Ну, ладно, плыву да цигаркой дым пушшаю, сам песню горланю.
Вижу Ц обгонят меня пароходишко чужого хозяина. Пароходишко идет порож
няком, машиной шумит, колесами воду раскидыват, как и путевой какой. И что
он надумал?
Мой плот подцепил, меня на мель отсунул. Засвистал, побежал.
Что тут делать? Я ведь в ответе.
Хватил я камень да за пароходом швырнул. Камень от размаха по воде заподс
какивал. Коли камень по воде скачет, то мне чего ждать? Разбежался, размахн
улся, швырнул себя на воду. Да вскачь по реке!
Только искры полетели. Верст двадцать одним дыхом отмахал.
Догонил пароходишко, за мачту рванул, на гору махнул да закинул за баню да
задне огородов. И говорю:
Ц Тут посвисти да поостынь. У тебя много паров и больше того всяких право
в.
Плот свой наладил, песню затянул, да таку, что и в верховьях и в низовьях Ц
верст на пятьсот зазвенело! Я пел про теперешну жону, Ц товды она в хвале
нках ходила и видом и нарядом цвела.
Смотрю Ц семга идет.
Ц Охти! Да ахти! А ловить-то и нечем.
Сейчас штаны скинул, подштанники скинул и давай штанами да подштанникам
и семгу ловить. В воде покедова семга в подштанники идет-набивается, я из
штанов на плот вытряхиваю. Штаны в реку закину, Ц за подштанники возьмус
ь.
А рыба пушше пошла. Я и рубаху скинул под рыбну ловлю. А сам руками машу во в
сю силу Ц для неприметности, что нагишом мимо жилья проезжаю. Столько на
ловил, что чуть плот не потоп.
Наловил, разобрал, Ц котора себе, котора в продажу, котора в пропажу. В про
пажу Ц это значит от полицейских да от чиновников откупаться.
Хорошо на тот раз заработал. Бабке фартук с оборкой купил, а дедке водки че
твертну да мерзавчиков два десятка. (Была мелка така посуда с водкой, проз
ывалась Ц мерзавчики.)
Четвертну на воду, мерзавчики на ниточках по воде пустил.
А фартук с оборкой на палку парусом прицепил и поехал вверх по Двине.

Сторонись, пароходы,
Берегись, баржа,
Катит вам навстречу
Сама четвертна!

Так вот с песней к самой Уйме прикатил.
На берег скочил Ц четвертну, как гармонь, через плечо повесил, мерзавчик
ами перестукивать почал.
Звон малиновой, переливчатой.
Девки разыгрались, старики козырем пошли!
Не все из крашеного дома, не все палтусину ели, а форс показать все умели.
Моя-то баба в тот раз меня и высмотрела.

* * *

А пароходишко-то тот, которого я на гору выкинул, Ц неусидчив был, он коле
сами ворочал да в лес упятился.
Стукоток да трескоток там поднял.
У зверья и у птиц ум отбил.
А у птиц ума никакого, да и тот глупой.
Пароходски оглупевших зверей да птиц голыми руками хватали.
Тут мужики эдакой охоте живо конец положили.
С высокой лесины на пароход веревку накинули, пароход вызняли, артелью р
аскачали и в обратну стать на реку кинули.
Я в ту пору уж дома был. Бабке фартук отдал, дедку водкой поил.

С промыслом мимо чиновников


В старопрежно время над нами, малограмотными, всячески измывались да гра
били. К примеру скажу: приходили мы с промысла и чуть к берегу причаливали
Ц чиновники да полицейски уж статьи выписывали и сосчитывали, сколько в
зять:

Приходно,
Проходно,
Причально,
Привально,
Грузово,
Весово!

