, дух вобрал да гаркнул полным голосом:
Ц Я, Малина, явился! Кому нужен, кто меня требовал, кто меня спрашивал?
Да так хорошо гаркнулось, что в окнах не только стекла Ц рамы вылетели, в
присутственных палатах столы, стулья, шкапы с бумагами подбросило, чинов
ников перекувырнуло и мягким местом об пол припечатало.
Худо бы мне было от начальства за начало такое, да губернатора на месте не
было, он по заведенному положению поздней всех выкатился. Поглядел губер
натор на перевернутость всю и на чиновников, как те ушибленны места поче
сывают, а встать-подняться не могут.
Губернатор под мой окрик не попал, а на других глядеть ему весело, он и зах
охотал.
Чиновникам и больно и обидно, а надо губернатору вторить. Они захихикали
мелким смехом.
Губернатор головы не повернул, а мимо носу, через плечо, наотмашь стал сло
ва бросать:
Ц Вот за этим самым делом, Малина, я тебя призвал, чтобы ты меня и других чи
новников важных уважил-смешил.
Сейчас ты меня рассмешил. Ты, сиволапый, долго ли можешь нас, больших людей
, смешить?
Ц Да доколе прикажете!
Ц Ну, ну! Мы над мужиком смеяться, потешаться устали не знаем, нам это дело
привышно. Потешай, пока у тебя силы хватит. Загодя скажу Ц ты скорей устан
ешь, чем мы смеяться перестанем.
Для хорошего народу трудяшшого, работяшшого сказки говорю спокойно, где
надо Ц смеху подсыплю Ц народ заулыбатся, рассмеется и дальше опять в с
покое слушат. В меру смех Ц в работе подмога и с едой пользителен.
А чиновников что беречь?
Сердитость свою я убрал, чтобы началу не мешала, сделал тихо лицо, тако мим
оходно. Начал тихо, а помалу да помалу стал голосу прибавлять, а смех-то сы
пал с перцем, да с крупно точеным, несуразицей подпирал, себя разогнал, ну,
и накрутил.
Губернатор взвизгиват, животом трясет, чиновников скололо, руками отмах
иваются, значит, передышки просят.
Я смотрю, чтобы смех не уминался, чтобы смех не убывал. Завернул я большой
смех часа на три, а сам в ту пору сел, поел, питья да выпивки велел из трактир
а принести и на губернаторской счет записать.
Три часа проходят, я ишшо слов пять сказал, как пару поддал, и опять чиновн
ики от хохоту Ц в круги да впокаточку.
Мне что? Больше смеются Ц больше смешить стал. Я чиновников-издевательш
шиков смехом крепко крутонул, а сам по городу пошел Ц разны дела делал, по
рученья деревенски справлял.
Время к вечеру пришло. Мне спать пора. Я такое загнул, что губернатор всю н
очь глоткой ухал, а чиновники тонким визгом завились.
На другой день я всю сердитость накопленну в ход пустил. И не только слова
ми смешил, потешал, а и руками и ногами всяки кренделя выделывал Ц это сло
вам на подмогу, как гармонь к песне. Из присутственных мест из разных пала
т смех да хохот громом летел по городу. Городска беднота только ежилась.

Ц Опять на нас каку-то напасть выдумывают. Опять шкуру драть ладятся. Та
кой упряг времени хохочут-грохочут. Семь шкур содрали Ц восьму содрать
хочут.
Чиновники остановиться смеяться не могут. Глянут друг на дружку Ц их ка
к ременкой подстегнет на новой смех. Через столы переваливаются, по полу
катаются.
Каждому смешно, что не он один в такое дело попал. И до того досмеялись, что
мелки чиновники только ножками дрыгали да икали, а губернатор только бул
ькал да пузыри пускал.
Чиновники народ был хилой, мундирами держались, а смеяться, надсмехаться
над мужиками да над простым народом были сильны. Неделю смеху выдержали
и только второй недели не дотянули Ц извелись, а губернатор лопнул.

Инстервенты

Ты вот, гость разлюбезной, про инстервентов спрашивашь; не охоч я вспомин
ать про них, да уж расскажу.
Ну, вот было тако время, понаехали к нам инстервенты, да и инстервенток при
везли, Ц тьфу!
Понимали, видать, что заскочили на одночасье, и почали воровать вперегон
ки.
Как наши бабы стирано белье для просыху повесят, вышиты рубахи, юбки, спич
ники, Ц так тою ж минутой инстервенты все сопрут. И перечить не моги!
По разным делам расстервенились инстервенты на нашу деревню и всех коне
й угнали. Хошь дохни без коней! Сам понимашь, как без коня землю обработать
? Тракторов в те поры не было, да и были бы, дак и трактора угнали бы инстерве
нты.
Меня зло взяло: коня нет, а сила есть.
Хватил телегу и почал кнутом огревать!
Телега долго крепилась, да не стерпела, брыкнула задними колесами и поне
сла!
Я на ходу соху прицепил, потом борону. Вспахал всю землю, нековды было разб
ирать, котора моя, котора соседа, котора свата али кума, Ц всю под одно обр
аботал да засеял, и все в один упряг. Да ишшо все огороды справил. Телегу я с
мазал досыта и поставил для передыху.
Вдруг инстервенты прибежали, от горячки словами давятся, от злости на ме
сте крутятся. Наши робята в хохот, на их глядя. Инстервенты из себя лезут в
он, истошными голосами кричат:
Ц Кто землю разных хозяв под одну спахал? Что это за намеки? Подать сюда э
того агитатора!
Мы телегу выташшили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48