Это окромя всяких сборов, поборов, налогов да взяток.
Ну, и мы свои извороты выдумывали. Раз акулу добыли. Страшенна, матерушша у
вязалась за нами.
Акула в море, что шшука в реке, что урядник в деревне. Шшуку ловим на крючок
и акулу на крючок. На шшуку крючок с вершок, а на акулу аршин десять крючиш
ше сладили да для крепости с якорем запустили.
Акула дождалась, разом хапнула и попалась!
Сала настригли полнехонек пароход. Все трюмы набили и на палубе вровень
с трубой навалили. Шкуру акулью за борт пустили.
Налетел шторм. Ревет, шумит, море выворачиват! А мы шкурой от воды загороди
лись, нас и не качат. Едем, как в гостях сидим, чай распивам, песни распевам.

Вот к городу заподходили. Жалко стало промысел в чиновничью ненасытну ут
робу отдавать.
Мы шкурой акульей пароход и перевернули кверху килем. Едем, как аварийны,
переоболоклись во все нежелобно Ц староношенно. Морды постны скорчили,
Ц видать, что в бурю весь живот потеряли.
Ну, мы-то Ц мы, про нас неча и говорить, а пароход-то, пароход-то, Ц подумай-
ко-се! Ведь как смысляшшой, тоже затих, машину упустил втихомолку, а винто
м ворочал и вовсе молчком.
Нам страховку выдали и вспомошшествование посулили. Посулить-то посули
ли, да не дали, да мы не порато и ждали.
Проехали с промыслом мимо чиновников, Ц само опасно это место было. Паро
ход перевернули, он и заработал в полный голос, и винтом шум поднял, и засв
истел во все завертки!

* * *

Сало той акулы страсть како вкусно было. Мы из того сала колобы пекли, и та
ки ли сытны колобы, что мы стали впрок наедаться. И так ведь было, что колоб
съешь Ц два месяца сыт.
У нас парень один Ц гармонист Смола Ц наелся на год разом. И показывался
ездил по ярманкам. Сделали ему такой яшшик стеклянной с дырочкой для воз
духу.
Смолу смотрели, деньги платили, а он на гармони нажаривал. И все без еды, и е
сть не просит, и из яшшика не просится. Учены всяки наблюденья делали: и ка
к дышит, и как пышет.
А попы Смолу святым хотели сделать и доход обешшались пополам делить, да
Смола поповского духу стеснялся.
Год показывался, денег полну пазуху накопил и устал. Сам посуди, как не уст
ать: глядят да глядят, до кого хошь доведись Ц устанет.
А мне эти колобы силу давали. Жона стряпат да печет, а я ем да ем. Жона только
приговариват:
Ц Не в частом виданьи эки колобы, да в сытом еданьи. Ешь, ешь, муженек, я сал
а натоплю да ишшо напеку!
Я наелся досыта. И така сила стала у меня, что пошел на железну дорогу и ста
л вагоны переставлять, работал по составу составов. Вагоны гружены одной
рукой подымаю и куды хошь несу. Составы каки хошь в минуту составлял.
Раз слышу разговор. Губернатор с чиновниками идет и говорит:
Ц Потому это я ехать хочу, что оченно доходно Ц с каждой версты прогоны
получу за двенадцать лошадей.
«Ох ты, Ц думаю, Ц прогоны получит, а деньги с кого? Деньги с нас, с мужиков
, да с рабочих».
Стал свору губернаторских чиновников считать и в уме держу, что всякому
прогоны выпишут да выплатят.
А тут с другой стороны заголосили пронзительны голоса, а за ними толсты г
олоса как рявкнули. Я аж присел и повернулся.
К поезду архиерей идет, его монашки подпирают и визжат скрозь уши. За ними
следом дьякона-бассишши, отворят ротишши, духу наберут, ревом рыгнут, Ц
дак земля стрясется.
Монашки все кругленьки да поклонненьки, буди куры-наседки, Ц идут да клю
ют, идут да клюют, и поют, устали не знают.
Губернаторски чиновники блеск мундирной выпятили и завыступали индюка
ми перед монашками.
А я все счет веду: архиерею опять за двенадцать лошадей, монашки да дьякон
а тоже взять не опоздают.
Вот дождал, ковды все в вагон залезли. Хватил тот вагон Ц да и в лес, да в бо
лото губернатора с архиереем да со сворой ихной и снес. Сам скорей домой, ч
аю горячего с белыми калачами напился, и сила пропала. От чаю да от калачей
белых человек слабнет. Для того это сделал, чтобы по силе меня не разыскал
и.
Губернатор да архиерей с сопровожатыми из вагона вылезли, в топком болот
е перемазались, в частом лесу наряды да одежду оборвали, Ц до дому добрал
ись в таком виде, что друг на дружку не оглядывались. В тот раз и за прогона
ми не поехали.

Белуха

Сидел я у моря, ждал белуху. Она быть не сулилась, да я и ждал не в гости, а рад
и корысти. Белуху мы на сало промышляем.
Да ты, гостюшко, не думай, что я рыбу белуху дожидался, Ц нет, другу белуху,
котора зверь и с рыбиной и не в родстве. Может стать, через каку-нибудь кум
у камбалу и в свойстве.
Дак вот сижу, жду. По моим догадкам, пора быть белухину ходу. Меня товаришш
и артель караулить послали. Как заподымаются белы спины, я должон артели
знать дать.
Без дела сидеть нельзя, это городски жители бывалошны без дела много сиж
ивали, время мимо рук пропускали, а потом столько же на оханье тратили: «Ах
, да как это мы недосмотрели, время мимо носу, мимо глазу пропустили. Да каб
ы знатье, да кабы ум впору!»
Я сидел, два дела делал: на море глядел, белуху ждал да гарпун налаживал.
Берег высокой, море глубоко; чтобы гарпун в воду не опустить, я веревку кру
г себя обвязал и работаю глазами и руками.
Море взбелилось!
Белуха пришла, играт, белы спины выставлят, хвостами фигурными вертит.
Я в становишше шапкой помахал, товаришшам-промышленникам знать дал. Гар
пуном в белушьего вожака запустил Ц и попал. Рванулся белушьий вожак и т
ем рывком сорвал меня с высокого берега в глубоку воду. Я в воду угрузнул м
ало не до дна. Кабы море в этом месте было мельче верст на пять, я ведь мог бы
о каку-нибудь подводность головой стукнуться, а на глубе-то я только отф
ыркнулся.
Все белушье стадо поворотило в море в голоменье Ц в открыто место, значи
т, от берега дальше.
Все выскакивают, спины над водой выгибают, мне то же надо делать. Люби не л
юби Ц чашше взглядывай, плыви не плыви Ц чашше над водой выскакивай!
Я плыву, я выскакиваю, да над водой спину выгинаю.
Все белы, я один черной. Я нижно белье с себя сташшил, поверх верхной одежи
натянул. Тут-то я по виду взаправдашной белухой стал, то над водой спиной
выстану, то ноги скручу и бахилами, как хвостом, вывертываю. Со стороны пог
лядеть, дак у меня от белух никакого отлику нет, ничем не разнился, только
весом меньше: белухи Ц пудов на семьдесят, а я своего весу.
Пока я белушьи фасоны выделывал, мы уж много дали захватили, берег краешк
ом чуть темнел.
Иностранны промышленники на своих судах досмотрели белуху, а меня не при
знали; кабы признали меня Ц подальше бы увернулись. Иностранцы в наших м
естах безо всякого дозволения промышляли в бывалошно время. Они вороват
ы да увертливы.
Иностранцы погнались за белухами да за мной. Я в воде булькаю и раздумыва
ю: настигнут да на гарпун подцепят.
Я кинул в вожака запасной гарпун да двумя веревками от гарпунов правлю н
а мелко место. Мы-то, белушье стадо, проскочили через мель, а иностранцы с п
олного разбегу на мели застопорились.
Я шни-вожжи натянул и к дому повернул. Тут туман растянулся по морю и толс
то лег на воду.
Чайки в тумане летят, крылами шевелят, от чаячьих крыл узорочье осталось
в пустоте туманной. Я узоры эти в память взял, нашим бабам да девкам обсказ
ал.
И по сю пору наши вышивки да кружева всем на удивленье!
Я ногами выкинул и на тумане «мыслете» написал. Так «мыслете» и полетело
к нашему становишшу. Я дальше ногами писать принялся и отписал товаришша
м:
«Други, гоню стадо белух, не стреляйте, сетями ловите, чтобы мне поврежден
ья не сделать».
Мы с промыслом управились. Туман ушел. А иностранцы перед самыми нами на м
ели сидят.
Вот иностранцы забоялись, что мы их в город по начальству представим. Быв
алошно начальство, всяки чиновники Ц умели грабить. Мы раньше-то лето пр
омышляли, зиму промышляли, а жили Ц едва ноги тянули, все начальство отым
ало.
Кабы иностранцев остановил чиновник, какой на пароходе проходяшшой, дак
иностранцам и охать не пришлось бы. Чиновники в одиночку за ром да за виск
у како хошь угожденье иностранцам делали.
Иностранцы с судов голосят, выкуп сулят. Нам чужого не надо, мы народ трудо
вой, нам наше отдай. Взяли у иностранцев промысел, который в нашей воде доб
ыт.
А чтобы не налетел чиновник по чужим делам, Ц сам-то себя он звал чиновни
ком по крестьянским делам, Ц да чтобы нас не ограбил, мы иностранцев осво
бодили.
Мы море раскачали! Рубахами да шапками махали-махали. Море сморшшилось, и
волна пошла, и валы поднялись, и белы гребешки побежали, вода стенкой подн
ялась и иностранны суда смыла, как слизнула с мели.
Иностранцы обрадели, что от ответу избавились, нам кричат:
Ц Русиш бра, много бра!
Это значит: русски добры, очень добры. Мы им в ответ свое слово:
Ц Ладно, убирайтесь, вперед не попадайтесь, чтобы добротой своей мы не по
ломали ваших костей, от нашей доброты надорвете животы!
Промысел у нас остался богатой. Перво дело Ц я стадо пригнал, второ дело
Ц иностранцы нам наловили. В бывалошно время начальство нам не дозволял
о иметь настояшшо приспособление для промыслу, как у иностранцев.

Кислы шти

Сегодня, гостюшко, я тебя угошшу для разнолику кислыми штями, Ц это квас
такой есть бутылошной, ты, поди, и не слыхивал про тако питье, про квас тако
й. Скоро и званья не останется от этого названья.
Вот повсеместно варили кислы шти, а против наших хозяек уемских никому н
е выстоять. В нашей Уйме кислы шти были первеюшши и такой крепости, что про
бки, как пули, выскакивали из бутылок.
Да я вот охотник и на белку с кислыми штями завсегда хожу. Приспособлю про
бку, белку высмотрю и палю. И шкурка не рвана, очень ладно выходит.
Раз я в белку только наметил стрелить Ц гляжу, а меня волки обступили. Гла
зишшами сверлят, зубишшами шшелкают по-страшному.
А у меня ни ружьишка, ни ножишка, только бутылки с кислыми штями.
Ну, я пробки поослабил да кислыми штями в волков, Ц да по мордам, да по глаз
ам!
Кислоштейной пеной едучей волкам глаза залепило. Вот они закружились, ви
згом взялись и всяко соображенье потеряли.
Я волков переловил, хвостами связал, на лыжи стал да в город. На рынок прик
атил и продал живьем для зверинца в увоз.
А один волк в кустах остался, там о снег да лапами глаза прочишшал. Глаза п
рочистил, нашел бутылку кислых штей, Ц это я обронил, Ц хватил бутылку з
убами, а пробка выскочила да в волка, кислы шти в волка.
И так его зарядили и так волком выпалили из лесу, что волка-то в город брос
ило!
А тут на углу Буяновой у трактира Ц у «Золотого якоря» истуканствовал г
ородовой полицейский, он пасть открыл Ц орал на проходяшших.
Волк со всего маху да городовому в пасть!
А летел волк вперед хвостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48